И. Евстигней - Переводчик
В белой-белой комнате на белом-белом кресле за белым-белым столом восседал толстый чёрный индус в идеально белом халате и, мурлыча себе под нос какую-то весёлую песенку, намазывал скальпелем гигантский бутерброд. Увидев нас, он радостно махнул ножом и пропел-проговорил на идеальном ново-китайском:
– А, практиканты, давайте скорее, а то у меня все мозги позасохнут.
Я втащил Шаха в небольшую лабораторию и остановился посредине, не зная, что делать дальше. Справа стоял металлический стол, на котором аккуратными рядами были расставлены банки с прозрачной жидкостью, в которых плавали какие-то сероватые, с прожилками, пласты жира. А слева за компьютерным столом, сдвинув к стенке монитор, похоже, завтракали.
– Кофе с бутербродами будете? – гостеприимно предложил лаборант и добавил извиняющимся тоном:
– Проголодался, пока вас ждал. А где остальные?
А что, должны быть ещё и остальные? Этого мне ещё не хватало! Надо мотать отсюда, и побыстрее. Я пожал плечами.
– Да там снаружи что-то случилось. Кажется, один из пациентов взбунтовался и сбежал. Наверное, из-за этого они и задержались.
Лаборант откусил добрый кусок бутерброда и отхлебнул кофе из пинтовой кружки.
– Хотите, посмотрите пока сами. Любопытнейший случай, – он мотнул головой в сторону лабораторного стола, на котором возвышалась какая-то космическая конструкция. Насколько хватало моих познаний в биологии, это был электронный микроскоп. – У нас тут на лечении находился один пациент, бывший профессиональный киллер, работал на Триаду. Наша полиция и спецслужбы двадцать лет поймать его не могли! Только когда он свихнулся, его и взяли. Да и то случайно. И знаете, почему он был таким неуловимым?
Я покачал головой.
– У него был синдром переводчика! – торжествующе заявил наш новоявленный наставник. – Понимаете?
Я ошарашено посмотрел на него. Что же касается Шаха, то тот продолжал стоять, как безжизненный манекен, и тупо взирать себе под ноги. Ох, и спалит он нас обоих, чует моя душа, спалит…
– Да-да, из людей с синдромом переводчика получаются отличные – даже можно сказать непревзойденные! – гангстеры и убийцы. Склонность к нестабильности мыслительных процессов, заложенная на физиологическом уровне, обеспечивает отсутствие жесткой заданной логики и каких бы то ни было шаблонов в мышлении и поведении. С одной стороны, такая особенность головного мозга позволяет человеку стать переводчиком – мгновенно переключаться с одной парадигмы сознания на другую и обратно. С другой стороны, если такой человек становится профессиональным убийцей, он получает уникальное преимущество.
Очень трудно выследить киллера, который каждый раз действует по новой и абсолютно нелогичной на взгляд нормальных людей схеме, не говоря уже о том, чтобы предсказать его действия. Всё построено на чистой случайности. Если бы спецслужбы знали, что у этого парня синдром переводчика… хотя всё равно бы вряд ли сумели поймать его раньше, чем он съехал с катушек… Кстати, а вы знаете, каковы физиологические основы синдрома переводчика? Идите, посмотрите под микроскопом, если мозги ещё не засохли.
– У нас? – удивленно переспросил я.
– Да не у вас, а срез коры головного мозга под микроскопом! Ну и практиканты же сейчас пошли, – пробурчал он, откусывая очередной гигантский кусок бутерброда.
Я подошел к микроскопу и прижался глазом к трубке.
– Ну и что видишь?
– Нейроны, – наугад ляпнул я.
– Ну, разумеется, нейроны! Что ещё?
– Очень много нейронов, – сказал я. Да откуда мне знать, что именно я здесь должен увидеть?!
– Вот именно! – наш наставник многозначительно поднял указательный палец. – Очень много нейронов на таком маленьком пространстве! Чрезвычайная плотность нервных клеток вкупе с просто невероятной разветвленностью дендритов и огромным количеством синапсов! Причем по всему головному мозгу! А не только в зонах, отвечающих за речевую деятельность и языковые способности. Мало того, мы обнаружили, что эта разветвленность нейронных связей достигает буквально фантастического уровня в двух зонах – тех, что отвечают за логическое и абстрактное мышление.
– Так это значит, что переводчики обладают более развитой логикой и абстрактностью мышления? – заинтересовался я.
– И да, и нет одновременно! С какой стороны посмотреть… Чрезвычайная плотность нейронов приводит к формированию более коротких дендритов, что вместе с огромным количеством синапсов создает уникальную, можно сказать сверхпроводимую среду. Нервные импульсы в этих зонах распространяются гораздо быстрее, чем у нормальных людей. Более того, такая структура существенно облегчает перестройку нейронных сетей – старые связи легко рвутся и так же легко образуются новые. В результате, почти полное отсутствие жестко реализованных программ! Новые программы создаются мгновенно в зависимости от конкретной обстановки, целей и даже настроения человека, фактически безотносительно предыдущих программ. И мгновенно меняются с каждой новой вводной! Если сравнить такие программы с ручьем, то у человека с синдромом переводчика такие ручьи мыслей попросту не успевают проделать сколь-нибудь глубокое русло и закрепиться в нем, как это происходит у нормальных людей – и каждый раз текут по новой траектории. Представляете, как трудно спрогнозировать поступки такого человека?
Я ещё раз наклонился к микроскопу и всмотрелся в дикую паутину. Да, Алекс, а ведь у тебя в голове то же самое… Вот ты сейчас стоишь и смотришь на чужой мозг, а в это время твои мысли тонкими ручейками растекаются по такому же абсурдному кружеву, сплетенному хихикающим над собственной злой шуткой сатаной… или богом?
– Да, недавно появилась гипотеза о том, что в таком мутированном мозге мыслительные процессы могут протекать на квантовом уровне. Это объясняет их скорость и нестабильность, а также периодические сбои и обрушения. Редкий переводчик доживает до старости в своем уме. А теперь, видишь ли, они ещё и в профессиональных киллеров начали переквалифицироваться, – доктор Янг, как он представился нам на втором слое, печально покачал головой.
– Доктор, – я оторвался от микроскопа и посмотрел ему прямо в глаза. – Нам нужно попасть к вертолетам.
Тот поперхнулся кофе и недоуменно уставился на меня:
– К вертолетам? Но зачем? Если вам нужно вернуться в город, лучше воспользоваться катером. Они ходят регулярно.
– Мы не можем воспользоваться катером. Там снаружи всё перекрыто охраной. Они ищут нас.
– Вас? Но вы же…
– Мы не практиканты. То есть не совсем…
Ох, Алекс, ну заранее нужно продумывать такие вещи, заранее! Хотя куда тебе до этого? Тебя ж только что наглядно ткнули носом в то, что ты на это неспособен.
– Я врач-стажер, а мой брат – переводчик, то есть бывший переводчик…
Тьфу, чёрт, не надо было мне этого говорить. Нами скоро маленьких детишек пугать будут! Доктор Янг выронил из рук остаток бутерброда и тоскливо покосился на измазанный креветочным маслом скальпель, лежавший слишком далеко на столе – не дотянуться.
– Моего брата поместили в вашу клинику, но здесь ему становилось всё хуже и хуже. А это единственный родной человек, который остался у меня на этом свете, понимаете? Наши родители погибли в автокатастрофе. Я специально попросился на практику в ваш центр, чтобы увезти его отсюда. Я спасу его, вылечу его сам! Я просил много раз, но мне не давали разрешения забрать его. А здесь он погибнет. Мы никому не сделали ничего плохого. Нам только нужно пробраться к вертолетам и улететь с острова. Помогите нам, прошу вас, – умоляющим тоном закончил я и добавил: – И мы вас не тронем…
Похоже, последняя фраза подействовала на нашего случайного ментора куда сильнее, чем вся моя предыдущая пылкая речь. Доктор Янг громко икнул и выдал поразительно здравую для его нынешнего состояния мысль:
– Но для того чтобы пройти на площадку к вертолетам, требуется специальный допуск. И ещё нужно договориться с летчиком. Без него вы не взлетите.
– Насчет летчика не беспокойтесь, я договорюсь, – успокоил я своего собеседника. Тот вздрогнул; наверное, представил, какими изуверскими методами люди подобные нам с Шахом могут договариваться с пилотами.
– У вас, как у заведующего лабораторией первого уровня, допуск на площадку, разумеется, есть, – скорее утвердительно, чем вопросительно произнес я.
– От…от…куда вы знаете? – заикаясь, спросил доктор Янг.
Я не удостоил его ответом. Демонстративно сгреб из лотка десяток простерилизованных скальпелей и сунул их в карман своего блузона.
– Идёмте, у нас мало времени.
…И впрямь, не мог же я ему признаться в том…
…Не мог же я ему признаться в том, что воспринимаю то, что он говорит на третьем слое!!! Чёрт, чёрт, чёрт!!! Да я САМ СЕБЕ не мог в этом признаться! Потому что… да потому что как мне теперь быть?! КАК?! МНЕ?! ТЕПЕРЬ?! БЫТЬ?!.. Тшшш… успокойся, Лёш, пожалуйста, успокойся… Ты взрослый и сильный, ты способен вся обдумать и спокойно во всём разобраться, ведь правда? Согласен?.. Согласен, ну и замечательно! Это же началось не прямо сейчас, верно? В первый раз сверхъестественное ощущение, будто ты читаешь чужие мысли, возникло у тебя во время разговора с Тай. Но тогда ты от него отмахнулся, не до того тебе было. А сейчас оно появилось снова. Хотя нет, сейчас это уже не ощущение… а вполне осязаемая и осознаваемая реальность… Будто срезали с моего мозга тонкую пленку, как сдирали с истязаемых кожу фанатики-инквизиторы в темных подвалах Средневековья, и теперь льют на его обнажено-нежную нейронную плоть раскаленный свинец чужих мыслей… через тот самый не существующий ни на каких электроэнцефалограммах третий слой… Но зачем они со мной это сделали? ЗАЧЕМ?! ОНИ?! СО МНОЙ?! ЭТО?! СДЕЛАЛИ?!!! Я не хотел… не хотел!!!.. Я просто хотел быть человеком… просто человеком… немного счастливым, если возможно… а они… Лёш, а почему ты говоришь «они»? Кто это «они»? Всё это началось само собой после разговора с профессором Лингом. И ты это прекрасно знаешь. Просто боишься себе в этом признаться… Мало того, что именно произошло, ты понял сразу же, в тот самый момент, когда скорчился в судорогах, выворачиваясь наизнанку, пытаясь выблевать наружу свою душу, в завешанном бордовыми погребальными шторами музыкальном холле под звуки безумного Шумана… Так что хватит уже истерик. Бери себя в руки и вперед. Ничего страшного не произошло. Ты просто овладел третьим слоем ново-китайского языка. Ты слышишь? НИЧЕГО СТРАШНОГО НЕ ПРОИЗОШЛО. Выживешь… как-нибудь… и с содранной кожей…
