Сергей Таск - Лук Будды (сборник)
– Кажется, она вообразила себя аллигатором, – сказал Ноа.
– Пускай поплавает в Меконге.
Они отнесли ее в ванну, заткнули пробкой слив, пустили воду. Эльжбета начала захлебываться. Они вытащили ее и посадили на табуретку. Она облизнула пересохшие губы и простонала:
– Жарко!
– Мороженое хочешь? – спросил Макс.
– Да. Да. Да.
– Сейчас дам, – успокоил он ее, расстегивая ширинку, и со смешком добавил: – Только не откуси, крокодилица.
Дальше в голове у нее все смешалось. В какой-то запущенной квартире она стояла, голая, на напольных весах. Потом рыскала в поисках еды и, ничего не найдя, снова становилась на весы. От их показания зависело ее будущее! Она падала на кровать без сил. А в кресле напротив сидел Макс и отчеканивал каждое слово: «Эльжбета умерла, запомни. Для моих клиентов ты Эмили. Стань на весы. Ну вот, это на что-то похоже». Она подергала балконную дверь, та неожиданно подалась. Макс улыбался, с интересом ожидая продолжения. Она взялась за перила, подтянулась и стремительно полетела вниз.– Эмили! Да очнись же ты!
Кто-то тряс ее за плечо.
– Я кричала? – спросила она, озираясь.
– Ну и напугала же ты меня. Что-нибудь приснилось?
– Я от тебя убежала, добиралась автостопом до Парижа. И опять… этот мотель, Макс, голодные боли… Господи, как же я его ненавижу!
До Вуа езды было еще часа два. Эми не хотелось приезжать в дом с пустыми руками, и они несколько раз сворачивали с автострады. Покупали в лавках разную ерунду, а то и вовсе уезжали ни с чем. Эмили злилась. Несмотря на духоту, стекло пришлось поднять из-за пыли. Они открыли по банке «бейсса»
– пиво было теплое.
В Вуа они приехали в самую жару. 351 житель – возвещала табличка при въезде; одной цифры, не то в начале, не то в конце, недоставало. Дома, беленькие, ухоженные, теснились по берегам реки, словно у водопоя; шесть или семь, отбившихся от стада, паслись на зеленых склонах. Здесь и там висели, как тряпки, трехцветные флаги. Флагов на улицах было больше, чем людей.
– Вуа, – нарушила молчание Эми. – Самый высокий процент патриотизма на душу населения.
Эмили скривилась:
– Им бы каждый день брать Бастилию. Могу себе представить, что тут будет 14 июля.
Машина взяла крутой подъем, и в просвете между деревьями показалась черепичная крыша. Дом охраняло грубо сколоченное деревянное распятие, украшенное бумажными лилиями и полосками фольги. Одно окно было зашторено, на двух других опущены решетки.
Эми посигналила. Дом молчал.
– Подождешь здесь?
Эмили равнодушно повела плечами и принялась крутить ручку приемника. Эми поднялась на крыльцо и, секунду поколебавшись, вошла в открытую дверь. В передней было довольно темно. Она не успела сделать и трех шагов, как на стене оглушительно зазвонил телефон. Справившись с первым испугом, она стала ждать, что кто-нибудь в доме откликнется на звонки, но тишина была мертвая. Наконец она не выдержала и сняла трубку.
– Алло?
– Ну как доехали? Совсем, наверно, жара замучила?
– Макс? – она опешила. – Как ты узнал, что я здесь? Я только что…
– Уехала, не попрощалась, – прервал ее насмешливый голос.
– Кто тебе дал этот телефон?
– Эльжбета.
– Кто?!
Мембрана загудела от хохота.
– Да, старушка, ты, кажется, совсем ку-ку. Ладно, еще поговорим. Привет там всем. Эмили, Эльжбете… У вас, я чувствую, хорошая компания подбирается! – Макс хмыкнул, а затем послышались гудки отбоя.
Эми повесила трубку, секунду постояла и направилась в столовую. Свет сюда проникал сквозь решетки на окнах. Она обошла комнату, трогая знакомые вещи: грузный, широкий в бедрах буфет с выщербленной верхней филенкой, длинный стол, словно нарочно поставленный так, чтобы мешать проходу, стулья в самодельных чехлах, шкаф с гуляющей створкой, которую удерживал вчетверо сложенный листок бумаги.Эми потянула за ручку – листок выпал. Она развернула его и прочла: «Я вам всем покажу!» Сложив листок, она закрепила створку в прежнем положении. Тишина давила. Эми подставила стул к стене, чтобы запустить маятник часов. Сверилась со своими наручными – шесть вечера.
В спальне она подобрала широкую резинку, какой пользуются женщины, чтобы не сползали чулки. Что-то в этой резинке ее смущало. Она повертела ее в руках и бросила. Кровать была не застелена, постельное белье несвежее. Проходя мимо трюмо, она машинально посмотрелась в зеркало и не увидела своего отражения. Это ее не столько даже испугало, сколько озадачило.
Не заходя в кухню, где привычно капала вода из крана, она дошла до конца коридора и остановилась на пороге детской. Все здесь было чужим: тряпичные куклы, почему-то стоящие на коленях, деревянная люлька, дневник. Она попыталась прочесть в темноте несколько строк, как вдруг поймала на себе взгляд двух немигающих глаз и отшатнулась. Сообразив, что это, наверное, кошка, она закричала ей:
– Пошла! А ну, пошла отсюда!
Та не пошевелилась, и Эми стало еще больше не по себе. Она бросила дневник, повернулась и быстро пошла обратно, чувствуя спиной этот холодный взгляд. Эмили курила в машине, отбивая музыкальные такты ладонью.
– Ну что? – спросила она.
– Выгружаемся, – только и сказала Эми.
С сумками в обеих руках Эмили первая поднялась по ступенькам, и тут ей навстречу метнулось какое-то существо и вцепилось в нее мертвой хваткой.
– Душенька моя приехала! Моя самая-самая!
– Пусти, Эльжбета, ты меня задушишь.
– Не пущу, не пущу, не пущу…
– Вот бешеная, – засмеялась Эмили и с трудом разжала пухлые руки.
Они вошли в дом. На Эми девочка даже не взглянула.
– А где отец? – спросила Эми.
Девочка махнула рукой в сторону чулана. Трудно сказать, чего в этом жесте было больше, брезгливости или безразличия. Эльжбета сразу потащила свою гостью в детскую. Эми сунулась в чулан. Когда ее глаза привыкли к темноте, она разглядела большой сундук с наваленной на него грудой тряпья. На полу стояла миска с объедками, рядом валялся кусок хлеба. Пахло псиной. Эми показалось, что тряпье зашевелилось.
В столовой она подняла решетки на окнах, и все стало еще непригляднее: давно не крашеный пол, вылинявшие занавески. Эми хотела выложить подарки, но стол, как и все вокруг, покрывал слой пыли. Она разыскала таз, переоделась в легкий халатик. Мыть полы она начала с коридора, где было лучше слышно, что происходит в детской.
– Надевай, – торопила старшую Эльжбета. – Я его сразу спрятала, когда ты уехала. Видишь? Как новенькое!
Немного смущаясь, Эмили сняла парижское платье и надела свое девичье, трехлетней давности. Оно было ей слишком свободно, но восторженная Эльжбета этого не замечала.
– А можно я твое примерю? – попросила она.
– Конечно, можно.
Толстая Эльжбета втянула живот, задержала дыхание и кое-как влезла в платье.
– Гляди, гляди! – торжествовала она. – Как раз! Оно мне идет, правда?
– Правда. Ты его поноси, если хочешь.
– Можно, да? – застигнув Эмили врасплох, она повисла у нее на шее, как бульдожка.
Потом она принесла свою шкатулку с драгоценностями. Здесь были две перламутровые пуговички и непарная сережка с фианитом, заколки для волос и даже камея с едва узнаваемым женским профилем. Они сидели на кровати, раскладывая это богатство, когда Эльжбета вдруг спросила:
– А она надолго приехала?
Эмили пожала плечами.
– И чего притащилась, никто ее не звал. Начнет тут командовать. А давай… – с горящими глазами девочка быстро зашептала ей на ухо.
– Фу, – Эмили легонько оттолкнула ее от себя и как-то гадко засмеялась.
– А у тебя в Париже дом? – спросила Эльжбета.
– Ага, дворец.
– Хоть одним глазком поглядеть. А делаешь ты что?
– Танцую.
– Голая?
Эмили внимательно на нее посмотрела, но не увидела в глазах девочки ничего кроме жгучего интереса.
– А ты как думаешь?
– Голая! – выпалила та в порыве восторга.
– Ты бы хотела так танцевать?
Девочка разгладила лоскутное одеяло и в свою очередь спросила:
– Ас кем ты будешь спать? Со мной или с ней?
– Хм. Об этом я как-то не подумала.
– Значит, со мной, – сказала Эльжбета, как отрезала. – Чай будешь? – И, не дожидаясь ответа, потащила за собой подружку.
На кухне Эми оттирала песком закопченные кастрюли. Стол, покрытый чистой скатертью, был сервирован для легкого ужина. Заварной чайник томился под ватным клобучком.
– Что я тебе говорила! – возмутилась девочка, обращаясь к Эмили. Потом, как взрослая уперев руки в бока, встала у Эми за спиной и с вызовом бросила: – Сами как-нибудь отскребем. Тоже мне, чистюля!
– Все готово, – миролюбиво сказала Эми, ставя кастрюлю в раковину. – Садимся?
– Я жутко голодная, – призналась Эмили, на ходу отправляя в рот ломтик сыра.
– Ты садись здесь, я здесь, а она сядет там, – командовала девочка, говоря об Эми в третьем лице.
– А отец?
– Потом, – отмахнулась она.
Подождав, когда все расселись по своим местам, она сложила перед собой ладони, вполголоса прочла молитву по-польски и сразу набросилась на пирожные.
