Владимир Орлов - Останкинские истории (сборник)

И другие сомнения сразу же зашевелились в нем. Шеврикука не стерпел и опять, как в прежние дни, допустил бестактность. Но он вроде бы желал предотвратить возможные ущемления интересов и аппетитов змея.

– Надеюсь, что и гвоздики, – сказал Шеврикука, – по-прежнему будут составлять десерт животного?

– Гвоздики? – заинтересовался замолчавший было Такеути-сан. – Гвоздики? И рогатки?

– Гвоздики? – удивился Крейсер Грозный. – Ах, гвоздики… Да, да! Гвоздики! Десерт! Конечно! Завалим! Гвоздиками! Проведем по смете! И как премиальные… Гвоздики… – это цветы, Сан Саныч. Не беспокойся. Поганец этот, Анаконда, страсть как любит цветы, гвоздики эти, на десерт… Завалим и гвоздиками!

– Пожалуйста! – обрадовался Такеути-сан. – Гвоздиками завалим! И сакурой…

– Сакурой его разнежишь и испортишь! – возразил Крейсер Грозный. – А он достоин сурового природного воспитания.

– А листья или плоды маньчжурского ореха змей не употребляет? – спросил Шеврикука.

– Кого? – Шея Сергея Андреевича, останкинского Громобоя, еще более удлинилась, а пальцы его выпустили штурвал пробного экземпляра прогулочной посудины. – Кого?

– Это я так, пошутил… – смутился Шеврикука.

– Ах, Игорь Константинович, Игорь Константинович! А вы-то сами… – и Крейсер Грозный пальцем попенял Шеврикуке. Но без зла и раздражения. Глаза его стали хитро-веселыми, и отражения неких удовольствий и тайн промелькнули в них. – Шалун вы, Игорь Константинович, шалун! Вы ведь и сами у… ореха побывали. Только… Ну да ладно…

– У маньчжурского ореха? – пожелал уточнить Такеути-сан.

– У ореха, – сказал Крейсер Грозный. – У ореха. Не беспокой себя, Сан Саныч, понапрасну. Это у нас с Игорем Константиновичем есть одна такая маленькая подковырка. К геополитике и инвестициям она не имеет никакого отношения. Игорь Константинович не даст соврать.

– Не дам, – согласился Шеврикука.

– Но в рацион змею, чтобы вы, Игорь Константинович, знали, вписаны теперь овсы и овсяные напитки, – сообщил Крейсер Грозный. – А мне ветеринаром и зоотехником придан известный лошадник Алексей Юрьевич Савкин. Он сейчас пасет в Сальских степях табуны зебр. Но скоро прибудет. Я вас с ним непременно познакомлю.

– Заранее благодарен, – сказал Шеврикука. – А приятельница какая-либо в бассейне на Покровке вашему змею не будет вписана или придана?

– Это какая же?

– Ну хотя бы баборыба.

– Что еще за баборыба? – озаботился Крейсер Грозный.

– Сам не видел. Но слышал по «Маяку». На пляже под Бостоном отловили особь. Метр пятьдесят в длину. До талии – тело и морда морской форели. В чешуе. А ниже талии – дамские ноги. Голые.

Сведения о баборыбе Шеврикука получил не от «Маяка», а от бывшего гуменника Лютого, ныне надзирателя пожарной безопасности в профилактории Малохола. И получил минут за двадцать до того, как красавица Стиша принялась угощать Крейсера Грозного, в ту пору – утомившегося бегуна, коварными напитками. А не могут ли Стишины зелья подействовать хотя бы косвенным образом на змея и возбудить в нем душевное благорасположение к баборыбе? Тем более что змей был некогда важнейшей принадлежностью черноморского флотовода, пусть и отъемной, он и теперь, возможно, принимал в себя потоки энергий и сознания Сергея Андреевича Подмолотова, положением – сухопутного, но уложениями и тягами натуры, а также военным билетом – воднообязанного.

Сергей Андреевич как озаботился, так и стоял озабоченный.

– А ведь если особь баборыбы нашли где-то на задрипанном пляже под Бостоном, – размечтался Шеврикука, – то другая особь вполне и с охотой может обнаружиться в Серебряном Бору.

– Всего-то полтора метра… – в сомнениях произнес Крейсер Грозный. – Это ведь нашему змею… Все равно что уссурийскому тигру в подругу самку енота… Засмеют…

– Вы не правы, Сергей Андреевич, не правы! К тому же особь в Серебряном Бору наверняка будет куда крупнее бостонской! – с воодушевлением заверил Крейсера Грозного Шеврикука.

– Ну, не знаю, не знаю…

Но было очевидно, что сомнения сомнениями, а баборыба из воображения Сергея Андреевича теперь уже далеко и тем более в морские пучины не уплывет.

– Да что там в Серебряном Бору! – не мог остановиться Шеврикука. – А если попросить Митю Мельникова, он вам особь и в десять метров приготовит… Да я сам, коли надо…

Шеврикука сейчас же замолчал, затолкал вылетевшие слова себе в глотку. Но Крейсер Грозный будто и не услышал их, пробормотал, впрочем, еще в сомнениях:

– Ну, если разве Митя Мельников…

– Баборыба? – оживился Такеути-сан. – Митя Мельников? Что такое баборыба?

– Тише! Тише, Сан Саныч! – встревожился Крейсер Грозный. – Видишь, сколько тут любопытных. Думаешь, им одного Пузыря хватит? Они Пузырь проглотят и тут же пасть раззявят и на нашего змея, и на нашу баборыбу…

– Как это – раззявят?

– Вот так вот и раззявят! Кто-кто, а ты-то, Сан Саныч, должен знать! Пойдем отсюда, я тебе потом объясню. Вы уж извините, Игорь Константинович, но нам надо надлежащим фарватером и…

Сергей Андреевич, Крейсер Грозный, судя по огням в его глазах и раздувающимся ноздрям носа трубой, готов был нестись куда-то, дабы дать волю и простор возникающим в нем соображениям, похоже, и не надлежащим фарватером, а секретным. Колеса пробного экземпляра, числом восемь, одобряя его нетерпение, сами по себе принялись вертеться.

– А чем ваш змей хуже слона? – из вредности спросил Шеврикука.

– Наш змей не хуже слона! – решительно возразил Крейсер Грозный.

– Наш змей не хуже слона! – чуть ли не угрозой поддержал его Такеути-сан.

Шеврикука поспешил заверить Крейсера Грозного и его японского компаньона в том, что он вовсе не хотел обидеть либо даже унизить их и, естественно, достопочтенного амазонского змея. Просто ему показалось, что льгот, привилегий, чисто человеческого тепла и уж тем более провианта змею Анаконде выделено недостаточно, будто заслуг перед населением у змея меньше, нежели у персидского слона.

– У какого персидского слона? – нахмурился Крейсер Грозный.

– У того, на которого лаяла Моська, – объяснил Шеврикука.

– Какая Моська? – нахмурился и обычно доброжелательный Такеути-сан, хотя и басил, как сибирский мужик.

– Обожди, Сан Саныч, – сказал Крейсер Грозный. – Тут вопрос исторический и государственный. Так в чем, Игорь Константинович, нам урезаны льготы и провианты?

– Ваш змей будет кушать овсы и гвоздики, – сказал Шеврикука. – А что подавали упомянутому мной слону?

– Что подавали? – спросили Крейсер Грозный и Сан Саныч.

– Тот слон проживал в Петербурге при императрице Елизавете. Я слышал, что он… – произнес было Шеврикука, но тут же и спохватился. – Я читал о нем… Так вот. Я уж и не перечислю все продовольствие, какое доставляли слону из царских амбаров. Отмечу только, что в год, среди прочего харча – а там и тростники, и ананасы, и мускатные орехи, и сахар, и шафран, – полагалось для процветания выдавать слону сорок ведер виноградного вина и шестьдесят ведер водки. Лучшего вина и лучшей водки. Слоновщик-персиянин Аги-Садык мог позволить себе писать рекламации. Скажем, такую… Кабы не соврать… ну, если и совру… Раз Аги-Садык доносил: «К удовольствию слона водка неудобна, понеже явилась с пригарью и некрепка». А у вас овсы…

– Сан Саныч, доставай компьютер и стрекочи, – возбудился Крейсер Грозный. – Игорь Константинович, диктуйте формулировку рекламации.

– «К удовольствию змея водка неудобна, понеже явилась с пригарью и некрепка», – проговорил Шеврикука.

– К удовольствию змея? – засомневался Такеути-сан. – Вы сказали – змея?

– Да хоть бы и змея! – махнул рукой Крейсер Грозный. – Надо нестись! Надо фарватером! А то нам овсы и гвоздики!

– Кстати, – заметил Шеврикука, – за свои-то радения и невзгоды, к нынешним должностям вы обязаны потребовать и должность погонщика змея. При этом финансовыми расчетами возместить награды за неусыпный риск и непрестанные бдения.

Крейсер Грозный, как бы смутившись, поморщился и рукой произвел жест укоряющий: что это вы, Игорь Константинович, насмешничаете и будто бы предполагаете во флотских корысть и сребролюбие.

А японский друг Сан Саныч, похоже, учитывая должность погонщика, сейчас же произвел перерасчеты.

– И с баборыбой без погонщика не обойтись, – сообразил Шеврикука.

– Ах, увольте, увольте, Игорь Константинович! Сан Саныч, поспешим, поспешим!

Но компьютер тотчас переварил и баборыбу, до талии в чешуе – и с дамскими ногами.

56

Унеслись от Шеврикуки и Пузыря возбужденные Сергей Андреевич, Крейсер Грозный, и его японский компаньон Такеути-сан, прошуршали по останкинскому асфальту колесами четырехосного прогулочного экипажа, унеслись в воодушевлении и надеждах.

«Экая у них телега несусветная! – подумал Шеврикука. – Впрочем, экземпляр опытный. Переоденут, переобуют. Научат летать, плавать и ходить под землей».