Наталья Нестерова - Встать, суд идет! (сборник)
– Отсос, быстро! Дура, что ты возишься? Уйди, козел! Не лезь в рану, не мешай, идиот! Я сама! Второй зажим, чтоб вам всем треснуть! Кретины безрукие! Вам клизму поставить нельзя доверить. Перехвати здесь, ослеп, придурок?
Время для Тани остановилось. Время остановилось на мгновения – бóльшим Таня не располагала.
Это была не Журавлева. У этого погибающего человека не было имени, фамилии, биографии, он не ходил в детский сад и в школу, не учился в институте, не влюблялся, не рожал детей. У него не было лица, привычек, карьеры и увлечений, он не совершал хороших и плохих поступков, не подличал и не сеял добро. Ничто не имело значения, все отступило на задний план перед лицом смерти.
После того, как Таня пережала артерию с двух сторон и убрала из раны всю кровь, она увидела дефект. Дальше было просто – шить атравматической иглой с рассасывающейся нитью. Зажимы сняты. Сухо, не сочится. Анестезиолог говорит, что давление стабилизировалось.
Спящую Журавлеву привезли в палату, разбудили. Она ничего не соображала и, как все пациенты, вышедшие из наркоза, неудержимо хотела только спать. Ей сделали переливание крови, одну за другой меняли бутылочки в капельнице.
В ординаторской Петя вздумал было казниться, но Таня оборвала его:
– Все ясно без слов. Сделайте выводы, Петр Александрович!
Таня ушла к себе в кабинет, следом явилась Ирина.
– Господи, Царица небесная, святые угодники! – суеверно крестилась Ира. – Уберегли!
Хирурги, как и сестры, больше всего боялись смерти пациента на операционном столе. Далеко не все онкологические больные выживали после лечения, но они умирали потом, через месяцы и годы, не под скальпелем хирурга. Если же случалась смерть во время операции, врач переживал сильнейшую душевную травму. У Татьяны еще ни разу не погибали пациенты, и она отдала бы собственные годы жизни, чтобы этого не произошло.
Но тут она отреагировала на Иринины слова с улыбкой сожаления:
– А и не уберегли бы твои святые? Может, и к лучшему? Нет человека – нет проблемы.
– Ты с ума сошла? – вытаращила глаза Ирина.
– Наоборот, восстановилась в уме. Накапай мне, пожалуйста…
– Валерьянки?
– Коньяка! Граммов пятьдесят.
– Там, – кивнула Ира на стенку, за которой находилась ординаторская, – Петька тоже просит. Говорит, месячный запас адреналина израсходовал. Может, вместе с ребятами дерябнешь?
– Нет. Пошел этот Петька знаешь куда?
– Догадываюсь. А правда, что ты их козлами и придурками обзывала?
– Разве?
– Ага! Чуть ли не матом ругалась.
– Не помню. Враки. Где мои пятьдесят граммов адреналина? Петьке тоже дай, но смотри, чтоб не напился.
Ирина обернулась быстро. Принесла накрытую белой салфеткой тарелку, поставила на стол. Под салфеткой были рюмка с коньяком и блюдце с колечками лимона.
– Лучше бы массаж, – сказала Ирина.
– Что? – не поняла Таня.
– Если боль в спине станешь алкоголем лечить, долго не протянешь.
– Спина не болит. – Таня выпила коньяк и взяла в рот лимон. – Подлая спина не болит, хотя должна раскалываться. Неужели это у меня психосоматическое? На нервной почве, – уточнила Таня.
– У тебя нервы как стальные канаты. А психика – ни к черту.
– Странно выражаетесь, мадам. – Таня улыбалась, несмотря на обжигающее действие спиртного и кислющее лимона. – Хотя, с точки зрения современной науки, психика и нервы – отдельно. Как котлеты и мухи.
– Ты чему радуешься, я не пойму? Что Журавлеву спасли? Так она не первая, но ты коньяком никогда не тешилась. Что спина не болит? Так она у тебя не болит на нервной, то есть на психической почве. Завтра в девять утра идешь на рентген, я договорилась, тебя будут ждать.
– Ирка! Что бы я без тебя делала?
– Пропала бы.
– Верно! Но если ты еще раз посмеешь вмешиваться в назначения докторов, я тебя уволю. Понюхай, пахнет? – Таня дожевала цедру лимона и дыхнула на Иру.
– Пахнет! – вредно ответила Ира.
– От одной рюмки?
– Несет, смердит.
– Ира, не обижайся! Мне настолько хорошо, что летать хочется.
– Да с какого бодуна? – говорила Ира в спину Татьяне, выходящей из кабинета. – Так улыбается! Никогда не видела, только когда с Игорьком играет…
У Журавлевой не было постоянного поста, но медсестры и врачи заглядывали в палату каждые пять минут. Петя Сомов был искренне благодарен Татьяне за то, что пациентку с осложнениями не отправили в реанимацию, а вернули в палату. Петя сообщил Тане, что поменялся дежурством и остается на ночь.
– Татьяна Владимировна, – замялся он, – в отчете об операции…
Корпоративная порука среди врачей исключительно прочна. Они могли интриговать друг против друга, ссориться, строить козни, но в том, что могло выйти из стен клиники и стать, например, достоянием юристов, были сплочены крепко. От ошибок никто не застрахован. Точнее – наши доктора не застрахованы. Американские коллеги Тани имеют многомиллионные страховки от врачебной ошибки. Кроме того, по документам операцию вела Татьяна. Про себя, что ли, напишет, будто напортачила?
– Разрыв артерии произошел вследствие подрастания метастатического узла к стенке сосуда, – сказала Таня. – Подробнейше описать детали остановки кровотечения и ушивания стенок артерии. Какие зажимы, нити – все подробнейше! – подчеркнула она. – Покажете мне черновик отчета.
Она никак не могла избавиться от неукротимого желания улыбаться, проявлять радость.
Ненависть к Журавлевой смыло – враз и начисто. Как смывает прилив мусор с прибрежного песка: унесло в морские дали окурки, бутылки, банки, фантики, объедки и забытую одежду – не отыщешь. И лицо Журавлевой уже не казалось чванливо-презрительным. Обыкновенное лицо немолодой женщины, усталой и мудрой. Строгой на работе и доброй в кругу семьи.
«Лицо рабочей лошади, – подумала Татьяна, последний раз навестив больную. И снова едва удержалась от смешка, теперь уж над самой собой. – Лицо лошади – это придумать надо!»
Таня отыскивала в себе крупицы ненависти. Их не было. Память осталась, но никаких терзаний. И какая это гадость – упоение ненавистью!
Однажды Игорька угостили ранней клубникой, купленной в супермаркете. У мальчика вспыхнул сильнейший экссудативный диатез. Таня его пролечила. И сын твердил, засыпая:
– Мама! Как хорошо человеку, когда у него ничего не чешется!
Вот и Танин зуд ненависти прошел. Она по привычке анализировала свои чувства и не находила в них благости прощения. Журавлеву Таня не простила. Но Журавлева раздвоилась: на ту, что председательствовала в зале суда, и типичную пациентку после операции со стандартным комплексом переживаний, страхов и немощи. Пациентку следовало держать в узде, чтобы не расквасилась от жалости к самой себе, и одновременно внушать оптимизм. По проявляемым эмоциям они не отличались: судья и доярка, уборщица и депутат. Впрочем, депутатов в пациентках у Тани не бывало. Жаль, проще было бы ребенка в детский сад определить. Журавлева-судья канула в прошлое. Второй раз благополучно канула.
Главврач похвалил в свойственной ему манере:
– Молодец, Танька! Я все знаю.
Таня не уточнила, что именно знает Кирилл Петрович. Он светился педагогической гордостью: на собственном примере убедил хирурга отбросить личные счеты. Хотя это не соответствовало действительности, Таня благоразумно не стала разубеждать, лукаво улыбнулась.
– Когда у тебя на фейсе не три морщины поперек лба, – наклонившись, сказал на ухо Тане главврач, – а ясная улыбка с блеском зубьев, то за тобой и побегать можно.
– Комплиментами не отделаетесь. Кто обещал Париж и Милан?
– Париж – железно! – Кирилл Петрович выпрямился и переменился в лице. Из плутоватого старого греховодника превратился в опытного администратора. – Париж на две персоны могу организовать, но только проживание в гостинице, завтрак и ужин. Билет второй персоне за свой счет. А Милан… Сама решай. По теме Борьки Кривича, он слюнями истекает. Но если ты упрешься, я от своих слов не отказываюсь.
– Пусть Кривич едет. У меня с ним отношения напряженные. Замолвите словечко – мол, благодаря Назаровой.
– Танька! – не без восхищения проговорил главврач. – Интригуешь! Научилась. Может, из тебя административный ресурс удастся отжать?
– Нет-нет! – быстро открестилась Таня. – Это я случайно, на волне мыслей про три морщины поперек лба.
– Ничто женское тебе не чуждо.
– Сама удивляюсь.
Ирина опять самовольно дала пациентке антибиотики. Татьяна устроила подруге разнос.
– Назначение делает только врач! Сколько раз тебе повторять? Причины температуры бывают разные, не обязательно инфекция. Ира, ты старшая медсестра, а не доктор. Лечи своих соседей, а не моих пациентов!
К Ирине действительно бегали «за лечением» соседи со всех этажей. Она бралась врачевать любые недуги: от гриппа до рожистого воспаления. В трудных случаях имела наглость звонить Татьяне и советоваться. Таня, как правило, рекомендовала идти к специалистам, не терять время и не заниматься глупостями. Но, даже получив квалифицированную помощь, люди все равно приходили к Ирине, чтобы узнать, почему назначены те или другие препараты. Ира адресовала вопросы Тане, и та терпеливо объясняла действие лекарств или их сочетание. Если назначения казались сомнительными, предлагала обратиться к другому врачу. Ирина, естественно, Танино мнение выдавала за собственное, «врачебный» авторитет Ирины среди родных и соседей был огромным.
