Наталья Нестерова - Лялька, или Квартирный вопрос (сборник)
Их назвали в честь первых русских святых, Бориса и Глеба. Для Лены измена братьям – святотатство.
Ее молчание, взгляд, упертый в чашку с нетронутым кофе, подстегивают Алену. Она рассказывает подробно, с деталями, буквально по дням, как развивался ее роман на стороне. Бесконечные «он сказал», «я сказала», «он посмотрел», «я почувствовала…», радостный смешок, волны счастливой влюбленности, которые Алена источает, как лампа накаливания свет, – все это ранит Лену. Будто ей дают оплеухи, щеки уже онемели, а по-прежнему больно и очень-очень стыдно.
Алена дошла в своем повествовании до момента, когда она впервые переспала с любовником:
– Мы приезжаем в его загородный дом. Там два охранника и горничная. Вышколенные! Только «ваше сиятельство» не говорят. Выпили шампанского, потом он взял меня за подбородок и говорит…
– Не надо! – просит Лена.
– Что «не надо»?
– Не рассказывай мне о постельных сценах.
Алена пожимает плечами. Ей досадно, потому что она собиралась описать и роскошную спальню, и кровать, и что в кровати происходило.
– Это было три месяца назад, – уточняет она, – накануне нашей поездки на Дикое озеро.
Лена хорошо помнит ту поездку. Последние теплые дни лета: в воздухе уже прохлада, а вода не успела остыть, как парное молоко. Она, Борис, Глеб, Алена и маленькая Настя едят арбуз, хохочут и стреляют друг в друга косточками. Глеб дурачится с Аленой в озере. Легко подбрасывает ее, она с визгом кувыркается в воздухе, шлепается на воду, Глеб не дает жене нырнуть, снова подхватывает.
Настя тянет Бориса в озеро:
– Папа! Я тоже так хочу! Ты меня тоже так!
Лена сидит на берегу, со счастливой улыбкой смотрит на фонтаны брызг.
«У Глеба, – подумала тогда Лена, – наверное, еще не скоро появятся дети. Потому что Алена не захочет уступать место ребенку».
Алена по-детски надувает губки и протягивает мужу пальчик:
– У меня бо-бо! Подуй! Поцелуй!
Глеб с готовностью дует и целует, сначала мизинчик, потом все пальчики по очереди.
«Бо-бо! Подуй! – кипятится Лена. – А сама уже переспала с другим мужчиной и далее собиралась! Дрянь! Последняя дрянь!»
– Ты меня не слушаешь! – обрывает свой рассказ на полуслове Алена. – Что ты молчишь?
– Не умею разговаривать с убийцами.
– Это я убийца? – изумляется Алена.
– Ты! Ты убьешь Глеба. А Борис, их мать, я – все мы будем страшно ранены.
Лена поднимает голову, смотрит в глаза Алене. У той на лице прежнее выражение мечтательной влюбленности борется с новым, кислым – девочку обидели.
– Глупости! – говорит Алена капризно. – Глупости, глупости, глупости! Люди сплошь и рядом разводятся. Никто от этого не умирал. Я тебе два часа толкую: это чувство сильнее меня, рок, судьба! Разве честно было бы по отношению к Глебу, если бы я жила с ним, а любила другого?
– Бесчестно было заводить шашни с другим. Ты дала слово Глебу, а потом предала его. Ты предательница.
И вслед за Аленой, которая четыре раза проговорила «глупости», Лена монотонно повторяет: «Предательница!»
– Заткнись! – шипит Алена, вдруг ставшая похожей на злобного мелкого зверька. – Ты ничего не понимаешь! Живешь по монастырскому уставу. Рыба! Холодная рыба! С мужем, наверно, только в темноте и только под одеялом – быстренько и скромненько. А у меня!.. У меня такие оргазмы, что стены ходуном ходят!
Мимо их столика проходит мужчина с подносом. Услышав последние слова Алены, едва не опрокидывает чашки с кофе. Присвистнув, смотрит на Алену с восхищением. Она тут же закусывает губку, кокетливо потупившись.
Прежде они никогда не ссорились. Лена видела, что Алена не врастает в семью так, как вросла она, Лена. Чужие проблемы не задевали Алену, скатывались с нее, как дождевая вода со стекла. Свекровь болеет, у Глеба трудности на работе, Борис машину разбил. Все переживают, как-то участвуют, кроме Алены и Насти. Их невольно объединили в одну группу, младшую возрастную, с детскими правами и без обязанностей взрослых.
Но сейчас Лена испытывает к Алене сильнейшую, до слез, бессильную ненависть. Так было в детстве, когда плакала в кино. Там плохие герои прикидывались хорошими, а хорошие не ведали об их коварстве и обращались с плохими по-человечески. Лене хотелось встать и закричать в экран: «Не слушайте его! Не делайте! Он плохой!» Но она только бессильно плакала.
– Почему у тебя руки дрожат? – спросила Алена.
«Потому что мне хочется тебя задушить!» – был бы честный ответ. Лена не могла задушить Алену, как не могла кричать в кино, водворяя справедливость. И то и другое бессмысленно. Но хотя бы плюнуть в лицо? Ну, не плюнуть, так правду сказать?
– Сучка!
– Даже если так? – пожала плечами Алена.
Она не обиделась. Переглядывалась с мужчиной, который едва не уронил поднос. Заинтересованные мужские взгляды – лучшая броня от любых нападок. Пока на тебя смотрят с восхищением, стрелы оскорблений летят мимо, не раня и не царапая.
Спутница мужчины нервно оглянулась, чтобы проследить за его взглядом, понять, на кого он уставился. Алена победно улыбнулась.
– Сучка – это собака женского пола, – сказала она Лене. – Собака всегда любит того, кого уважает и боится, то есть самого сильного. Ты будешь кормить ее, лечить, сюсюкаться – собака привяжется к тебе. Но настоящая страсть – это когда она подчиняется со сломленной в экстазе волей. Только к тому, за кем она чувствует право и способность пинком отбросить ее в сторону. Глеб меня кормил и ласкал за ушком. Всё у нас было мило и пресно. А перед новым мужем я готова день и ночь стоять на задних лапках, и ползти за ним, и руки лизать…
– Потому что он богат. Если бы он был простым инженером, ты бы в его сторону не посмотрела.
– Мне очень нравится, что он богат! – с вызовом ответила Алена. – Это свидетельствует о его выдающихся способностях. Знаешь, как говорят американцы? Если ты такой умный, почему ты такой бедный?
– Потому что умный.
– Как? – не поняла Алена.
– Я такой бедный, потому что я умный. Отвечают русские американцам. Счастье не в золотых слитках, не в деньгах, машинах и дачах! Оно в человеческом сердце…
– Ла-ла-ла! – издевательски пропела, перебивая, Алена. – Не надо со мной разговаривать тоном коммунистки-пенсионерки! Ты еще про любовь к родине вспомни! Просто ты боишься признать, что твоя цена – Борис, старенький «москвич» и штопаные колготки. А моя цена – миллионер, «мерседес» и Монте-Карло.
– Все на «м», – усмехнулась Лена, – МММ, грандиозная афера и надувательство.
– Просто ты мне завидуешь! Большая Лена! Когда женщину называют большой, ее сравнивают с сундуком или танком, или с сундуком, помноженным на танк. У тебя размер ноги меньше моего и талия тоньше, а кто-то из нас Маленькая? Маленькая, удаленькая?
– Никому в жизни не желала плохого, – проговорила Лена тихо свои мысли вслух, – а тебе желаю! Только плохое! Вплоть до смертельных болезней.
– Тьфу, тьфу, тьфу, – суеверно сплюнула через плечо Алена. – Ладно тебе, Ленка! Чего ты злишься? Я же к тебе по-родственному, с открытой душой, за помощью, а ты проклятия посылаешь!
– Бросишь любовника? – хватается за ниточку надежды Лена. – Обо всем забудем, никто не узнает? Буду молчать, клянусь!
Пусть Глеб не ведает о предательстве. Как он любит Алену! Стоит ей войти в комнату, он улыбку удержать не может, весь светится.
– Нет! – покачала головой Алена. – Ты не поняла. Я уже вещи собрала, чемоданы в машине моего друга. – Она посмотрела на часы. – Через десять минут он за мной заедет. И мы отправляемся в путешествие, предсвадебное. – Она рассмеялась придуманному слову. – А тебя хочу попросить рассказать все Глебу. Я потом пришлю согласие на развод, письменное. Нас должны в ЗАГСе без проблем развести, детей-то нет, к счастью.
– Что? – гневно воскликнула Лена. – Ты хочешь бросить мужа и не находишь нужным с ним объясниться?
– Тише! Не ори, на нас оглядываются! Зачем мне с Глебом объясняться? Это ничего не изменит, только нервы трепать. Кроме того, у меня просто нет времени, могу на самолет опоздать.
– Опоздать? – переспросила Лена. – Но ведь было вчера, позавчера и еще несколько месяцев тому назад? Алена! Не добивай Глеба унижением! Это ужасно! Бросить человека и даже не извиниться?
– Ну-у-у! – протянула Алена, пряча глаза. – Я напишу ему письмо. Может быть. Из путешествия.
– Ничего ты не напишешь! Пожалуйста! Я тебя умоляю! Не уезжай, не поговорив с Глебом!
Алена развела руки в стороны – ничего не поделаешь. Достала пудреницу, кисточку и стала поправлять макияж.
Лена смотрела на нее с бессильной яростью. Почему, собственно, бессильной? Почему всем гадам и гадинам прощать – в кино, в жизни? Руки Лены задрожали сильнее, дрожь перекинулась на голову, ноги – все тело.
