Владимир Орлов - Останкинские истории (сборник)
И он перестал обижаться и досадовать.
И решил сегодня же проникнуть на лыжную базу. И вот, пожалуйста, одна из подсказок, рассыпанных Илларионом, всплыла и покачивалась сейчас перед Шеврикукой. Прозвучала она в словах о влиянии привидений Приватных (глюков, бегемотиков белой горячки, прочих епишек) на те или иные личности. У Бушмелева, без сомнения, должен был быть именной епишка. Бушмелев и напивался, случалось, до чертиков, и видения его посещали, а в конце жизни его угнетали кошмары. Надо было отыскать епишку Бушмелева, если он, конечно, сохранился, найти к нему подходы и склонить к душевному расположению. Или хотя бы к историческому единению. Наверняка в канцелярском столе или в компьютерной картотеке взаимоуважающего соблюдателя Гори Бойса сведения о епишке Бушмелева должны были неистребимо сохраняться.
Помимо всего прочего, к походу на лыжную базу его подталкивала тоска. Происхождение ее он объяснить себе не мог. Или не желал делать это. Без сомнения, с тоской он вернулся из Гатчины в квартиру Уткиных. И это была именно тоска, а не меланхолия Иллариона. «На Острове Тоски двадцать две стальных доски…» Меланхолия Иллариона не требовала поступков, а требовала забав. Но может быть, Шеврикука и ошибался.
64
Не успел Шеврикука известным ему ходом просквозиться в недра лыжной базы в Останкинском парке, или места летнего обитания призраков и привидений, как на него с грохотом надвинулся боевой, о двух тумбочках, стол взаимоуважающего соблюдателя Гори Бойса.
– А-а! Пролаза Шеврикука! Заявился, не поленился! – загромыхал и сам Горя Бойс. – А зачем? Давно не видали и видеть не желаем!
Очки, какие Горя Бойс смастерил из фанеры для убиений мух, были вскинуты вверх, словно бы Шеврикука был приравнен соблюдателем к крылатым насекомым и заслуживал свирепой казни.
– Не шуми и не грози! – скучно произнес Шеврикука.
И Горя Бойс успокоился.
– Я к тому, – сказал Горя Бойс, – что в Апартаменте нумер триста двадцать четвертом никто вас не ждет.
– Тебе ли судить, где меня ждут, а где нет! – рассердился Шеврикука.
– Там просто никого нет.
– То есть как? – растерялся Шеврикука. – И Дуняши-Невзоры нет?
– Ни барыни, ни прислуги, – кивнул соблюдатель Горя Бойс, и можно было подумать, миролюбиво кивнул, с сочувствием.
– А не гуляют ли они где-то? Не ведут ли беседы в гостях в номерах четвертой сотни?
– В просторах четвертой сотни их нет.
– А где же они?
– Не могем знать-с. А если бы и знали-с, не имели бы права вас, сударь, одарять знаниями. А если бы и имели право, то все равно вам, сударь…
– Замолчи, – цыкнул Шеврикука. – Мне эти барыни и прислуги сегодня нужны, как… Ты вот что. Лучше скажи, был ли у Бушмелева личный епишка?
– Вот ты что! – покачал головой Горя Бойс. – На Бушмелева, значит, выйти хочешь! Гордец и бестолочь! Горя бойся!
– Ты отвечай! Был личный епишка?
– Ну, был…
– Был? Или он и теперь есть?
– Ну, есть… – протянул Горя Бойс.
– Засунь клешню в картотеку и добудь оттуда его формуляры.
– Как же! Сейчас! А может, ты от Отродий Башни? Проваливай. А то возьму и включу авральную систему! Что с тобой сделают при наших-то нынешних непотребствах!
– Не пугай. И подумай. У тебя носков дырявых двадцать пар. А новые откуда? Айвового варенья не ел полгода. Бабка Староханова, что ли, тебе его купит? Смазь то есть. А вдруг на тебя опустятся посильные вознаграждения?
– Откуда? – хмыкнул Горя Бойс. – Из Пузыря, что ли? Или – еще лучше! Не из тебя ли?
Тут уж взаимоуважающий соблюдатель расхохотался.
– Ну а почему же и не из меня? – чуть ли не оскорбленный, сказал Шеврикука.
– Подкуп при исполнении кадровых бдений! – взвыл Горя Бойс. – Миллионы лет непорочных сидений за доверенным столом. В минуту и все порушить? Ну уж нет! Полиция! Милиция! Понятые! Свидетели! Взаимоуважающая следительница Староханова! Караул! Вербуют!
– А ну замолчи! – Шеврикука перепугался, не хватало еще, чтобы на крики командира, причитая, кликушей явилась пропахшая лыжной мазью следительница бабка Староханова или кто другой; он бросился к тощему соблюдателю, зажал ему рукой рот.
Горя Бойс дергался, мычал, ногой пытался достать до секретной кнопки вызова внутристенных бойцов, но потом замер, без всяких усилий отвел руку Шеврикуки, сплюнул и сказал:
– Вот что, Шеврикука. Твое счастье, что и у меня к этому Бушмелеву… Если ты ему насолишь, я порадуюсь. А так греметь бы тебе сейчас в кандалах. Или еще что похуже. Ишь ты, учудил! Миллионы лет беспорочного сидения, и на тебе – подкуп! Про подкуп-то ты, конечно, не забудь, ради своего душевного просветления… Про посильный-то… Не забудешь?
– Не забуду, – шепотом пообещал Шеврикука. – А ты поищи, что у вас там в компьютерах на бушмелевского епишку.
– Что искать уже отысканное. Вот! Не зевай! – Горя Бойс стукнул кулаком по столу, один из ящиков выдвинулся с треском, выстрелил серой папкой с лиловыми тесемками. Горя Бойс подпрыгнул, изловчился поймать папку, протянул ее Шеврикуке. – Держи. Там и фотографии, и дактилоскопия, и состав слюны, и размеры, и прочее. Здесь не смотри, а где-нибудь один, в тихом углу…
– Быстро вы! – восхитился Шеврикука.
– А чего уж быстро, – скромно произнес Горя Бойс, – я уж три дня знал, что ты придешь и зачем придешь…
Взаимоуважающий соблюдатель спохватился и замолк.
Шеврикука в волнении не успел осмыслить и уразуметь суть слов Гори Бойса, а уже услышал:
– Барыню, что из триста двадцать четвертого нумера, не ищи. Ты ее сейчас не отыщешь. А вот служанка ее без головы… или с головой… прости ее грехи и чудеса… может обнаружиться в Лавандовом саду… может… а может и не обнаружиться… и эта… тоже чудесная… Увека-Векка… там лепестки, случается, нюхает…
И опять Шеврикуку забрала тоска. Не гатчинскими ли водами омывается остров Тоски? Тоска, хорошо знакомая Шеврикуке. В ней удручало однообразие тихой боли разума, замком затворявшей действия и решения. Впрочем, сегодня никакие замки Шеврикуку ни в чем не стесняли. Шеврикуке захотелось поинтересоваться у Гори Бойса, а тот глядел на него с умилением, отчего же Гликерии нет нигде поблизости, ведь ей определено всего лишь домашнее содержание, да еще и с послаблениями. Или изменился режим содержания? Но проще было бы вызнать об этом у Дуняши-Невзоры, если она повстречается. А спросил он вот о чем:
– Неужели у вас не прекратились гуляния в садах? При ваших-то клокотаниях?
– Вот именно при клокотаниях! – согласился Горя Бойс. – А у нас и еще одна забота вспухла. Но в садах гуляют.
– Какая забота?
– А бомжи, – сказал Горя Бойс.
– Какие бомжи?
– Ты, Шеврикука, «Дважды два» не смотришь? Бомжам ночлег предоставляют…
– Ну слышал. Смотрел. Предоставляют… Но ведь в бомбоубежищах. Бывших.
– В бомбоубежищах, – подтвердил Горя Бойс. – Но это где? А у нас им отдают лыжную базу и лыжный образ жизни. Здесь, мол, сам воздух нравственно целительный. А нам-то куда деваться летом?
И взаимоуважающий соблюдатель Горя Бойс зарыдал. Впрочем, сначала он выругался, произнеся: «Блендамед!» – а уж потом за рыдал.
Шеврикука стоял озабоченный.
Когда он выскочил из Землескреба в направлении лыжной базы, он увидел Радлугина. Тот прикнопливал на стенд деловых объявлений прокламацию. Прокламация была ксерокопией, текст ее начинался плакатно: «Всем! Всем! Всем! Декрет!»
– Разве это декрет? – заметил Шеврикука. – По жанру это скорее воззвание. И что это за исполнительный комитет? Это вы, что ли?
– Я хотел посоветоваться с вами. – Губы Радлугина обиженно сжались. – Но связи нет.
– Нет, – строго сказал Шеврикука. – «Дупло» в потусторонних делах.
– Ах так, – успокоился Радлугин и будто бы обрадовался потусторонним делам связного.
А Шеврикука пообещал себе сегодня же проведать спальню Пэрста-Капсулы и не допустить, чтобы в получердачье возникли какие-либо поводы для вмешательств Радлугина. Радлугин непременно должен был ринуться в преследование бомжей. Если уже не ринулся.
– Пусть будет и воззвание, – согласился Радлугин. – Но нельзя, чтобы наше бомбоубежище отдали бомжам. Тут речь идет и о боеспособности державы. И о том, какие лужи и кучи вонючие, извините, появятся во дворах возле Цандера. И там рядом – детская музыкальная школа.
– Мне это известно, – сказал Шеврикука.
Действительно, он то ли читал, то ли слышал о намерении чиновных разумников разместить в пустующих бомбоубежищах ночлежки МХАТа им. Горького для имеющих московскую прописку бомжей. Но известие это его не задело всерьез. Как и мало кого в Москве. Повторялись лишь расхожие шутки. Как теперь будут называть стратегические объекты гражданской обороны – бомжеубежища, или бомжехранилища, или бомжележбища, или бомжеложи, или просто ложи бомжей? Перекатывались с газетных страниц в зрительные информационные пространства рассудительные мечтания о нарождении новой жизнестойкой человеческой цивилизации. Понажимают все же нервные идиоты на кнопки или АЭСы поломаются, ничего, многие передохнут, оно и к лучшему, но после ядерной зимы ворота бомжеубежищ распахнутся, и на свет весенний выйдут бодрые морозоустойчивые экземпляры. Обросшие, но цельные. «Только бы потопа не случилось!» – нудили пессимисты. «Наши бомжи из любого потопа выйдут сухими!» – отвечали патриоты. Шутки шутками, а ведь домовые могли остаться без среды обитания и клубных помещений в Большой Утробе. А теперь новость – бомжи претендуют и на лыжную базу.
