Анна Эккель - Поцелуй ангела (сборник)
– Жрица Солнца к нам явилась. Умоляю о пощаде, глоток воды, плиз.
С этими словами он уткнулся лицом в недостойные таких ножек тапочки.
Прошло несколько дней. Ольга мучилась неизвестностью, она полностью забыла про свою подружку Депресушку. Ее душу волновали нешуточные чувства, они заполнили ее всю, не оставляя места для чего-то другого. Она влюбилась!
Что она знает о нем? Практически ничего. В памяти все время всплывали его прекрасные руки – узкая кисть, длинные пальцы и еще необыкновенные манжеты дорогой рубашки. Они были двойными и крепились изящными золотыми запонками, на которых были изображены две перекрещивающиеся «палки», это – символ, он что-то означает. Может быть, «гость» – масон, но она не успела спросить.
Уходя же, он коротко сказал:
– Жди. Я вернусь, непременно.
Звонок. Ольга за секунду оказалась у двери. Распахнула ее. Перед нею стоял Олег. От избытка чувств и долгого ожидания кинулась к нему на шею, но он ее не обнял. Она отстранилась и только теперь заметила, что он держит руки перед собой, накрыв ладонь ладонью, и улыбается. Ольга вопросительно посмотрела на него. Он же со словами:
– Это тебе, любимая, – поднял верхнюю ладонь, а на нижней сладко спал крохотный щеночек тойтерьера, шейку которого украшал маленький бантик с бриллиантовым кольцом.
– Его зовут Флюк. И мы просим тебя стать нашей хозяйкой. Жрица Солнца, ты согласна выйти за меня замуж?
Ольга медленно и осторожно взяла его руки в свои и спросила, указывая глазами на запонки:
– А что они означают? Олег улыбнулся и ответил:
– Я профессиональный бильярдист, а это перекрещенные кии. А Флюк на нашем языке – нечаянная удача.
РОЗЫ
Природа надела свой самый богатый – золотой наряд. Воздух напоен запахом опавших листьев и хризантем. Маша идет по аллее медленно, чтобы растянуть удовольствие. Вот и метро. Вниз, в вагон и на любимое место в самом углу, сосед только с одной стороны, а с другой – стенка, можно вжаться в мягкое дерматиновое сиденье и расслабиться, пока поезд кружит по кольцевой.
Ноет все тело от тяжелой и неблагодарной работы, а здесь тепло и уютно, все располагает отдохнуть. Не заметила, как уснула под мерное покачивание вагона. Сколько проспала и сколько кругов за это время накрутил поезд, неизвестно. Она проснулась, потому что на ее коленях лежало что-то тяжелое. Медленно открыла глаза и также медленно стала вплывать в реальность. Вагон полупустой и свет приглушен, значит, уже поздно. Напротив тетка, кривя губы, с брезгливостью говорит нарочито громко:
– Вот, посмотрите на эту парочку. Сама доходяга. Сразу видно – жрать нечего, а хватило ума родить такого же. Во, размножаются, как тараканы безмозглые. Стерилизовать таких надо, как собак бездомных, чтобы не плодились.
Маша никак не могла понять, о ком идет речь. Дама явно смотрела на нее, но при чем тут «плодиться»? Маша глянула на руки и увидела, что у нее на коленях, свернувшись калачиком, спит малыш и она придерживает его руками, чтобы тот не соскользнул на пол. Вот это да!
Все попытки разбудить малыша не увенчались успехом, он спал мертвецки. Маша вышла на станции с ребенком на руках. У дежурной спросила, где медпункт. Там дежурила добрая женщина-врач, которая после Машиного сбивчивого рассказа положила мальчика на кушетку, раздела и, послушав сердце и дыхание, сказала:
– Ничего страшного, его просто напоили очень сильным снотворным, проспится и все будет нормально. Забирайте ребенка и идите домой.
– Но это не мой ребенок, я же вам объяснила!
– Из вашего рассказа я ничего не поняла. Все как-то путано и непонятно. Это в каком надо быть состоянии самой, чтобы не почувствовать, как к тебе на колени кладут ребенка! А? Ну, решайте, мамаша: или уходите, или я вызываю милицию.
И тут Маша неожиданно для самой себя сказала:
– Нет, не надо милиции. Мы уходим.
Придя домой и положив малыша на кровать, она стала осторожно раздевать его. Застиранная до дыр одежонка была ему явно мала.
Это был мальчик лет трех на вид, но очень худой, и даже неопытный глаз мог определить, что он здорово отстает в своем физическом развитии. Маша сделала крепкий сладкий чай и поднесла к бледным губам ребенка, тот жадно, не открывая глаз, выпил всю кружку.
«Господи, кто он и что мне с ним делать? Голова раскалывается. Оставлю все до завтра», – решила она и с этими словами прилегла на диван, накрывшись старым пледом.
Утро разбудило хрустальным рассветом и веселым чириканьем птах. Маша хотела потянуться, но увидела, что рядом с ней на самом краешке лежит малыш, который обнял ее и, тихонько посапывая, продолжает спать. Когда он успел перебраться к ней ночью, она не почувствовала.
– А я думала, что все это мне приснилось, а оказывается, нет, – произнесла Маша. – Хорошо хоть выходные. Есть время разобраться.
Она потихонечку погладила свою «находку» по плечу, подергала, не сразу, но все-таки он открыл глаза. Они оказались большими и василькового цвета. Вдруг малыш с силой рванулся вперед и, обняв Машу за шею, запричитал:
– Нашел, нашел! Мамочка, миленькая, не уходи больше. Я так люблю тебя!
Объятия малыша душили Машу, горячие его слезы жгли ей щеки.
Она растерялась и не знала, как успокоить кроху. Обняв его и поглаживая по спинке, говорила:
– Да разве я теперь тебя отдам кому-то, да никогда! Ты веришь мне?
Ребенок посмотрел на нее бездонными глазами и сказал по-взрослому серьезно:
– Поклянись.
– Клянусь!
Маша испугалась этого слова – как она легко дала ему надежду. Ведь сколько впереди трудностей. И вообще, может быть, у него есть родители? Что она делает?
– А как тебя зовут и сколько тебе лет?
– Егором зовут и мне уже пять лет.
– А где ты живешь?
– Теперь нигде.
– А раньше? Расскажи мне про себя.
– Ты же моя мама и все знаешь!
– Ну, я забыла.
– А, это тогда, когда он Варьку сжег.
Случилось горе. В нищей деревне жила семья. Муж, жена, сынишка и новорожденная доченька. Плохо у них все было. И однажды, когда отец опять пришел домой пьяный, а мать не смогла накормить малышку, так как от недоедания у нее не было молока, и ребенок плакал, муж учинил скандал, и в порыве пьяного угара выхватив дочь из рук матери, сунул ее в горящую печь. Жена кинулась на изверга, а тот с силой оттолкнул ее и она, упав, ударилась головой об угол. Удар оказался смертельным. Егор же испугался и убежал. Изба занялась пламенем, и Бог наказал убийцу без промедления, – отец не смог найти выхода из полыхающего дома.
Действительно, малыш был сиротой. Нужны документы, а для этого нужны большие деньги. Чиновники – сами понимаете.
Решила позвонить бывшей однокурснице, а теперь очень успешной бизнес-леди. Та словно ждала звонка. Через час уже была у Маши.
Посмотрев на мальчика, а потом на Машу, покрутила пальцем у виска и сказала:
– Иваницкая, я всегда знала, что ты дура, но не до такой же степени. Ты что, обалдела совсем? Какая у него наследственность? Да и просто на что кормить-то будешь?
– Как говорят, если Бог послал роток, пошлет и кусок. Выживем. Лучше сейчас помоги чем-нибудь, чтобы документы сделать.
– Дорого все это. Очень дорого. Но у тебя есть кое-что. Отдашь, сделаю.
– Отдам, что хочешь, – не задумываясь, сказала Маша.
– Вот, что я хочу, – и она показала на маленькую картину в старинной раме.
У Маши зашлось сердце, это была любимая картина ее умершей матушки и, действительно, единственная ценность в этом доме, так как принадлежала кисти очень известного художника девятнадцатого века и изображала небольшой, но прекрасный букет роз. Картина была семейной реликвией и передавалась из поколения в поколение.
Несмотря на все исторические катаклизмы: войны и голод, картина оставалась неприкосновенной. Перед Марией встал очень трудный выбор.
Маша посмотрела на любимую картину, которую помнила с самого детства. Она была олицетворением их рода.
«Розы» были бесценны.
Потом перевела взгляд на кровать, на которой, закутанный в одеяло, сидел маленький мальчик с огромными, на пол-лица, глазами и, словно понимая, что сейчас решается его судьба, почти не дышал.
Выбор был сделан.
Маша подошла и сняла картину. На старых, выцветших обоях остался яркий квадрат на память об утраченном сокровище. Подруга почти вырвала из рук картину, о которой мечтала с тех самых пор, как впервые увидела ее, и прижала к груди.
Не давая Маше опомниться и передумать, исчезла. Только в воздухе повисла фраза:
– Все сделаю. Жди.
Малыш отказывался спать один. Пошел «откат»: все увиденное и пережитое теперь выходило наружу страхом, слезами и дрожью. Маша не спала несколько ночей – всхлипы и слезы Егорушки во сне тревожили душу, да и мысль о картине не давала покоя – не предала ли она память о родных?
Услышала, как старые часы тихо и гулко пробили четыре раза. Стало как-то зябко. Маша повернула голову и увидела на фоне окна силуэт женской фигуры. Сердце дрогнуло, она не могла ошибиться, – это была матушка. Она медленно, словно плывя по воздуху, приблизилась к кровати и, улыбнувшись, сказала:
