Надежда Залина - Линия Маннергейма
– Сходи и на психологический, глядишь, одумаешься. Все-таки поближе к медицине, – напутствовала она внучку, так и не смирившись с ее желанием изменить семейной профессии.
– Обещаю. – Лере не хотелось объясняться снова.
И она вышла в раскаленный город. Прохожие, мокрые от жары, стремились поскорее спрятаться от палящего солнца. Стены домов, казалось, плавно стекали на мягкий асфальт. Даже Лере, привычной к южному солнцу, было некомфортно в этом вязком зное.
На Васильевском острове она по привычке свернула на Стрелку. Спустившись к самой воде, где воздух сохранял жалкий намек на свежесть, немного перевела дух. По обычаю, заведенному дедом, оглядела «панораму» с севера по часовой стрелке. Петропавловская крепость, облепленная загорающими, выглядела нелепо. Представить, что главный каземат страны со временем превратится в пляж, для жителей века девятнадцатого, наверное, было невозможно. А теперь такое положение вещей никого не удивляет. Пока Лера пыталась разглядеть знакомые очертания в зыбком мареве, грянул полуденный залп, и она заторопилась.
Выполняя обещание, Лера первым делом отправилась на факультет психологии. Там оказалось пустынно и тихо, подсказать дорогу к деканату было некому. Она долго петляла по коридорам, несколько раз попадая в тупики и возвращаясь назад, но так никого и не встретила. Увидев очередной поворот, устремилась к нему в надежде отыскать живую душу – ей показалось, что оттуда раздавались звуки. Через несколько шагов она отчетливо услышала собачий лай.
Откуда здесь взялись собаки? И вдруг в сознании всплыло слово «виварий».
«Опыты, – подумала она, – здесь проводят какие-то опыты над собаками».
Лай становился громче, но понять, откуда он исходит, было невозможно. Лера продолжала машинально двигаться вперед, уже не помня, куда и зачем пришла. Этот надрывный лай, переходящий в поскуливание, словно загипнотизировал ее, и она, охваченная непонятным чувством, стремилась вперед, к самому источнику страдания. На своем недолгом веку Лера повидала множество собак: злобных и смешных, недоверчивых и дружелюбных. Но никогда не слышала, чтобы животные так выли. В этих звуках было что-то сверхъестественное, мистическое, запредельное. Словно какая-то живая душа, предчувствуя свою судьбу, жаловалась высшей душе, отправившей ее на землю в поисках страдания. Эта отчаянная обреченность и покорность судьбе, это смирение и безнадега заставляли сжиматься Лерину душу до крохотной точки, чтобы только не слышать ничего подобного. Это было ей не по силам.
В какой-то момент Лера поняла, что, если ужасная пытка продлится еще мгновение, она просто сойдет с ума. Закрыв уши ладонями и резко развернувшись, она бросилась бежать назад и неслась сломя голову до тех пор, пока не оказалась на улице.
Только очутившись на набережной, Лера стала понемногу отходить от кошмара. «Нет, – твердила она себе, – ни за что не буду учиться там. Ни за что. Никогда. Что угодно, только не это. Я не смогу».
Прохожие смотрели на ее бледное перекошенное лицо с тревогой, и какая-то женщина даже подошла и поинтересовалась самочувствием. Лера отвечала ей машинально – спасибо, сейчас пройдет. Женщина ушла, оглядываясь и ругая погоду, от которой становится плохо даже молодым, что же говорить про стариков.
«Прости, бабуля, – приговаривала Лера про себя, – я уже точно не передумаю. Буду поступать на филфак. Тем более что дед направил меня именно туда». И она медленным шагом двинулась в сторону новой судьбы.
Филфак занимал отдельное здание на набережной сразу за главным корпусом. На фоне окружающих строений он выглядел робко и стыдливо. Бледно-зеленый особняк, казалось, стеснялся своей скромной отделки и изо всех сил старался, чтобы никто его не заметил. Словно застенчивая барышня, потерявшаяся на фоне блестящих подруг. Вокруг горделиво возвышались сплошные шедевры архитектуры.
Внутри здания уже ничего не напоминало о том, что особняк возводился как царская резиденция. Все было обшарпанным и затертым. Лера подошла к доске объявлений. В отличие от предыдущего факультета, здесь народ был. В основном попадались девушки. Они походили друг на друга, несмотря на разную внешность: красивые, стильно одетые и ухоженные. Они обменивались какими-то особенными взглядами и говорили, манерно растягивая слова.
– Что ты, – обращалась высокая блондинка к собеседнице, – сейчас поступать на скандинавское не актуально… На португальское, в крайнем случае на испанское… О, Кузнецова пожаловала! Неужели надеется поступить? Победительница олимпиады. Ну-ну.
Лера повернулась, чтобы рассмотреть объект обсуждения. Невысокая девушка с простым лицом, которое очень портила неудачная оправа очков, шла в их сторону. Она вызвала у Леры безотчетную симпатию, скорее всего, из-за того, что активно не нравилась остальным. Очки довели Кузнецову до доски объявлений, и она, уткнувшись носом в вывешенную информацию, принялась ее изучать. Видела она, вероятно, совсем плохо.
– Не в курсе, комиссия уже принимает? – обратилась Кузнецова к Лере.
– Не знаю, – отозвалась она и не удержалась от вопроса: – На какое поступаете?
– На английское. А вы?
– Еще не решила.
– А какую школу закончили?
– Что значит – какую? Обычную.
– Не языковую? – В голосе Кузнецовой появилось недоверие. – В каком районе?
– Я закончила нормальную среднюю школу, – разозлилась Лера. – А сюда принимают только выпускников спецшкол?
– Это только считается, что поступить может любой. А на самом деле без спецшколы здесь делать нечего. Слишком разный уровень.
Симпатия, возникшая у Леры к девушке, мгновенно растаяла. Найдя еще более отверженную, чем она сама, Кузнецова тут же принялась подражать тем, кто обсуждал только что ее. Лере стало тошно. Вот она, счастливая новая жизнь! Если она и ждала чего-то от ее начала, то уж точно не того, с чем столкнулась за короткий срок знакомства с университетом. И ей придется провести следующие пять лет в компании этих выскочек? Это уж слишком!
– Там видно будет, – неопределенно заметила Лера неизвестно кому и пошла к выходу.
Ей нужно было подумать. Она вышла на набережную и, облокотившись о парапет, принялась рассматривать воду. Твердое решение поступать на филологический таяло на глазах, словно мороженое под летним солнцем. Она начала сомневаться, что сделала правильный выбор. Самое обидное, что посоветоваться было не с кем. Знакомые разъехались отдыхать, а бабушка не признавала неопределенностей. Она конечно же скажет: раз приняла решение – действуй. Все сомнения она считала малодушием и трусостью. Пойти с этим к ней Лера ни за что бы не решилась. Бабушка не поймет, как из-за случайного разговора можно отступить от своей цели.
Но Лера знала, что разговор этот – не простая случайность, чтобы взять и отмахнуться. Словно заноза, он мешал ей и не давал возможности, забыв о нем, двигаться дальше по намеченному пути.
Наблюдая за течением Невы, Лера взглянула в сторону залива.
– Сфинксы, – сказала она вслух, припоминая что-то, – я пойду посоветоваться со сфинксами.
И побежала к Академии художеств.
Ее отношения со сфинксами были давними. Впервые Лера увидела этих странных существ, когда ей было четыре. Дед привел ее познакомиться со «старейшинами», как он их называл. Он говорил, что им больше трех тысяч лет, но для маленькой девочки, которой и три года казались вечностью, три тысячи лет были сроком немыслимым. Она пыталась представить, сколько это, но не могла.
Необычные египетские гости поразили ее детское воображение. Таких странных существ ей не доводилось видеть нигде: ни в зоопарке, ни по телевизору, ни даже в старых дедовских книгах.
– Кто это? – шепотом спрашивала она.
Дед затруднялся с ответом. Как объяснить ребенку, что за создания такие – сфинксы, и зачем их понадобилось сначала изваять в Египте, а много столетий спустя везти в Петербург.
– Заколдованные существа, – только и смог сказать он четырехлетней внучке.
– Заколдованные? – удивилась она. – А кто их заколдовал и зачем?
– Никто не знает.
– Как в сказках?
– Точно! – обрадовался подсказке дед. – На них наложили заклятье, и с тех пор они ждут, когда придет кто-нибудь и их расколдует.
– И за три тысячи лет никто не смог?
– Как видишь.
– И ты не можешь?
– И я.
Лера не верила, что дед, ее дед, волшебник и чародей, чего-то не может. Это не укладывалось в ее четырехлетней голове. С тех пор она постоянно приставала к нему с требованием идти расколдовывать сфинксов. Эти походы превратились в своеобразный ритуал. Расколдовать сфинксов деду действительно не удалось. Они всегда оставались на своих местах. И стоят там до сих пор.
Но с той поры маленькая Лера, завидев памятники или скульптуры, всякий раз пыталась выяснить, не заколдованные ли они. Ей казалось, что она живет в городе, сплошь населенном сказочными персонажами. Летний сад она называла не иначе, как «заколдованный лес», и зимой всегда пыталась разглядеть сквозь доски, которыми заколачивали скульптуры, чем они там занимаются и не сбегают ли куда-нибудь на зиму, как птицы в теплые страны, например. Такое отношение к изваяниям любого рода сохранялось у нее довольно долго. Она одушевляла их, словно язычник свои идолы. Со временем, конечно, все встало на свои места, и лишь отголоски того детского восприятия мира всплывали иногда в недрах ее души.
