Аркадий Макаров - Догони свое время
Соприкоснувшись вплотную с гибельным бытом новых товарищей, он ощутил себя утлой соринкой в водовороте захлестнувших его неудач. Вот они, эти воплощённые неудачи, кашляя и чихая, матерясь и густо сморкаясь, ворочались рядом на точно таких же нарах в два яруса, ещё пахнущих смолой и древесным соком.
Сырые и тяжёлые доски ассоциировались с бренностью жизни и её неизбежным концом…
15
Заботливые стражники, доставившие портовых бродяжек сюда, спали в маленькой, но добротной пристройке, срубленной не из горбылей и досок, как приютивший бичей сарай, а из коротких крупных брёвен; из них обычно рубят себе зимовье заботливые охотники и промысловики.
Вернее, пристройкой к зимнику можно назвать тот сарай, где спали изломанные жизнью и строптивым характером бывшие люди. А зимник был, судя по тёмным прокопчённым временем и дождями брёвнам, срублен гораздо раньше, и служил исправно не одному поколению добытчиков. И охотничье зимовье, и приделанный на скорую руку сарай, прятались за широкой стеной густого можжевельника, поэтому пристанище и не было замечено сразу в таёжной чащобе любопытным до всего моим несчастным другом.
Истину говорят русские сказки, что утро вечера мудренее.
Народ потихоньку, не без жалоб, стал приходить в себя, и по мере протрезвления понял: они в капкане, который вроде бы и не жмёт, но и не даст вырваться на привычную волю.
Рабы двадцатого века. Отсюда хода не было в любую сторону. Тайга-матушка пережуёт и проглотит, попробуй только сделать шаг в сторону. Да и стражники – вот они, бодро разминаются после сладкой ночи возле железной объёмистой бочки с водой, по пояс голые, крепкотелые, поигрывая мускулами.
Валёк ломал и без того больную голову, соображая: зачем этим двум мордоворотам потребовалось в тайге, за сотни километров от человеческого жилья, превращать вырубку в золотоносное, как говорили стражники, поле. Что здесь может вырасти?
Тут пней и разлапистых корневищ, узловатых и крепких, как жилы стального троса, не счесть. Их не выкорчевать и не выковырнуть из лежалой вековой таёжной целины.
– Мы в первый день, подгоняемые пинками этих оборотней, так навкалывались, что те пеньки и колоды до сих пор в снах кошмарных стоят, ей-богу! – Валёк размашисто перемахнул себя крестом. – Ну, думаю, на такой работе долго не протянуть! Передохнем мы здесь все и пойдём на корм зверью; медведю да куницам разным, они мертвечатину ох как любят. Бежать надо! Бежать! Всю первую ночь мучился я одним вопросом: зачем надо такими гестаповскими приёмами внедрять передовые методы Макаренко и Сухомлинского? Зачем надо? Может, теперь для такого народа, как бомжи, там наверху, такую муку придумали в воспитательных целях?
16
Зачем было надо двум работникам милиции, из приморского города, в глухом таёжном углу, у чёрта на куличках, где только медведь хозяин, а прокурор – волк, организовывать «сельхозартель» Красный Хомут по разработке лесного пепелища, пала, совсем непригодного для любой полевой и огородной культуры? – над этим мучил голову не один Валёк.
«Концлагерь, однако!» – толковали друг с другом зачумлённые мужики.
А вопрос этот врастал совсем в другую почву…
Криминальная служба, если, конечно, не коррумпированная, возьмись она за это дело, без труда могла бы выяснить, что почва та станет отравлена «пестицидами», да не простыми, не нашенскими, разливными, а заморскими, с тех краёв, где голубая дымка утреннего рассвета и жаркое полуденное солнце юго-востока. Там зреют такие цветы и соцветья, от которых в головах туман и перед глазами картинки разные, как в кино каком. И вырастает после в душе у каждой живой твари о двух ногах дракон когтистый, который уже никогда не освободит эту душу от адских мучений и жажды новых картинок.
Пришла теперь и к нам, россиянам, зараза эта: прыгнул дракон и закогтился на русских просторах. Вот и мы теперь не отстаём от забугорья в потреблении наркоты поганой детьми нашими, тоже цветами, говоря фигурально.
А пестицид он и есть – пестицид. Яд, одним словом. В растительном мире яд этот применяется для выборочного уничтожения дурнотравья – лопухов, «канадки» – вот ещё одна зараза оттуда, из забугорья. Трава, а русскому пахарю от неё убытки, как от саранчи или другой подобной нечисти. Наркота – пестицид особый, он уничтожает людскую популяцию, любого человека, без разбора – и бомжа и гения одинаково.
Когда мой друг Валёк лежал в обморочном состоянии под забором, подцепив баульный замочек на свои ядра, из Забугорья как раз потянуло сквознячком перемен, уже набирал силу «священный» ветер капитализма, где – всё можно. Хватай, сколько осилишь проглотить. И брали, и рвали с мясом друг у друга, и глотали, захлёбываясь свободой и кровью.
Хватали всё: пекарь – хлебы, банкир – сейф несгораемый, грузчик – свой горб, сторож – свисток тревожный, слесарь – гаечный ключ, а чиновник брал всё – и бумагу для сортира тоже брал.
Брали. Брали. Брали.
А двум лихачам-милиционерам, тем, с Владивостока, назовём их как-нибудь – пусть один будет Лёва, а другой – Вова, достались одни на двоих наручники. Вот и стали подумывать Лёва и Вова, куда бы эти наручники применить с умом? А наручники символ чего? Власти, конечно! А власть – это что? Не что, а кто! Власть – это всё!
Один умный цыганский барон, чтобы не делать ноги, попросил Вову и Лёву сделать ему крышу, а за услугу направил их мысль – как разбогатеть – в заранее подготовленное русло: «Чавелы, – говорил старый цыган Рома, раскуривая трубку, – что нужно для удовольствия человеку? Женщину и деньги! Это, как иголка с ниткой: куда иголка – туда и деньги потекут. А вы ребята холостые. Жадные на женщин. Портовые шлюхи – это не женщины. Тряпки половые. Как карты ни разложи, всё одно – шестёрки. А когда шестёрка лежит под тузом, это разве игра? Банк не снимешь. Игра в «очко», хоть и занятная да капризная. А деньги лежат рядом. Большие деньги. Теперь молодёжь вместо водки «дурь» покурить любит. Грамотные стали. «Гашиш давай! Давай гашиш!» – кричат. Деньги пуляют в дым. Наркота их манит больше секса. Всю сладость человеческой жизни они теперь – тьфу! – каким-то сексом стали называть. А когда-то это по-другому звалось. Да, по-другому. О чём это я? А, большие люди – большие деньги! Вы, командиры, в милиции работаете, за вами – не как за мной, пригляда никакого, и времени свободного много. Народишко по пристаням да подвалам, бродяжек, бомжей разных, подметите, и – в тайгу, на разработку плантаций под коноплю. Семян, каких надо, я вам дам, а урожай делить будем: вам корешки, ха-ха-ха! А мне – вершки. Как в русской сказке про медведя. За те корешки и за те мои вершки, вам денег слюнить – не переслюнить. Всех городских красавиц попробуете. Хотя, по правде сказать, у всех одно и то же, только разная одёжа, ха-ха-ха!»
Вообще-то ребята портовых цыган давно крышевали, баб их пасли от случайной облавы, вот и жили кое-как.
А кое-как, во времена те лихие перестроечные, жить расхотелось. Красиво жить они у власти подсмотрели. И сами заразились. Вот тогда-то «командиры» и вспомнили умный совет барона того, цыгана Рому. И подмели подвальчик, где пережидал горькую ночь мой школьный товарищ Валёк, разом сделавшись подзаборным бродяжкой.
– Вот ведь как бывает, – сокрушался Валёк, – цыган там по всем притонам понабито, «дурью» торгуют в открытую. Никого не боятся! Эти урядники, которые нас подмели, тем и кормились от цыган. И сами решили фирму открыть гашишную, ну и планчик, конечно, на отходах от гашиша делать – тоже прибыль. Грамотно подошли, по-деловому: бомжей – кто хватится? Рабы двадцатого века! Делянку разделают, а там их всех в расход пускать можно – мёртвые не разговаривают. Это мне потом Кальмар объяснил. Он в таких переделках уже бывал, потому и шепнул мне, что бежать надо. А как убежишь, когда у них гляделки на нас направлены, и стволы в случае чего при них? Тайга только со стороны – лес. Это всё равно, что сравнивать пруд сельский и море. Вроде и там, и там – вода, а до берега плыть по-разному.
По нашим с капитаном подводником расчётам, пешком драпать до первого селения суток двое-трое, если медведь не задерёт.
– Машина колею какую-никакую оставила, по ней, как по верёвочке, до людей выйдем, ничего, как-нибудь доберёмся, – говорю я Кальмару. – Тикать надо!
– На своих двоих далеко не убежать! Они на машине нас в один миг достанут. А без дороги в тайге нам – пропасть и не вернуться. Машину бы угнать – и в дамки! Урядники эти в тайге сами загнутся, а мы своих ребят вытащим из этого волчьего логова, слово советского офицера даю!
Кальмар был мужик стоящий. На другую ночь, пока урядники спали, мы всем кагалом потихоньку, на собственном паре, отогнали фургончик метров за сто в сторону, погрузились. Кальмар напрямую закоротил аккумулятор, нажал по газам – и по кочкам! Сзади стрельба началась, и мы в суматохе врезались в кедрач. Ночь была – глаз выколи! Вывалились мы с капитаном из кабины и ломанулись напропалую в самую гущу. Подводник, здоровый малый, руками от веток загораживается и я – за ним следом. Ни одна пуля не догонит. Ушли, как колобки, и от дедушки, и от бабушки!
