Виктория Токарева - Летающие качели (сборник)
– А при чем тут оборотень? – не сообразила врачиха.
– Так дед Игнаш в кота оборотился.
– А как вы это поняли?
– Кот здоровый, с ягненка. Усы, как у Игнаша, и смотрит так же, из-подо лба.
Варвара Тимофеевна увидела памятью: черная туча над хутором, огненный пух, тяжело летящий над старым колдуном Игнашом, кот-оборотень и сама Варька, захлебнувшаяся страхом, – летящая, босоногая.
– А может быть, пока вы смотрели на шаровую молнию, дед ушел в избу, а кот вышел. Дед сам по себе, а кот сам по себе.
– А очень может быть, – задумчиво проговорила Варвара Тимофеевна, впервые за пятьдесят лет усомнившись в видении детства: огненный дух – это шаровая молния, Игнаш – это Игнаш, а кот – просто Игнашов кот. – Очень может быть, – заключила Варвара Тимофеевна и скучно посмотрела на врачиху.
Врачиха была хоть и полная, но какая-то худая. И зачем ей было расшифровывать ту далекую тайну, через столько лет делать из непостижимого оборотня старого брезгливого кота?
В очереди было интереснее.
Спустилась ночь. На небе появилась луна. Возле нее околачивалась одинокая звезда.
Кушетка была отодвинута от стены, стояла почти посреди комнаты и, казалось, будто плыла среди теней и оттенков.
…Сережа рванул гармонь. Варвара выскочила на круг, закричала частушку:
Как один платок на шее, а другой на голову,Как один любовник сдаден, а другой на череду…
Варвара носилась, притопывая, поводя руками, высвечивая в ночи желтым передником. Передник ей привезли из города в подарок, и она надевала его по торжественным случаям.
Вся деревня Сюхино состояла из одной улицы. Улица выходила к мелкому оврагу. Там обычно шло гулянье.
Сережа с одобрением глядел на Варвару, а его жена Соня стояла на краю оврага и смотрела.
Сережа скинул гармонь на траву, достал из кармана штанов кулек конфет-«подушечек», пошел к Варваре волнуясь, держа подношение в вытянутой руке.
– Мить! – шепнула Соня шестилетнему Митьке. – Поди к отцу, скажи: «Пап, дай конфеточку…»
Митька с удовольствием сбежал по косой на дно овражка, сунулся к отцу:
– Пап, дай конфеточку!
Сережа отпихнул мальчишку, возникшего так некстати. Легкий Митька кубарем полетел в кустарник.
Соня прижала кулаки к вискам, завыла в небо. Стоящая рядом Малашкина Валька заразилась чужим отчаяньем и тоже заголосила, запричитала, как кликуша. Всхлипнула старая Костючиха, непонятно отчего, сдуру или со страху.
Во дворе крайней избы завыла собака, ей отозвалась другая. И вдруг в какое-то мгновение вся деревня наполнилась разноголосым пестрым воем.
Сережа подхватил с земли гармонь, переломил, пошел наяривать поверх человеческих голосов.
Варвара выплясывала, поводя руками, подзадоривая себя: и-их! их!
Деревня выла.
Варвара плясала.
Над оврагом стояла луна. Та же самая, что и сегодня.
Церковь была заперта. На паперти сидели две старухи-нищенки, чесали языки. Одеты они были в самое распоследнее рванье: может, нарочно, чтобы вызвать состраданье, а может, они окончательно прожили свою совесть и им было все равно, как они выглядят на посторонний взгляд.
– А когда отпирают? – спросила Варвара Тимофеевна.
– Посмотри. У них расписание, – сказала нищенка понаряднее.
Возле церковных дверей действительно висело расписание, отпечатанное на машинке, как меню в столовых.
Варвара Тимофеевна прочитала расписание от начала до конца. Программа у попа была обширная. Подумала: «Хоть бы записочку оставил на дверях, а так не знаешь, то ли ждать, то ли нет».
Варвара Тимофеевна присела на паперть, покосилась на старух. Одна поставила возле себя блюдце, другая консервную банку. Они спокойно сидели, дожидаясь начала своего рабочего дня.
Варвара Тимофеевна с удовлетворением подумала, что никогда в своей жизни не протягивала руку за даровым куском. Бог это знает и должен учесть и сделать снисхождение.
Варвара Тимофеевна еще раз тщательно по десятилетиям стала просматривать свою жизнь.
…Тогда Сережа бросил Соню и перешел к Варваре. Вся деревня придерживала усмешку ладонью.
Однажды утром Соня пришла бить Варвару, но драки не вышло.
– Ты что ж, мужа от живой жены увела? – спросила Соня. Она стояла в белой кофточке с короткими рукавами и нравилась Варваре.
– В Советском Союзе десять миллионов одиноких, – грамотно ответила Варвара. – Две Москвы можно поставить. Ты пожила, а теперь моя очередь.
– Так у него ж ребенок, – сказала Соня. – Он же переживает. Плачет.
– Привыкнет, – ответила Варвара.
– Ну, погоди, – предупредила Соня. – С тебя Бог спросит.
И все-таки они разодрались.
В доме Малашкиных шел какой-то праздник. Варвара зашла, и в этот момент ее деликатно постучали по спине. Обернулась. Перед ней стояла Соня.
– Это ктой-то к нам пришел? – змеясь губами и глазами, ласково спросила Соня.
Варвара стала думать, что ответить, но Соня кинула ее оземь, потом села сверху и стала драть за волосы. Бабы обрадовались дополнительному веселью. А Сережа вышел на крыльцо, стоял, курил, будто все происходящее не имело к нему ни малейшего отношения. Поглядывал на горизонт, где к небу прилепилась темная полоска леса.
От тоски и обиды, в темном мстительном чувстве Соня тайно желала ему смерти. Это было весной сорок первого года. А через два года Сережа сгорел живой в танке. Принял адские мученья.
После войны Варвара переехала к сестре в Москву, поселилась в деревянном домике с палисадником. Такой домик стоял в самом центре Москвы, и получалось, что Варвара живет и в городе и в деревне.
Работала в прачечной на гладильной машине. Гладь не гладь, все равно помнется. Варвара жила будто по привычке. Никого не любила, и ее никто не любил.
Варвара жила без любви и привыкла к этому состоянию. Человек не собака. Ко всему привыкает.
По ночам, перед тем как заснуть, Варвара закрывала глаза и бежала, бежала, бежала…
Она бежала по полю, а посреди поля горел танк.
Варвара выдергивала оттуда Сережу, охлопывала с него огонь, потом ложилась на него, загораживая снизу землей, а сверху собой. Загораживала от войны, от Сони, от судьбы.
А прошлым летом Сережа повадился приходить к ней во сне. Придет, сядет на стул, как ни в чем не бывало разговаривает, шутит.
Варвара сначала ничего, а потом осторожно сказала: «Сережа, а ведь ты умер». А он ей: «Так ведь и ты умерла».
…Возле Варвары Тимофеевны остановилась женщина, положила двадцать копеек. Приняла за нищенку.
Варвара Тимофеевна смутилась, встала с паперти, отошла к двери. Поп все не шел.
В нише над дверью была изображена Богородица. Дева Мария.
Варвара Тимофеевна постояла возле девы Марии, потом оглянулась тихонечко и, чтобы никто не видел, нежно погладила ее по круглой детской щеке.
Соня жила в Ленинграде на улице Александра Матросова.
Варвара Тимофеевна приехала в Ленинград рано утром и тут же с вокзала пошла искать нужную улицу.
Она знала, что Соня жила в няньках, воспитывала чужих детей. Потом дети повырастали, Соня состарилась и теперь жила одна. У нее была своя комната и пенсия сорок пять рублей. Сын Митька еще в пятидесятом году попал в неподходящую компанию и куда-то сгинул.
Варвара Тимофеевна доехала на метро до Финляндского вокзала, потом пересела на девятый номер трамвая.
Сошла на остановке «Александра Матросова» и двинулась вдоль длинного корпуса, крашенного в какой-то неестественный розовый цвет.
Она шла и невольно вспоминала Сюхино: свой дом, чуть в стороне от других дворов, запах старого хлеба и воска. Овраг. За оврагом дуб. Ему пятьсот лет… Лес просматривается будто сквозь дымку, потому что много сухих стволов. Вокруг тишина, раздолье для глаз. Как красива ее родина. Но человеку мало одной только красоты. Ему нужно применение своим силам.
Варвара Тимофеевна поднялась на второй этаж и позвонила в дверь. Открыла сама Соня. Она была в телогрейке, надетой поверх халата. На ногах шерстяные носки и галоши.
Она глядела на Варвару с безразличным выражением, и было непонятно, узнает или нет.
– Узнаешь? – спросила Варвара.
– Узнаю, – спокойно ответила Соня.
Долго молчали. Соня придерживала дверь рукой, будто боялась, что Варвара прорвется.
– Дело у меня к тебе, – сказала Варвара.
– Ну, проходи…
Пошли коридором.
Коридор был длинный, полутемный, по сторонам много дверей. Раньше в этом доме размещалась гостиница.
Дверь в ванную комнату оказалась открыта. Стены отсырели, потрескались, и было похоже, что по углам живут ящерицы.
Комната у Сони оказалась маленькая, в ней помещались только стол и диван. Под столом стояла кастрюля.
– Тесно у тебя, – сказала Варвара.
– Тут раньше кладовка была, – пояснила Соня.
