Инна Тронина - Удар отложенной смерти
– Своей жизнью я привык распоряжаться сам! – отрезал Минц. Чёрные глаза его сверкнули так воинственно, что даже Горбовскому стало не по себе. – Захар Сысоевич, за вами последнее слово. Других путей к разрешению проблемы я не вижу. Досмотр всех самолётов – дело, действительно, гиблое. Это же неизвестно, сколько времени держать в аэропорту чрезвычайный режим…
– Сашок, да зачем же понапрасну к чёрту в зубы лезть? – Озирский приподнялся со стула, опираясь рукой о спинку. Он опять вспомнил про крематорий и даже поёжился. – Тут же дело не в принципе. Ну, чего ты пойдёшь? Нарвёшься только на дубаря. Зачем тебе это надо? Жить надоело?
– Андрюха, шабаш! – Михаил повернулся к другу, подмигивая чёрным глазом. Лицо его внезапно осветилось отчаянной, задорной улыбкой – будто солнце вырвалось из-за туч. Так улыбался и его отец, которого все собравшиеся знали и помнили. – Нам не понять. Ему ж помереть – что тебе высморкаться. Отвянь от него, трус несчастный! У них вся нация такая. Избранная, чего уж там!..
– Ружецкий! – Захар ударил кулаком по столу. – Ты буйно помешанный, что ли?! Сам бы хоть чего дельное предложил… Ведь ни одной оперативки без скандалов не обходится. И всё из-за тебя. Кабы не память о папе твоём покойном, давно выгнал бы тебя к такой-то матери из отдела! Ты что, специально приходишь людям нервы трепать?..
– Ой, спасибо, товарищ майор. Пойду я, пожалуй. – Михаил посмотрел на часы и встал. – Мне на Мальцевский рынок пора. С одним парнем там договорился. Он обещал меня вывести на грузовик с наркотой. А что касается дельных предложений… Мы же лежбище Веталя в Белоострове знаем. Надо установить его точно – Андрею через агентуру это раз плюнуть. Да и взять – живым, разумеется. На него и без самолётов много чего имеется. Ну а потом потребуем, в обмен на его выход под подписку, отменить все эти глупости.
И Ружецкий в полной тишине, простучав подошвами по паркету, вышел.
Когда дверь захлопнулась, Петренко пожал плечами:
– В Мишином плане есть, конечно, огрехи. Но в целом недурно. Заливаться соловьём на оперативках он не умеет. А вот брать особо опасных бандитов – его конёк. Вы ещё не забыли, что по милости Александра Львовича Михаил получил финку в бок? Ну, месяц назад, в Горелове…
Собравшиеся загудели, закивали головами. Минц покраснел до ушей, но глаз не опустил.
– С тремя отморозками схватиться Ружецкий не побоялся, да к тому же, вышел победителем. Поэтому, я считаю, к Веталю нужно послать именно его. Личных счётов между ними нет.
– Вот что, Геннадий Иваныч!.. – Горбовский взбесился не на шутку. В таком состоянии он терял способность вдумываться в чужие слова. – Хватит упрекать человека, в чём не надо! Саня с температурой сорок вышел на работу, чтобы нас не подводить. И ты это прекрасно знаешь. Рискует он и сейчас, а другой бы вон Тенгиза отправил. А у того детей пятеро…
– Да причём здесь мои дети, Захар Сысоевич? Для вас я не отец, а оперативник. Мне что, теперь целыми днями манную кашу кушать?
– А потом, – Горбовский схватил трубку звонящего телефона и бросил её на рычаги, – твой Ружецкий двух слов связать не может. Лексикон, прости, как у первобытного…
– Ничего, Веталь поймёт. Сам не больно тонкая натура, хоть и из дворян. Это раз…
Петренко понимал, что Горбовский от своего не отступится. Протащит всё-таки Минца на операцию. А потом, когда там что-то не так пойдёт, начнёт искать, с кем бы разделить ответственность. Скажет, что зря его не отговорили, ничего ему не доказали не объяснили.
– И второе, – продолжал Геннадий. – Да, Александр Львович вышел на службу больной. Но в самый ответственный момент он упал в обморок. А мы едва не упустили банду, за которой полгода бегали по всему Союзу. Михаилу пришлось работать за двоих, а премия обоим равная. Но это ладно, переживём. Только зачем сейчас-то Александру Львовичу бессмысленно геройствовать? Я ещё раз предлагаю поискать другого переговорщика. У нас что, выбора нет? Да каждый из присутствующих на этом месте будет лучше Минца. Хватит, Саша, напрашиваться на комплименты. Ты – не красна девица…
– Геннадий Иванович, я всё решил. Не надо тратить время.
Минц был так непоколебимо уверен в своей правоте, что Петренко махнул рукой. Он думал, что план, возможно, не сработает, и на отдел будет повешен лишний труп.
– Я предлагаю, мягко затянуть переговоры, – не уступил Геннадий Иванович. – Будем изображать испуганных кроликов, а сами попробуем поработать с агентурой. Как, Андрей, готов? Если, паче чаяния, и это не удастся – пропускаем золото…
– Чего-о?! – не поверил своим ушам Горбовский.
– Говорю, что надо золото пропустить. Да и вообще, в одиночку к Веталю никому нельзя идти. А уж Минцу – в особенности. Все двадцать килограммов не стоят того, чтобы ради них погиб хотя бы один человек. Его потом и за тонну рыжья не вернёшь в семью, а тут почти у всех дети. Ну, у Минца нет, так будут, если сейчас жив останется. И нечего делать красивые жесты! Вот такое моё мнение. С Веталем мы потом рассчитаемся. Подумаем, как это лучше устроить. Но решать вам, Захар Сысоевич.
И Петренко, словно потеряв ко всему интерес, снова принялся писать в блокноте.
– Ладно, мужики, мир! – Горбовский счёл нужным прекратить перепалку. – Может, не всех успеют за завтрашний день убрать. – Он выглянул на настенные часы, которые показывали без пяти минут восемь. – Андрей, ты мог бы завтра с утра проведать своих друзей в «Пулково» и разобраться в обстановке на месте? Лучше тебя там никто не справится. – Горбовский встал, оглядел своих сотрудников. Те тоже поднялись, разом заговорили, начали искать в карманах сигареты. – Вы пока перекурите, а я Андрея провожу до дверей. Он вчера хорошо поработал, поэтому должен отдохнуть хотя бы ночью.
Озирский слегка кивнул начальнику, понимания, что тот хочет поговорить наедине.
– Слушай, друг любезный! – Захар обнял Андрея за плечи.
Они спускались по лестнице, и оба с наслаждением дышали прохладным воздухом. Окно рядом с кабинетом Горбовского было приоткрыто. «Большой дом» уже опустел, и их шаги гулко отдавались от стен.
– Как ни крути, а Генка прав. Кроме аэропорта, постарайся найти своего доброжелателя. Жаль, что сегодня так получилось, и мы не успели представить наверх твой доклад. Ничего, завтра всё сделаем или на днях. Если выйдешь на контакт, принимай все его требования – лишь бы за грань не заходили. Мне кажется, он в силах помочь, если захочет. Сделай так, чтобы захотел. Ага? Но сначала – аэропорт. Там тоже наведи порядок, чтобы не очень крыльями хлопали. Обязательно скажи им, что все силы брошены на предотвращение теракта. Горячку пороть нечего, но и осмотрительность не помешает. Сделаешь?
– Сделаю. – Андрей мысленно уже раскладывал каждый час завтрашнего дня по полочкам.
Травматологический пункт, куда всё-таки советовал обратиться Филипп, – раз. Аэропорт – два. Потом нужно заехать в роддом к Ленке, на Малую Балканскую – три. К сыну раньше воскресенья не выбраться. А тогда, вероятно, его уже придётся забирать – если Ленку выпишут. Мать и так потеряла из-за Женьки несколько уроков, а, значит, достаточно много денег.
Озирский молчал довольно долго, и Захар напряжённо ждал ещё каких-то его слов.
– Не кипятись – со мной проблем не будет. Геннадий прав. Того, кто нам нужен, я постараюсь найти. Сколько там набежало? А, чёрт, Макс заждался меня, бедняга! Сысоич, дай ему отгул на завтра, а я за руль Аркадия посажу. Ладно, побежал! – Андрей не сомневался в том. Что начальник выполнит его просьбу. – Завтра я весь день буду при рации. Появится нужда – сразу вызывай…
* * *Первые несколько раз Андрей набирал служебный номер Филиппа из начальственных кабинетов аэропорта «Пулково». Не имея возможности подолгу сидеть около одного аппарата, Озирский в любом помещении тут же находил телефон и снимал трубку. В это сумасшедшее утро ему пришлось обежать массу должностных лиц, простых служащих, сотрудников таможни. Андрей проинструктировал даже уборщиков и дворников, которым тоже следовало быть начеку.
«Пулковское» начальство тщетно пыталось скрыть обуявший его ужас. Озирский же, успокоительно улыбаясь, нёс «пургу» о том, что это, возможно, просто «пуля». Но на всякий случай нужно усилить милицейские посты, ужесточить досмотр и так далее. Органы, мол, обязаны предупредить аэропорт о возможной опасности. Но из этого не нужно делать вывод, что лайнеры тотчас же начнут взрываться.
Но по мере того, как текли минуты и часы в насквозь промороженном пространстве над лётным полем, оптимизм Озирского угасал. Он смотрел на садящиеся и взлетающие самолёты, и от их сигнальных огней рябило в глазах. Для окружающих Андрей оставался воплощением спокойствия и здорового цинизма, но на самом деле он здорово нервничал.
