Виктор Ерофеев - Акимуды
Перепуганный насмерть папа стоял перед ним навытяжку.
– Так вы прямо в университете и родились?
Оказалось, что Сталин, говорящий с чудовищным кавказским акцентом, спросил папу, где он родился. Папа, не расслышав вопрос, но памятуя приказ Молотова не переспрашивать, ушел в догадки и вывел для себя, что Сталин спросил, где он учился.
– В Ленинградском государственном университете! – отрапортовал он.
Тут Сталин и схватился за живот. Отсмеявшись, тяжело дыша, Иосиф Виссарионович признался:
– Давно я не хохотал. Последний раз я так смеялся еще до Октябрьского переворота.
На пороге сталинского кабинета возникли двое в пенсне: Молотов и Берия. Они активно блестели стеклами.
– Ну что, летим?
Отец встретил меня в прихожей в приятном на вид коричневом пальто и в коричневой шляпе. Правда, на ногах у него были шлепанцы. Он медленно поднялся со стула, ища глазами палку. Было видно, что он давно меня ждет. Рядом с ним стоял большой чемодан из крокодила, который он купил в Париже полвека назад. Чемодан из крокодила давно не летал. У него была оторванная ручка. Отец не знал, какой ему выбрать взгляд: колючий или добрый. Он радовался тому, что мы летим специальным рейсом на правительственном борту по приглашению министра, но он давно уже, больше часа, сидел на мягком зеленом стуле в пальто и шляпе, с тех пор как парикмахер Толя, тоже ставший пожилым человеком, постриг его перед дальней дорогой, а я все не шел.
– Ты, как всегда, опаздываешь! – уколол меня взглядом.
Мама в голубом халате в катышках, согнувшись, высунулась из спальной комнаты.
– Ты с ума сошел! – вместе приветствия прикрикнула она на меня. – Ты посмотри: он же больной! Куда ты тащишь его из дома? Он с прошлой осени даже во двор не спускается! – Мама!
– Оставь нас! Уходи! Убирайся! – гневалась мама.
– Мама! Ему нельзя здесь оставаться. Мы летим!
– Да! Мы летим! – легко согласился отец.
– В шлепанцах! Ты посмотри, как у него отекли ноги!
– Дай мне рожок! – обратился ко мне отец, отмахнувшись от мамы.
В последнее время они не находили общего языка.
– Неужели тебе трудно обслужить одного человека? – недоумевал, развернувшись к жене, отец. – Давай-ка, – он поднял глаза на меня, с трудом натягивая ботинки, – перед вылетом позвоним бабушке. Пусть она спустится и помашет нам рукой.
– Какой такой бабушке! – возопила мама. – Нет, ты слышишь, что он несет! Сегодня утром я попросила его из ванной принести мне юбку, так он принес две губки!
– Мой хороший! – примирительно сказал отец – он так часто обращался к маме. – Мой хороший, успокойся! – Отец взял в руку трубку и снова ко мне: – Напомни ее телефон.
Моя бабушка, Анастасия Никандровна, в девичестве Рувимова, была настоящей beauty. На фотографиях 1930-х годов она выглядела неприлично привлекательной. Сквозь курортное платье в Крыму светилось жадное до ласк тело. Многие годы папа уезжал к бабушке и пропадал у нее до утра.
– Папа… – несмело начал я.
– Володя! – раздался мамин крик. – Твоя мать умерла четырнадцать лет назад!
Отец сделал удивленное лицо:
– Мой хороший! Я вчера разговаривал с ней.
– Нет! Ты посмотри на него!
– Папа! – Я стал торопиться. – Мы опаздываем на самолет!
– Куда вы летите?
– Куда мы летим?
– Мы летим в Варшаву, папа!
– Зачем нам Варшава?
– Мы летим в Варшаву получать награду, – сказал я.
Папа порылся в кармане пальто и достал очки. Он стал просматривать телефонную книгу.
– Какую еще награду? – раздраженно спросила мама.
– Почетный диплом, – объяснил я.
Папа тем временем срывающимся пальцем стал накручивать циферблат телефона. В трубке послышались гудки. Раздался щелчок, и трубка быстро стала говорить женским голосом по-узбекски.
– Мама, это ты? – недоверчиво спросил папа.
Поползли длинные гудки.
– Вчера мне пришлось расстаться с помощницей, – сообщила мама. – Она мне никогда не нравилась. Ты помнишь, какие отвратительные блины она напекла на Пасху? А тут выясняется, что она украла у папы деньги.
– Мама! – громко сказал папа. – Мама, мы выезжаем, выходи через десять минут!
– Папа! – воскликнул я. – Мы же вылетаем не из Шереметьева. А из Внукова-2. Мы не будем проезжать мимо бабушки.
– Подожди, – сказал в трубку папа и прикрыл трубку ладонью. – Что ты говоришь?
– Мы вылетаем из Внукова-2.
– Ну и что?
– А бабушка живет по дороге на Шереметьево.
– Бабушка умерла четырнадцать лет назад! – Мама в отчаянии покачала головой. – Я по семь раз бегаю ночью в уборную.
– Мама, тебе надо лечь в больницу.
– Ты что, хочешь моей смерти? Какая больница!
– На, – сказал отец, протягивая трубку. – Скажи бабушке, когда ей выходить.
– Привет, бабушка! – выпалил я. – Мы сегодня не едем в твою сторону.
– Что-то ты редко звонишь, – сказала бабушка грустно.
– Я о тебе вспоминаю, бабушка!
– С кем ты там разговариваешь? – спросила мама. – Ты бы лучше, вместо твоей Варшавы, пошел на кладбище и убрал с твоей девчонкой бабушкину могилу. Когда ты был там последний раз? Вот сровняют могилу с землей – куда ты будешь нас хоронить?
– Мама! – несколько обиделся я. – У меня есть достаточно связей…
– Ты всегда бахвалишься своими связями! А что ты сделал для нас со своими связями? Вон папин чемодан – и то без ручки!
– При чем тут чемодан? Почему ты так несправедлива? Разве я не починил отцу глаза? Кто устроил его в клинику?
Он теперь смотрит телевизор без очков!
– Смотрит и ничего не понимает!
– Почему ты любишь говорить обо всех гадости?
– Глупости! Это ты любишь писать гадости. Я люблю только твои ранние рассказы!
– Мама! Ну, нельзя же всю жизнь писать ранние рассказы!
– Не ссорьтесь, мои хорошие! – сказал отец.
– Поехали! – сказал я.
– Куда мы едем? – энергично поинтересовался отец.
– В Варшаву!
– Вот странное дело, – задумчиво сказал отец, уйдя в себя. – Мои первые детские воспоминания связаны с трауром. Помню красные флаги с черными лентами. Умер Ленин.
– Хорошо, что хоть Ленин у тебя умер. А то ты бы ему тоже стал звонить по телефону! – вновь не выдержала злопамятная мама.
– Александра Михайловна Коллонтай была человеком широких взглядов, – припомнил отец. – Она любила Ленина больше, чем Сталина.
Я схватился за чемодан. Он был неподъемный.
– Что в нем?
– Да так… Мой архив.
– Дрянь всякая! – выкрикнула мама.
– Дрянь всякая! – передразнил ее отец.
– Что ты дразнишься! Он в последнее время стал дразниться! – пожаловалась на отца мама.
– Мой хороший…
Родители потянулись друг к другу и обнялись на прощанье, как преданные любовники. Мама смахнула слезу:
– Берегите сфинктеры!
Въезд в правительственный аэропорт Внуково-2 закамуфлирован под пустоту. В пустоте стояли чекисты со списками. Папа с удовольствием подъехал, как настоящий посол, к трапу самолета. Из самолета тут же стали спускаться по трапу знаменитые музыканты. Ростропович поцеловал папу в губы. В середине 1950-х годов, будучи советником по культуре, папа организовывал в Париже советские концерты. Концерты имели такой успех, что некоторые французы стали считать папу важным разведчиком.
На борту нас встретили гостеприимные правительственные стюардессы. В салоне начался рабочий день. Из отделения для министра с лежанкой и круглой пепельницей вышел, распахнув синюю шторку, министр иностранных дел, актуальный и стройный. Министр забыл поздравить папу с юбилеем, но озабоченно спросил:
– Вы знаете, что мы летим в Варшаву через Астрахань?
– Через Астрахань? – спросили мы с папой.
Я обнял папу за плечи. Он прижался ко мне, как ребенок. Признаться, я был немного зол на маму. Из-за ее болезни сорвался папин юбилей. Сначала она дала команду собрать всю семью. Собрать же папиных друзей было непросто, потому что они в основном умерли. Умер Олег Александрович Трояновский, главный партнер папы по теннису, человек с красивыми барскими замашками. Умер Андрей Михайлович Александров-Агентов, бессменный помощник четырех генеральных секретарей, друг отца еще со шведских времен, который со своей женой Маргаритой Ивановной любил целоваться в платяном шкафу.
Отец отвернулся к стене, словно открывая свою двойную жизнь. Я был со своей девчонкой в Калифорнии и, сломя голову, несся на юбилей в Москву. Уже в аэропорту Нью-Йорка я получил от мамы новую команду: большого юбилея не будет. Мы с Андреем, который теперь мыл папу с мылом в тесной ванне, перезвонились и решили всетаки прийти с детьми. Кроме того, я решил незаметно привезти с собой двух парней с финского телевидения, которые снимали фильм «Отец и сын».
Считаете ли вы, что советские дипломаты были преступниками?
Папа проспал половину юбилейного дня. В юбилейный день ему приснился автор дяди Степы. Заспорили о собственных детях. Кто лучше? Папа, как правило, не любил интеллигенции. Он скептически относился, например, к Эренбургу. К Михалкову папа относился как к клоуну. Он видел его на приемах в Кремле. Быстро пробежала на каблуках Ася из параллельной жизни. Это был единственный человек, который мог бы реально сравнить наши с папой достоинства. Но папа ждал таинственную врачиху, к которой ездил на голубой «Волге». Через три часа прилетели в Астрахань. Пока министр общался с главами государств, мы повалили в астраханский Кремль. В Кремле нас встретили опытная экскурсоводша и краевед без обеих ног. Опытная экскурсоводша показала нам великолепный Успенский собор и лобное место как непосредственное приложение к нему. Гордая за русскую родину, она рассказала, как Иван Великий направил войско в Астрахань, для покорения местного населения. Это был империализм в крови. Мы вышли на берег Волги и сели в ресторане «Поплавок». Нам с папой подали местное пиво с воблой, а мама крикнула:
