Райдо Витич - Скиф
– Больница это и полиция, ― парировал мужчина, подталкивая его в сторону спальни. ― Протоколы, дознания, а значит дополнительные травмы и продолжение неприятностей. Как наша полиция нас бережет – не мне тебе рассказывать. Так что девиз «спасение утопающих – дело рук самих утопающих» актуален как никогда.
Доктор фыркнул, то ли соглашаясь, то ли наоборот, и застыл над спящей с поджатыми губами:
– Без сознания?
– Снотворное дал. Не понимала что творит, кидалась, ― сухо поведал Смелков.
– Молодец, ― прошипел Чилигин, глянув на него с неприкрытой неприязнью. ― Ты меня во что втравливаешь? Труп навесть хочешь? Тут на лице крупными буквами – сотрясение мозга. А это уже проблема! Остальные я как выявлять буду? Пальпацией? С таким же эффектом можно погадать на кофейной гуще. Мне контакт с пациенткой нужен, анамнез! Нужно сделать рентген, УЗИ…
– Обойдешься, ― бухнул ему в ноги сумки Максим и Костя надулся. Рывком от злости расстегнул замки, вынул тонометр и фонендоскоп. Послушал спящую, смерил давление и начал осматривать и ощупывать.
– Сколько снотворного и какого дал? ― спросил сухо, деловито.
– Две фенозепама, две кетанова.
– Чего не пачку?.. Ну, ребра вроде целы, крепитации нет, шумов не слышно. Давление чуть понижено… А рука-то – может перелом быть, ― указал на отек на локтевом сгибе правой руки.
– Она махалась будь здоров. Прекрасно рукой двигала.
– Когда? В шоковом состоянии? ― тяжело глянул на мужчину врач. ― Это нормально. И то, что после в морг уезжают – тоже.
– Не понял? ― чуть побледнел Макс.
Чилигин закончил осмотр, укрыл пациентку и, привычным жестом повесив «трубку» на шею, выдал:
– Вам обоим лечиться нужно. Тебе у «психов», а ей в травме. Вызывай «скорую» и не парь мне мозги.
Смелков сунул руки в карманы брюк, прямо глядя в глаза доктора:
– Я тебя когда – нибудь о чем – нибудь просил?
– Тьфу! ― выдал в сердцах Чилигин. ― Да пойми ты: нужно снять побои, определиться с травмами и их лечением. Нужно делать капельницы, наложить гипс на руку, сначала поняв, что за перелом…
– Наложи.
– А если винтовой, а если оскольчатый?!
– Все равно…
– Не все равно! Это уже операция, а потом гипс, а то и скобы! А внутренние органы я как проверю? У нее ноль реакции, иди, определи все цело или нет! Ты меня за кого держишь? Я не бог и не ясновидящий – я врач!
– Не ори, ― поморщился Макс, отводя взгляд. ― Не могу я ее в больницу, ― сказал тихо.
– Из – за ментов? ― притих и Костя. ― Но дома держать на авось – опасно. Ты пойми, старик, травмы могут оказаться серьезными. А есть они – нет, определить на глаз невозможно.
Макс молчал, понимая справедливость его замечаний, но не знал, как поступить.
– Помоги, ― попросил только.
Костя помялся, подумал и бросил, подхватывая сумки.
– Я на машине. Сгребай свою одалиску и двинули в отделение. Обследую, полежит до вечера, а там заберешь, если все нормально. Сестру тебе найду, инъекции на дому делать будет.
– Полиция, ― напомнил Максим.
– У нас частная клиника, карту заводить не буду, с кем надо – договорюсь. Так что давай, время против играет, двигайся.
И попер в коридор.
Смелков сомневался, но выбора не видел. Судя по тому, как Варю пинали те четверо, она действительно могла получить серьезные травмы. Нужно было что-то делать.
Макс завернул ее в одеяло и решительно поднял на руки.
– Куртку возьми, телефон и ключи, ― бросил Чилигину. Тот сгреб все нужное вместе со своими вещами и пропустил хозяина квартиры с ношей вперед себя.
― Сотряс, и скажи спасибо, что нет отека. Пока! ― выставил палец Чилигин, хмурый и злющий. ― Перелома руки нет, но два ребра в хлам. С внутренними органами картинка неопределенная, похоже, селезенка все-таки повреждена. Сейчас решают. В общем, уехала твоя Амазонка прямиком в реанимацию. Шеф счастлив! Подвалило добро!
Выпалил и рванул прочь, но Макс перехватил:
– Подожди.
– Ну, чего еще? Спасибо скажи, что я на госпитализации настоял, а то б сейчас полиции объяснял происхождение трупа в квартире, ― прошипел, нависнув над мужчиной.
– Все понял – должен.
– Да – ой, ― скривился, но уже не так зло и недовольно.
– Костя, ты меня знаешь – я человек благодарный. Увидеть ее, когда можно будет?
– Она тебе вообще кто? ― чуть помялся, изображая смесь возмущения профессионала и заботу друга, но уже сдулся – не наезжал.
– Какая разница?
– Большая, старичок, большая.
Макс оглядел больничный дворик в окно, соображая, что сказать и выдал:
– Долг.
Костя постучал кулаком по косяку, раздумывая над сказанным, и притих:
– Ладно. С шефом, как-нибудь улажу. Но…
– Отдельную палату организуй…
– Да понял уже – все сделаю. Дня три даже не рыпайся, а там позвони – сообразим. Паскудная история, старик, и не на один месяц, так что – соображай. А вообще, заверни вон, в церквушку, свечку благодарственную поставь за себя и «долг» свой. Для себя – что обошлось, для нее – чтоб обошлось. Кто хоть отпинал?
– Малолетки какие-то. Толпой.
– А она их знает?
– Вот об этом, как-то не недосуг было пытать, ― глянул на врача – сам соображаешь, что спрашиваешь.
– Ну, да, ― поморщился и махнул рукой, то ли выражая свое отношение к произошедшему, то ли прощаясь, то ли все вместе. И поплыл по коридору прочь, как белый лайнер.Максим вернулся домой, кинул одеяло на тумбочку, а сам сел на пуф и вытянул ноги, оглядывая погром в коридоре.
Во что он вляпался?
«Немец» тяжело вздохнул, косясь на хозяина, и вот подошел, положил морду на колени, сочувствуя. Макс погладил его и поднялся – сиди не сиди, а убираться надо. Но сначала кофе – прошел на кухню. Включил кофеварку и вытянул сигарету из пачки, с удовольствием затянулся, поглядывая во двор – снег.Костя позвонил через три дня:
– Палата двенадцать. Если еще интересно, ― буркнул.
– Я же сказал.
– Ну, ну, ― отключил связь.
Глава 16
Первое посещение было самым тяжелым. Он вроде бы должен был прийти, с другой стороны – зачем? Кто он ей, она ему? Что мог – сделал, и вроде, успокойся, но как-то не по – человечьи это, понимал – не увидит, так и будет душа не на месте. Поэтому сгреб в ларьке по дороге, что с южных стран послали – ананас да кило апельсин. Закинул в машину и, с тоской глянув на окна своего кабинета – лучше б авралил – вырулил с парковки.
Думать что она там и как, совсем не хотелось. Тошное было во всей этой истории, тяжелое и бередящее, да и сама Варя неоднозначна.
Привыкнув жить замкнуто и обособленно, по накатанной, Смелкову было трудно менять свой распорядок даже в мелочи. К тому же знал, что увидит, не обольщался, готовя себя заранее к неприятному. Протащился по больничному коридору, шурша пакетом и, благодаря себя хоть за то, что ума хватило веник в цветочном не прихватить, впихнулся в палату под нужным номером.
Палата была одиночная, но далеко не вип-класса. Не заморачивался Чилигин – оценил мужчина, оглядывая закуток три на три метра с холодильником времен Леонида Ильича, тумбочкой да кроватью.
На Варю смотреть не хотел – отекшая, синяя и лиловая лицом, капельница прозрачными трубками к подключичке тянется, вены на локтевом сгибе в красно-синих пятнах – что хорошего?
Передачку на тумбу водрузил и подумал – сока бы надо было прихватить!
Варя глаз приоткрыла, глянула мутно и опять закрыла – вся встреча.
Сок этот покоя и не давал. Ерунда полная, а словно вина давила. Вечером три пакета купил, чтобы совесть свою успокоить, и только в палату входя, сам себе признался, что совсем в другом дело – жалко девчонку, и вина действительно ест.
Выставил соки на тумбочку и покосился на больную. Та смотрит одним глазом неприязненно.
– Привет, ― бросил, и притулился на древнем стуле возле постели.
– Ты кто?
Макс разглядывал ее, соображая, что ответить, вспоминая, знакомились или нет.
– Максим.
– И?
Опять молчит и смотрит. И морщит его от вида оттеков и синевы по лицу.
– Ты финн, что ли?
– Почему?
– Замороженный. Чего таскаешься?
– Сок принес, ― ответил через паузу.
– Спасибо – надо? ― скривилась.
Смелков молчал. Его невольно морщило и от ее вида, и от хамства нарочитого. Но больше всего от понимания, что перемололи девочку – несмышленку за просто так, душу ей вывернули, растоптали и кинули – плыви. Прошлись по телу и душе, как танками, взрослые, циничные дядьки, и наплевали на то, что дальше будет. Один сука конченная, за то и поплатился, а второй, благодетель фигов – милостыню жизнью подал и в ус не дует. А как ей жить? Душу-то спалили ребенку в пепел. И что он хочет?
Отвернулся к окну, не слушая шипения девушки, маты, что сыпала бездумно.
Выходило, что он один за нее в ответе остался – и за парня ее, поддонка, и за Тома – урода редкого. И за Кона, что сам же к этой истории, не ведая того, прикрутил.
Вот оно как судьба крутанула, ― на снег за окном уставился.
