Андрей Битов - Преподаватель симметрии
– Перевод тоже мой. Мой друг-славист перевел иначе: «Чем меньше женщину мы больше, тем больше меньше она нам».
– Ты что, хочешь сказать, что теперь ты больше, а я меньше?
Урбино почувствовал перемену тональности и стал подкрадываться, как кошка, как змея…
– Если ты и Марлен один человек, то ты все время была на острове и не могла ездить к Хаппенену… Откуда же у тебя керосин? Где логика?
– А тут только одна логика и осталась. Это просто. У меня в той части острова, за леском, склад.
– Ладно. Тогда ума не приложу, как ты сумела так перевоплотиться в Марлен?
– Это еще проще. Когда мы воспитывались в монастыре, то на Рождество разыгрывали прекрасные вертепы. Мне всегда доставалась роль ангела, а Марлен – черта.
– Слушай, уймись! Врешь, как два человека.
– А мы и есть два человека.
– То есть?
– Я и Марлен. Кто тебе понравился больше?
– Отстань.
– Ну уж нет! А что, если ты понравился нам обеим?
– Будем чередоваться, – усмехнулся Урбино.
– И опять нет. Ты выбери! На меньшее я не согласна.
– И ради этого ты обрилась повсюду налысо?
– Я давно собиралась это сделать, еще до твоего приезда, – сказала Лили голосом Марлен. – И потом…
– Что потом?
– Я стеснялась.
– Кого?
– Тебя. Себя…
– Себя – это Лили или Марлен?
– Тебе, понятно, все равно. А мне стыдно!
– Всего-то?
– Это всё, а не «всего-то»! Дурак! стеснительность – это основа чувства и основное в этом, как его, терпеть не могу этого слова… в этом с-с-с…
– Смысле?
– Да нет же! С-с-се… не могу.
– В сексе, ты хочешь сказать?
– Ну да. Только у женщин и мужчин стеснительность выражена по-разному: у нас это застенчивость, у вас грубость.
– Грубость… значит, все-таки Хаппенен, ладно… а застенчивость тогда где? В твоем тату?
– Какое тату? – (Сама невинность.)
– Такое! на самом интимном месте.
– Ах, это… Это все Марлен. Это она в детстве по глупости сделала. Кстати, что у нее там? Я не успела разглядеть…
– Застенчивость… какие вы у меня, однако, умные обе!
– Ах, обе!! – (Еще один хлопок одной ладони).
– А вот мы сейчас и посмотрим! Может, там лилия, клеймо миледи…
– Какая еще миледи?! Где ты нашел здесь миледи!
– Ну уж «Трех мушкетеров» ты однажды читала… А ну, давай, покажи!
– Ну уж нет! – сопротивлялась Лили, брезгливо отпихивая его готовность.
– Ну уж да! – кричала Марлен, грубо за нее ухватываясь.
Вдруг все сникло и опустилось в Урбино.
– А не пошли бы вы обе на…! Хватит! Я пошел собирать вещи.
– Ну, и катись сам на…
– Хватит. Я тебе не Хаппенен. Ты чудовище! От слова чудо. Это не Голливуд. Это нас с тобою – два человека. Ты и я. Никакой Марлен! Ни Хаппенена, ни баронессы, ни… – Он осекся.
Она – поняла.
– Что, и Дики теперь нет? вот ты ее и предал!
– Я тебя убью!
– Слава богу! хоть какие ни на есть, а чувства…
– Я не предавал ее, пока она… – Он опять осекся, и она опять поняла.
– Пока она была жива? – выговорила за него она. – Но ты изменил ей еще при жизни!
– Откуда тебе знать? с кем бы это?..
– Знаю. Иначе бы ее не укусила змея. Ты изменил ей со змеей, ужалившей ее в сердце.
– Со змеей? Как ты жестока! Сама ты змея!
– Наконец-то! хоть что-то почувствовал и понял. Ты не поверишь, но я она и есть. Причем та самая.
– Придушу! Нет, я рассмотрю твое тату! Что там у тебя – змея?
Урбино навалился на нее всем телом, продолжая тискать и мять, и они сами не заметили, как все и произошло…
– Изверг! Насильник! Никогда не прощу тебе этого!
– А Марлен говорила, что ты это любишь…
– Сука эта твоя Марлен!
– Ты почище ее будешь!
– Крейцерова соната! – стонала Лили-Марлен.
Тень упала на их тела…
Над ними грозно возвышался Хаппенен.
– Ну что, готовы?
Прощание было сухим. Урбино передал ей тщательно заклеенный конверт. Без адресата и обратного адреса.
– А это я написал именно тебе, Лили. Не Бёрди, не Марлен. ТЕБЕ!
На конверте размашисто было начертано:
ПОСЛЕДНИЙ СЛУЧАЙ ПИСЕМ
Хаппенен нетерпеливо плескал веслом, как всегда, готовая во всем участвовать Марлен – хвостом.
– Скорей! Мы не успеем до бури!
И действительно, в небе сотворялось нечто небывалое. Было безветренно и тихо, но нарастала и нарастала волна. Края неба будто обуглились и загнулись, как у китайской пагоды, внутри которой образовалось светлое призрачное кольцо, посреди которого, как бы как раз над лодкой, сгущалась, все чернея к центру, туча наливалась все большей тьмою и провисала, как бомба.
Да, все здесь уже ожидало его дальнейшего отбытия!
Они уже пересекли середину пролива, когда эта черная бомба оторвалась с обремененных небес, как капля. В мрачном небе открылась дыра, куда как раз поместилась полная Луна и осветила вздыбившиеся волны.
– Лили! Я вспомнил! – кричал Урбино захлебываясь, изо всех сил выгребая обратно к острову. – Я вспомнил это слово из кроссворда! ТРОГЛОДИТ!!!
– Троглодит? – отозвалось эхо.
Но это был Хаппенен, ловко, как поплавок, плясавший в своей лодке на гребне волны.
– Изнасилуй ее! – хлебнув еще один «огурец», мстительно выдохнул Урбино. – Она это любит!
– Непременно! – отвечал Хаппенен, стараясь попасть ему веслом по голове.
Подобрал его военный катер. Когда из него выкачали всю воду и он задышал, то первым словом как выдохом оказалось «Хаппенен!».
– Со мной был еще один! Где он?
Ему дали хлебнуть виски. Он хлебнул и поплыл в других волнах…
The more we live —The more we leave.The more we choose —The more we loose.The more we try —The more we cry.The more we win —The greater is sin.To reach the aim —Obtain the same.The only law —Loose Waterloo.The only way —Just run away.
Последний случай писем
(Pigeon Post)
Из сборника Риса Воконаби «Стихи из кофейной чашки»
I
Во сне заранее успели сообщитьмне о твоем приезде… Черт!проснулся слишком рано, опоздална, в рифму приблизительный, вокзаледва поспел, ругая на чем свет(едва светало…) слуг нерасторопность:успели опоздать с такою вестью!К часам был подан трап. Пришлось спуститьсяи попадать в объятья поджидавшихменя каких-то крохотных вьетнамок:«Прочь! кыш! я не гурман!» – Они вспорхнули стаей,корабль ушел, я опоздал безбожнои казнь придумал лучшему слуге,успевшему ко мне до пробужденья:За расторопность. Экая бездарностьстарания прилежного успетьи тиканьем отмерить время жизни,лишая жизни – время… Как – за что?!за то, подлец, что не щипнул служанку,не выпил лишней кружки и успел,не опоздал остаться в сна пространстве —за дверью, с петухами остывая!
II
Так, наконец-то вырвавшись из бреда,я резко сел, бессонно огляделся:«Ну ночка! ну и ну… помстилось просто». За ночьмне кто-то поменял обивку на диванеи переставил стены. Там, напротив,где я уснул вчера, – теперь прямоугольник,поросший кустиками пыли… в этой чаще —другой, геометрически подобный:вниз адресом письмо, с крестом диагоналей…Две нитки с уголков сходились в узелок —то змей воздушный!.. – тоненькая нитьтянулася к окну. Окно слегка серелои было как конверт… В пыли лежит окно,и светится письмо в оконном переплетеи рвется в небо улететь. Такое диво связи —вполне понятно. Я устал гадать:означить круг потерь – всегда полезней…Надорвано окно. Босой, озябший почерк.На подоконнике повис клочок тумана…«Вчера я слишком раноуспела на вокзалне жди не опоздайЦелую спи прощайМаркиза Меранвиль»…
Тьфу, пропасть!Я порвал. Я отвязал шнурок.Кто, в наше время, письма пишет, право?..Письмо взлетело высоко, кивая ветру,над прусским бывшим городком зарозовело,опередив восход и обозначив,что наконец сегодня настает!Я улыбнулся, я смахнул с лица:«Ну будет, будет!..» – было это бред,напоминало сон.Я ковырял обивкицветочек, южный, как бы итальянский…как он здесь пророс? —на аккуратной, пыльненькой поляне —письмо лежало.
III
В пространстве, как всегда, соблюдена небрежность:вот щель в полу, откуда бьется свет, —что там внизу? – зловещая пирушка;но, слава богу, им не до меня.Вдруг – спор фальшивый, ссора, голосарастут, и двери – дерг!и смех вульгарный:«Да ну его!» – уходят навсегда.И так сойдет, мол.Спят мои предметы,чужие тени одолжив в былом пространстве…Как свет погасший тороплив в тени!И крик трепещет по соседству с горлом! —так много ужаса в себе содержат вещитвои, недоказуемо меняясь:вернувшись – занимают свое место!..Вот на гвозде совсем мое пальто,в нем нету человека, и, однако,враждебным бархатом воротничок подбит,а тень гвоздя лежит навстречу свету…
Мне мир моих спасений непонятен!Так, испугавшись разных пустяков,меня предавших столь неуловимо, —почтовый ящик, найденный внезапнона месте тумбочки,меня не удивил,а даже умилил… Я усмехнулсяи в щель просунул палец.«Вот и все», —подумал ровнои, не разуваясь,беспечно навзничь лег, закинул руки:«До потолка возможно ли доплюнуть?» —Простые мысли в голову пришли:поставить чайник, марочку отпаритьи дочке подарить.«Да, да, войдите!»И нету никого.
Письмо куда-то делось.В пыли примятый след, вполне из-под письма —но нету и его. Сюжет, весьма забавно,
прилег доспать…Прийти пора рассвету,а мне зевнуть: как смят конверт постели!и лампочки подвешена печатьк конверту потолка,письмом закрыта печка,потрескался паркет форматами письма…и шизый голубь сел на подоконник,где пишется обратный адрес сна.
IV
