Ариадна Борисова - С праздником! Валентинов день (сборник)
Надо было сдавать экзамены, но всё валилось из рук. Василий часами сидел у Оли, мучил её, не давал спать, решал за неё задачи. Он уже ненавидел Олю, но всё ходил и ходил за ней. Они ругались. Она снова дала пощёчину.
Говорила Оля злые и обидные слова – что он глуп, что некрасив, что неумён, что ничего не может, что ему не к девушке подходить, а в замочную скважину подглядывать. За такие слова её хотелось ударить, хотелось повалить и сделать всё быстро, зло, чтобы она не успела засмеяться.
Чтобы заставить замолчать, Василий её поцеловал. Прямо около расписания в коридоре четвёртого этажа, где Оля в очередной раз ругала его, объясняя, как надо делать, чтобы жить достойно. Но смех продолжал звучать в ушах, он бился внутри головы – и одновременно снаружи…
Смеялась Ирка. Она шла на корпус впереди Ви-Ви, поворачивалась, чтобы он слышал, что она говорит. Ви-Ви кисло улыбался на её смех, отводил взгляд.
Ирка обернулась и увидела Василия. Взгляд её был странным. Это оттолкнуло Василия от Оли. Чему сама Оля сначала была рада – стала активно вытирать губы, а потом разозлилась, потому что Василий приклеился взглядом к зелёной спине.
– Вот стерва, – прокомментировала Оля Иркин проход. – У неё глаз дурной. Видел? Посмотрит – приворожит.
Василий молчал. Смотрел, как ковыляет Ви-Ви, как ползёт Ирка. «У, змея!» – пронеслось в голове.
– Вообще, непонятно, что она у вас здесь делает. Ей давно пора морду набить, чтобы она так не смотрела. Вы-то чего ей разрешаете? И хватит на неё пялиться! На меня смотри!
– Да пошла ты!
Василий побрёл к лестнице. Конечно, надо было извиниться. Сказать, что Оля не виновата, что сегодня такой день, пасмурный и снежный. Короче, фигня всё. И как-то поднадоело.
Больше Василий к Оле не ходил. Она звонила и спрашивала, что случилось, говорила, что не обижается.
Были каникулы – эти бесконечные две недели, больше похожие на целую жизнь, чем на короткий её отрезок. Оля сама пришла к Василию. Случилось всё то, о чём он думал. И даже как он хотел – быстро. И никто в конце не засмеялся.
Первые два дня нового семестра были головокружительны, наполнены удивлённым вглядыванием в тетрадь, где каждое раньше написанное слово кажется тарабарской грамотой.
Игорёк вещал. О квесте, о чём-то ещё, снова о квесте. У Василия в голове бродила вялая мысль, что надо как-то отделаться от Оли. Ну зачем она за ним ходит? Зачем пытается на чём-то поймать?..
– Ну что, мелочь?
Ирка положила руку на плечо брата. Игорёк закатил глаза, Игорёк фыркнул, Игорёк стал говорить гадости. Она отошла, а он всё говорил. Как она его достала, что он сделает, когда придёт домой, какая она змея и что зимой холоднокровные должны спать.
Ирка стояла около окна, опершись о подоконник, смотрела на улицу. Она так изогнулась, словно хотела сунуть голову сквозь стекло, присела, готовясь к прыжку. Игорёк смотрел на её откляченный зад и наливался злобой. Слушать его было скучно. И тут Василий заметил, что Ирка что-то сунула под подоконник. И сразу выпрямилась, снова посмотрев на друзей. А на Василия как-то особенно. Даже улыбнулась. Улыбнулась, чуть дольше, чем обычно, задержав взгляд. На нём. На Василии. Этот взгляд ткнул горячей иголкой в мозг. Сразу захотелось в туалет. Василий должен был что-то понять, о чём-то догадаться. Вот только о чём?
– Иди, иди, – крикнул напоследок Игорёк и потянул Василия прочь.
Рывок выдернул его руку из кармана. На пол посыпалась мелочь, запрыгала, зазвенела. Ирка бросила взгляд через плечо и засмеялась.
Василий присел на корточки, собирая деньги.
– Ну, что ты? – Игорёк топтался рядом. Спешил.
– Иди, я сейчас!
Одна монетка катилась, виляя, стремясь добраться до батареи под окном. Остановилась она в паре метров от цели, и Василий подпихнул её, чтобы цель была достигнута. Он честно тянул пальцы, сопел. Под батареей было пыльно. Монета не находилась. Ну и плевать на неё! Потому что Василий уже увидел под подоконником щель. Кто-то старательно выскреб цементную крошку, чтобы сделать дыру вместительной. И в эту щель была вложена записка.
Он не помнил, как вытащил эту записку, как сунул в карман. Пришёл в себя уже на ступенях института. Записка жгла сквозь ткань. Казалось, она пролезает между нитями, из которых сделан материал куртки и брюк, между молекулами тела, пытаясь прорваться к печени и селезёнке. Чтобы уже там превратиться в змею. Превратится – и будет есть по куску. Ждать, когда печень восстановится, и снова есть.
Листок был розовый. В углу летели бабочки. Фоном шло что-то розово-пушистое. Почерк у Ирки был круглый.
«Моё сердце не льдинка —Вот тебе валентинка».
Это было не ему. Конечно, не ему. С чего вдруг Ирка отправит ему валентинку? Это она написала кому-то. Очередной жертве. Записку надо положить обратно.
Василий повернулся к дверям, потом ещё раз повернулся – от дверей. Потому что в этих самых дверях стояла Оля. И была она вся в розовом – всё-таки День святого Валентина, надо праздновать.
И они пошли праздновать. К концу этого бесконечного дня, когда он лежал на Оле, а она так старательно стонала, чтобы не показать, что Василий неловок, так вот в этот момент он и понял, что записка могла быть и ему. Что это можно проверить, написав ответ. И нужно торопиться, ведь Ирка не будет ждать долго. Она ж змея! Хихикнет и уползёт.
С мыслями о спешке Василий стал довольно активно действовать. Не ожидавшая этого Оля получила первый в своей жизни оргазм.
Сочинялась записка тяжело – Василий совершенно не умел писать. Выходило что-то корявое о пойманном привете и сборах в дальнюю дорогу.
На следующее утро записка была отправлена в щель, а сам Василий посадил своё ничего не чувствующее тело на лавку в лекционном зале.
Две пары лекций он чувствовал только гул в голове да мерные удары сердца. Глухие, как в пустой банке.
Наконец решился проверить – записка исчезла. Оставалось ждать. И это было самое тяжёлое. Он заметался, наткнулся на Олю, сам не понял, как оказался с ней на чердачной лестнице. Заторопился, потому что ответ уже мог прийти, стал входить в неё резко, а Оля стонала и требовала: «Ещё! Ещё!»
Ответа не было. Василий без дела слонялся по этажам, чуть не согласился пойти к Игорьку в гости, наорал на Олю, звавшую его на вечеринку с продолжением. Он был готов заделаться привидением и остаться в институте на ночь, но его остановило сообщение о том, что Ирка дома.
– Что? – переспросил Василий, старательно щурясь, словно от этого мог лучше слышать.
– Ирка, говорю, дома, – повторил Игорёк и вздохнул: – Пошли ко мне. Хотели новый диск слушать.
Василий не помнил, чтобы он на что-то соглашался, но само сообщение, что Ирка дома, наконец пробилось в ту зону мозга, которая отвечала за понимание происходящего.
Сидеть дома одному было невыносимо, и он оказался у Оли, много пил, а поэтому в ответственный момент был уже не в состоянии что-то делать.
Записка появилась через два дня. Теперь бумага была жёлтая, но в уголочке порхали всё те же бабочки. Слов разобрать не получалось. Они прыгали перед глазами, всё почему-то попадался «привет», остальное смазывалось, пока глаз опять не натыкался на «привет».
– Чего там?
Василий, видимо, долго вглядывался в записку, Игорёк заметил, что в их разговоре появилась заметная пауза.
– Ща, я приду, – буркнул Василий и рванул в сторону туалета.
Это был текст песни. Василий узнал. Тот же почерк. Последняя «а» с игривым хвостиком.
Записка произвела неожиданный эффект – Василий разучился думать. Надо было писать ответ. Надо было торопиться. Но ответа не было. Нечего ему было сказать Ирке. Ни про её глаза, ни про ноги, ни про любовь к зелёному. За окном шёл снег. И Василий написал про снег. Как он идёт. Как ложится на землю. Как делает всё холодным.
Теперь предстояло положить записку в тайник под окном, но от Игорька было не избавиться. Он назойливо шёл следом, успевал выскочить из туалета до того, как Василий сворачивал за угол, пил компот на бегу, бросал куртку на руки гардеробщице, не беря номерок.
Спасла Оля. Игорёк Олю не любил. Он считал её разлучницей их дружбы. При появлении Оли Игорёк сразу ушёл.
От Оли сбежать было легко. Для этого Василию даже не пришлось прятаться в туалете. Он просто рванул по лестнице. Оля что-то кричала. Но он уже стоял у нужного окна. Записка нырнула в щель.
На улице шёл не снег, а дождь. И под этим дождём Василий шагал, ощущая себя героем, совершившим подвиг. В больной башке родилась мысль, что надо бы присмотреться к Ви-Ви. Что это Ирка с ним ходит? Как только они начнут встречаться, запретит ходить. И пускай все свои зелёные одежки выбросит. Нечего! Есть и другие цвета.
О том, что голова мокрая – он шёл домой, забыв про капюшон, – вспомнилось уже дома, когда Василий упал на подушку и почувствовал: холодно.
А потом стало жарко, потому что Василий заболел. В голове крутилась мысль о том, что хотя бы через два дня он должен оказаться в институте. Два дня – срок для Иркиных записок. Два дня!
