Наталия Терентьева - Синдром отсутствующего ёжика
– Тебе срочно нужны деньги? – Ирке ужасно не хотелось подводить меня. – Давай я попрошу кого-нибудь привезти…
– Я перезвоню тебе.
Не успела я положить трубку, как снова раздался звонок.
– Вы продаете пианино? – Мужской голос звучал напористо и энергично, в общем, так, как, наверно, и должен звучать нормальный мужской голос.
– Н-нет… хотя… – У меня промелькнула мысль – а не продать ли наше второе пианино, «Зарю»? Главное – начать, а там все полетит из дома, как у заправских алкоголиков, которые, в отличие от нормальных людей, могут продать все что угодно, даже старое, потертое пальто, поблекшие книжки никому теперь не известных советских литераторов и вздувшиеся банки с позапрошлогодним вареньем с соседского балкона.
– Простите? – переспросил мужчина. – Я вот сорвал объявление с вашим телефоном: «Продаю немецкое пианино». Так как насчет пианино?
Я вздохнула. Как ни ужасно побираться по друзьям и родственникам, но продавать вещи, свои собственные, родные, еще хуже. А еще хуже чужого мальчика, и без того обделенного, кормить с утра до вечера макаронами и поить ромашковым чаем за неимением нормального. А теперь еще и второго, только что пережившего шок, потчевать тем же…
– Не знаю. То есть…
Я была уверена, что мужчина сейчас повесит трубку, но он почему-то тоже вздохнул и вдруг спросил, уже не так напористо:
– У вас есть второе пианино? И вы его тоже хотите просто так отдать кому-то?
Я промолчала, потому что…
– Я узнал ваш голос, – тем временем сказал мой собеседник. – Это ведь вы?
– И я, кажется, вас узнала. Вы ведь Кротов, да?
– Он самый.
Я засмеялась:
– Точно. Это я. И у меня есть второе пианино.
– Не продавайте его, а?
– Но…
– Вам нужны деньги?
– Да нет… То есть…
– То есть да. Что у вас случилось? Может, вы мне расскажете? И заодно портретик составим вашего дядьки…
– Послезавтра? – спросила я, думая, как же я в понедельник пойду в отделение – мне ведь и Гришу в школу вести, а потом забирать, и куда-то пристраивать Владика, если папа вечером или рано утром его не заберет. И вообще-то на работу надо бы к девяти утра прийти, а потом еще как минимум на десять вызовов сходить…
– Давайте так, – прервал мои размышления Кротов. – Я сейчас еду кататься на велосипеде. Могу подъехать куда-то к вам поближе. Поговорим на улице. Вы пойдете гулять? Погода отличная, кстати.
– Да, с мальчиками…
– У вас еще один гость? – Мне показалось, что Кротов улыбнулся в трубку. – Тоже пациент?
– Не поверите. Действительно, еще один гость, тоже пациент, трех с половиной лет. Можете взять меня на заметку, как самого подозрительного доктора нашего микрорайона.
– Непременно. Диктуйте адрес. Я буду через полчаса.
Ну вот, еще один очень симпатичный мужчина в круге моего общения. Удивительно. То пусто, то густо. Только вот странно они как-то появляются и исчезают. Как миражи – яркие, разные, сказочные – то ли в раскаленном воздухе, то ли в воспаленном воображении…
Я еще вчера обратила внимание на спортивную подготовку и отличную фигуру Андрея Алексеича – уж очень он ловко перескакивал через две ступеньки, спеша поскорее покинуть отделение, а теперь разглядела и хорошую, гладкую кожу, к которой, наверно, приятно прикасаться. Интересно, курит ли он? Вряд ли, имея такую кожу. Ничего не могу с собой поделать, привычка мгновенно делать экспресс-анализ общего состояния здоровья собеседника иногда раздражает меня саму невероятно.
– Вы курите? – сразу же спросила я при встрече, чтобы не отвлекаться на собственные мысли.
– Что, простите? – даже растерялся Андрей Алексеевич и отступил от меня на шаг, чуть не уронив велосипед, на который опирался. – Нет, а что? Вам нужны сигареты?
Не могу сказать, чтобы ему понравился мой вопрос.
– Да нет, конечно. Просто… Не важно. Вот мои гости. Одного вы вчера видели, это Гриша. А второй – Владик. Его папа уехал в командировку и отдал мне мальчика на полтора дня. Вот так.
– Понятно. – Кротов протянул руку Грише, тот, замерев, не сразу, но протянул свою. Владик одну руку на всякий случай спрятал за спиной, другой крепко держался за меня. – Все же что у вас случилось? То, что заставляет вас продавать одно пианино за другим?
– К сожалению, ничего такого, чем могла бы заняться милиция. То есть, – поправилась я, – к счастью. У меня украли на остановке кошелек с зарплатой. Гришу… гм… мама пока забрать не может. У нее ремонт. Владику папа не оставил банок с щавелем, которым он его обычно кормит… Вроде все. Глупо и несерьезно. Да, а те деньги, которые были, пришлось истратить на хорошее дело… – Мне вдруг захотелось рассказать Кротову про Ийку, но я себя остановила.
Андрей Алексеич, внимательно выслушав меня, достал тысячу рублей и протянул мне.
– Этого, конечно, надолго не хватит…
– Спасибо. Ужасно быть в таком качестве, но спасибо. – Действительно, вдруг поняла я, чем побираться по подружкам, начиная все свои истории снова здорова, проще – вот так… Проще и даже не многим унизительнее.
– На здоровье. И это не ужасно, уверяю вас. Иногда мне жаль, что нельзя по дороге на работу сорвать пару бананов с ветки и быть сытым до обеда, – улыбнулся
Андрей Алексеич слишком плотно стоящими и крепкими зубами. Слегка повернутый вперед правый клык придавал его милому лицу выражение некоей воинственности, которая, пожалуй, ему только шла.
Я взяла протянутую мне купюру, потому что не взять ее было невозможно. Есть у некоторых мужчин такое свойство – малыми средствами заставлять окружающих делать то, что они хотят. Конечно, если перевернуть ситуацию и посмотреть на нее наоборот, можно было бы сказать, что это вовсе не он хотел дать денег, а я хотела любыми путями их получить, пусть даже у незнакомого милиционера.
– Я отдам через неделю, в день зарплаты. Если не возражаете.
Андрей Алексеич в ответ только махнул рукой:
– «Вчера заложил старый сюртук, чтобы поесть».
– Вы? – не поняла я. – Сюртук? То есть как?
– Не я, – засмеялся Кротов. – Эрнст Теодор Гофман, автор «Щелкунчика». Вчера читал его дневник. Невероятно увлекательное чтение. После него трудно вернуться в реальность.
Я даже и не нашлась, что ответить. Несколько обескураженная начитанностью Кротова, я убрала купюру в кошелек. И тут же решила отменить встречу с Иркой, подозревая, что нам будет достаточно сложно говорить сегодня на одном языке. Бытие определяет сознание, как салютуют нам из глубины веков в чем-то очень правые философы-марксисты. И мне этот грубый тезис понятнее, чем очень модное ныне другое утверждение: о чем подумаешь, то и сбудется. Вот что-то у меня никак не сбывается, как бы я ни думала, – ни умный, веселый муж, ни хорошая зарплата, ни вид из окна на речку и лес, ни все остальное, будь то приземленное или романтическое.
Можно, конечно, мечтать и надеяться и так и умереть с мечтательной улыбкой на устах, точно зная, что если я представляю свою могилу на Ваганьковском кладбище, на его центральной аллее, то так тому и быть. А там уж какая разница? Важно, что всю жизнь верила и надеялась. Наверно, в этом и есть прозрачная и такая страшная, когда ее осознаешь, правда религий и прибивающихся к ним современных школ счастливой жизни. Не важно, как есть на самом деле, – важно, как ты сам об этом думаешь. Только главное, чтобы никто не сбил с мыслей в неподходящий момент или вдруг не наступило прозрение и грубый материальный мир не вторгся в твой милый, уютный мирок, созданный собственным воображением…
– Тебя прокатить? – обратился тем временем Кротов к завороженно смотрящему на него Грише. – Можно? – он посмотрел на меня, и мне опять стало хорошо и приятно от прямого взгляда его глаз.
Что-то в них такое было… немилицейское, непротокольное и очень мужское. В них не было ни намека на приглашение на банкет, плавно переходящий в спортивно-увеселительное мероприятие, не имеющее целью продолжение рода, иными словами, в интимное свидание. Я с трудом удержала вздох – вот бы Лиля его увидела, Гришина мама. Наверняка тут же бы влюбилась, глазами бы засверкала, и в них бы появилось что-то очень женское… От Лили поструились бы во все стороны искрящиеся флюиды с феромонами, таинственными частицами, сразу проникающими в глубь существа противоположного пола и заставляющими его бить копытом и дрожать. А я стою, рассуждаю про себя – то про его криво стоящий передний зуб, то про марксистов-ленинистов…
– Можно, – запоздало ответила я, потому что Гриша уже довольно ловко залез к Кротову на багажник и крепко уцепился за него обеими руками.
– Мы кружочек вокруг двора и обратно, хорошо? – обернулся на меня Кротов и опять послал мне просто искрящийся… Нет, не взгляд. Это, наверно, и был пучок флюидов с феромонами, от которых мне стало совсем хорошо и почему-то даже весело. Вот это да… А как же – «бытие определяет сознание»? В бытии ничего существенного в тот момент не происходило. Один человек сказал другому, что объедет на велосипеде большой двор и вернется обратно. И посмотрел, чтобы убедиться, что другой его отчетливо слышит и согласен. А другому стало хорошо, будто его неожиданно поздравили с праздником, всеми остальными забытым.
