Валерий Еремеев - Тремориада (сборник)

– Точно, сбрендил… – всё же улыбнулась жена.

– Мы всё-таки забыли кое-что купить, – схитрил Аркаша. – Я мигом.

Он юркнул вглубь магазина и вернулся с пакетиком m&m’s.

– Твои любимые, желтые! – Хлопая по-детски наивными глазами, Аркаша, как ни в чём не бывало, взял жену под руку и двинулся к выходу.

После странность мужа казалась в принципе пустяковой, когда Ольга находилась с ним. Но, оставаясь одна, наедине со своими мыслями, начинала тревожиться всерьёз – а не сходит ли её супруг с ума? Но, стоило Аркаше появиться, как все дурные чувства вновь исчезали.

Но странности повторялись, и в последнее время заметно участились. То он одевался на улицу, подходил к двери, замирал в задумчивости и обратно раздевался. То возвращался позже с работы оттого, что шёл пешком. А раз добрался до дома уж ночью. И Ольга знала – Аркаша не загулял иль ещё чего. Нет. Он с работы шёл домой. Только через соседнюю галактику, как нашептала ему Звезда.

– Что с тобой? – ахнула Ольга, открыв дверь мужу во втором часу ночи. Он был мят и грязен, как победитель в конкурсе среди идиотов по занырам в лужи.

На этот автобус садиться было нельзя. Аркаша знал точно. Насчёт следующего пока ничего не чувствовал. В прошлый раз, возвращаясь с работы, пришлось пропустить четыре автобуса. Аркаша тогда порядком промёрз. Лишь пятый оказался безопасным. В последнее время беда прям кружила над ним и, если б не Звезда, он давно имел бы температуру почвы в Мурмашах.

«К чёрту!» – решил Тараськин и, не дожидаясь следующего автобуса, пошёл пешком, срезая через овощную базу свой путь в город из припортовой территории.

Это место напоминало ему фрагмент из фильма о гражданской войне. Обшарпанные товарные вагоны, облезлые складские помещения, под ногами – жирная грязища. Забавно, но овощебаза ассоциировалась у Аркаши с голодом и разрухой.

Он свернул от железнодорожных путей по дороге меж складов. И увидел женщину в фуфайке, запирающую дверь на висячий замок. Закинув ключ в карман, она пошла прочь от Аркаши, не особо выбирая дороги в грязи благодаря своим резиновым сапогам. Вдруг из-за поворота ей навстречу выскочили четыре собаки. Все – чуть ли не по пояс. И завиляли хвостами с таким усердием, что казалось – хвост махает собакой. А когда женщина достала из кармана газетный свёрток, псы оказались на грани сердечного коллапса от избытка чувств. Женщина развернула свёрток и кинула каждой собаке по какому-то кусочку. И каждая, клацнув зубами, моментально поймала угощение на лету. Женщина ладошкой потрепала лохматого барбоса по телячьей голове.

– Всё-всё, – проговорила она и почмякала по грязи дальше.

Собаки немного проводили её, а затем, подотстав, развернулись навстречу Аркаше. Хвосты их не виляли.

Тараськин, в отличие от женщины в сапогах, тщательно выбирал куда ступить. Грязища смачно расплескалась по дороге. Аркаше оставалось надеяться, что сейчас по ней не прогромыхает грузовик, обдавая его жижей с ног до головы.

Тараськин увидел, что псы, настороженно глядя, двинулись в его сторону. Он с детства боялся собак. Его ещё совсем ребёнком хватанула овчарка. Не сильно. Но зачастую угроза боли страшней самой боли.

Аркаша был одет, как чужак. Ни сапог, ни фуфайки со свёртком в кармане. Аккуратно шедший Тараськин и вовсе замедлил шаг. Может, следовало поехать на автобусе, нежели забираться к собакам, охраняющим чёрт знает какую дыру?..

Аркаша остановился. Собаки двинулись быстрее. Аркаша попятился и наступил в лужу. Холодная вода замочила обе ноги. Псы были уже совсем рядом. Лохматый, с телячьей головой, заворчал. Аркаша развернулся, понимая, что бежать бесполезно. Успел уловить метнувшуюся сзади тень. И уж было рванул, что есть мочи… но нелепо поскользнулся, разбрызгивая разъехавшимися ногами ошмётки грязи. Руки пошли в отчаянный мах, и в это мгновение лохматая собака настигла его пальцы.

Сердце Аркаши рванулось из груди. Он, зажмурив глаза, полетел на дорогу спиной. При этом отмечая, что собака – чёрт её побери! – всего лишь лизнула его!

Тараськин успел прижать подбородок к груди. Поэтому падение с физической точки зрения оказалось благополучным. Затылок от удара он уберёг. Что ж касается эстетики… Ну, со стороны, может, смотрелось и красиво, но ощущение от затекающей за шиворот лужи было отвратительным. А ниже пояса вообще казалось, что он обделался ледяным дерьмом.

– Красота, – проговорил Аркаша, и лохматый пёс лизнул его в нос.

Только Тараськин выбрался на городские улицы, и тут же возле него возник милицейский УАЗик.

– С работы иду, – ответил вопрошающим милиционерам Аркаша.

– В прачечную? Из замарачечной? – усмехались милиционеры. – Бухой?

– Нет, – ответил Аркаша.

– А что весь грязный-то такой? Документы…

– Так в лужу упал, – сказал Аркаша, доставая паспорт.

Милиционер открыл документ и буркнул:

– Угу, гражданин Тараськин в луже купается – быть дождю… Проедем в отделение.

– Это зачем? – спросил Аркаша.

– Для выяснения личности, – ответил милиционер, забравший паспорт.

А второй спросил у Аркаши:

– Наркоман?

В отделении Тараськина отвели в кабинет, где велели выложить всё из карманов. И, как только он это сделал, в дверях появился какой-то лейтенант, радостно объявивший:

– Началось.

Аркашу тут же вывели из кабинета и отвели в курилку, сказав:

– Жди, кури, только стены не обтирай. А то мыть за собой будешь.

Аркаша был некурящим. Да и коль курил бы, все равно всё содержимое карманов осталось в кабинете. В общем, оставалось только не обтирать стены да ждать. А когда ему это надоело, он, пройдя по пустынному коридору, постучался в дверь кабинета, из которого его вывели. Дверь оказалась заперта. Аркаша вернулся в курилку – ждать. Затем вновь прошёлся по коридору. Увидел приоткрытую дверь. Заглянул. Сидящий за столом мужчина в штатском, лишь на секунду оторвав глаза от бумаг, сказал:

– Ждите, вас позовут.

И Аркаша ждал дальше. Часов в одиннадцать вечера он спустился на первый этаж к дежурному.

– Ждите, вас позовут, – сказал и тот.

Позвали Аркашу в первом часу ночи. И уж в час, сфотографированный, со снятыми отпечатками пальцев, Тараськин был отпущен на все четыре стороны. Начало чего объявил тот лейтенант, Тараськин так и не понял.

После увольнения Аркашки терпение Ольги иссякло.

– Нам надо пожить отдельно… какое-то время, – сказала она. – Каждый наедине с собою. Всё хорошенько обдумаем. Вместе у нас как-то не выходит.

– Вместе хорошо на ассамблее всё обдумывают делегаты, – хлопал наивными глазами Аркаша. – У них кресла одноместные. А у нас – кровать здоровенная, чего тут обдумывать-то.

Аркаша попытался ухватить жену за талию, но та, шлёпнув его по рукам, сказала:

– Поэтому-то нам и надо пожить отдельно. Я еду к маме.

Собрав вещи, Ольга поцеловала Тараськина в щёку и, пообещав позвонить, ушла.

«Да-а, – вздохнул Аркаша. – Похоже, нездоровая ерунда выходит с этой Звездой…»

Время уж к ночи шло, а сосед за стеной, Серёга, какого-то чёрта врубил музыку. Он был старше Аркаши на девять лет. Отношения их были добрососедскими. Жил тот тихо-мирно, с женой и трёхлетним сыном. И то, что он в 23:30 давал стране угля, было событием нетипичным.

«Донбасс за стеной! Очень кстати…» – подумал Аркаша, и отправился к соседу.

– Я на кочерге, – улыбаясь во все зубы, заявил Серёга, открыв дверь. – Заходи.

– А я слышу, уголь раздают, – сказал Аркаша, проходя в квартиру соседа.

– Какой уголь? – приподнял бровь Серёга. – А-а, ты о кочерге! Да-да, сейчас и тебе угольку отколупну.

– «Джин-тоника» я б сейчас выпил, – сказал Аркаша.

– От него в желудке свищ образуется, – хмыкнул Серёга. – «Джин-тоник» – пойло для самоутверждающихся школьниц, будущих пациенток гастроэнтеролога.

Серёга, произнося это во хмелю, чуть язык не сломал, и даже головой тряхнул, договорив.

– Музыку бы сделал потише, поздно, – сказал Аркаша.

– А сколько времени?

– Уже полночь близится.

– Бр-р-р, ты как злой сказочник! – опять тряхнул головой Серёга.

Они прошли в комнату, где у журнального столика, заставленного закусками, сидел в кресле длинноволосый с проседью тип.

– В каком полку изволили служить? – спросил он сквозь гитарный скрежет, протягивая руку Аркаше.

– С полком как-то без моего изволения всё вышло, – ответил тот, пожимая протянутую руку.

– Это Саныч, – представил сосед гостя. – А это – Аркаша, из-за стенки.

– И как оно, в застенках? – спросил Саныч. – Чай, не сахар?

– Соль не кофе? – подхватил Серёга.

– В застенках музыка не тихо, – ответил Аркаша. – Баба Вера, наверное, уж ментов вызвала.

Динамики хрипели о заржавевших стальных зубах. Серёга уменьшил звук так, что Аркаша перестал разбирать слова.

– Блин! Треска. Была одна песня у волка! – возмутился Саныч, назвав Серёгу Трескачёва «Треской».