Алиса Ганиева - 14. Женская проза «нулевых»
Он успел спрятаться за елку, и хмельная компания проследовала мимо, на ходу отпивая из бутылки шампанское и постреливая снежками по деревьям.
Миша тихо открыл дверь, в прихожей уже поджидала, мурлыкая, Пумка. Миша вспомнил, что всех жильцов дома она различает по шагам.
Майя Кучерская
Майя Александровна Кучерская родилась в 1970 году в Москве.
Окончила филологический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова. Кандидат филологических наук (МГУ, 1997), Ph.D. (University of California, 1999).
Преподает в Высшей школе экономики. Колумнист газеты «Ведомости».
Как прозаик дебютировала в конце 1990‑х годов в журналах «Волга» и «Постскриптум». В 2004 году в журнале «Знамя» были опубликованы фрагменты книги «Современный патерик. Чтение для впавших в уныние» – сборника историй, рассказов и анекдотов, посвященных современной жизни Русской православной церкви.
Автор книг «Константин Павлович» (серия «Жизнь замечательных людей», М.: Молодая гвардия, 2005), «Современный патерик. Чтение для впавших в уныние» (М.: Время, 2005), «Бог дождя» (М.: Время, 2007), «Наплевать на дьявола» (М.: Астрель, 2009), «Евангельские рассказы для детей» (М.: Время, 2010).
Лауреат премии журнала «Знамя» (2004), Бунинской премии (2006) и премии «Студенческий Букер» (2007).
Мать троих детей.
Фотография
Уважаемая Марина Александровна!
Откликаюсь на призыв Вашей газеты и отправляю Вам рассказ и фотографию для рубрики «Семейный альбом», не слишком, впрочем, надеясь на успех.
Снимок, копию которого Вы видите перед собой, много лет стоит передо мной в темной деревянной рамке – посеревший, в легкой пороше времени снизу, с истершимся нижним уголком – «заветрившимся», как говорила мама. Она тоже есть на этой фотографии – крошечная девочка в белом платье. Сжав в руках куклу, она сидит на коленях матери, моей бабки. Рядом – ее отец (мой дед) и братья, мои дядья.
Они сняты на широком крыльце собственного ярославского дома. Это деревянный, одноэтажный, с небольшим мезонином дом. В окнах белые кисейные занавески, в одном виднеется горшок с бальзамином. Под крышей справа черный кружок – ласточкино гнездо с птенчиками, детская радость. У крыльца – кусты сирени. Позади дома – сад, его не видно, но он там – с ровными дорожками, клумбами, кустами крыжовника и смородины, матушкино царство.
Снимок сделал гостивший в Ярославле по делам родной брат матушки (моей бабки) Павел Сергеевич Сильвестров, купец из Москвы, увлекавшийся фотографией. И фотография у Павла Сергеевича получилась почти профессиональная – четкая, крупная, необыкновенно удачная.
Отец Илья (1856–1918)
В центре – отец Илья. Худой, высокий, в черной рясе, с густой бородой – темно-русой в рыжину (по воспоминаниям матери), с длинными, в молодости вьющимися, а теперь прямыми волосами, зачесанными назад. Батюшка без головного убора. Большой круглый лоб, очки. За очками в глазах – ум, тишина, усталая строгость.
Дед напоминает здесь не столько попа, сколько разночинца-интеллигента. Так оно отчасти и было, только, конечно, наоборот – это разночинцы вышли из поповского сословия и напоминали своих отцов и дедов, провинциальных дьячков и иереев.
Родился отец Илья еще при крепостном праве, в 1856 году, в семье сельского священника отца Герасима. Отец Герасим служил в сельце Видово, что в двадцати верстах от Переславля.
Детство Ильи прошло в избе, он жил с отцом, матерью, бабкой, а потом и двумя младшими братьями, сестрой и дальней родственницей Кузьминичной, вдовой дьячка. Кузьминична помогала им по хозяйству за хлеб и кров. До рождения Ильи у отца с матерью случилось горе – умер их первенец. Он рождался трудно и родился совсем слабым, желтушным – несмотря на это бабушка велела дочери постить младенца по средам и пятницам – то есть не давать молока и поить морковным соком. Мать не посмела ослушаться. Кое-как промучившись недели три, мальчик зачах и помер.
Второй сын тоже родился хилым, но, как видно, с большей жаждой жить – всё время пищал и требовал грудь, точно никак не мог наесться. Бабушка и для этого требовала неукоснительного поста дважды в неделю, поминая свой опыт и упрямо повторяя матери, что первенец и так был не жилец, зато саму ее бабушка вскормила вперемешку с морковным соком, и вот выжила же и не болела никогда. Но на этот раз мать взбунтовалась и перестала различать дни. Отец встал на ее сторону, а бабушке пришлось отступить. Так Илья выжил, а за ним и сестра с двумя братьями, в младенчестве поста не знавшими.
Илья застал еще «темные» времена – с лучиной. Вечером бабушка, зажав лучину в светец, запаляла ее на кухне. При таком-то слабом, дрожащем свете она и пряла с Кузьминичной на пару. Но однажды отец Герасим вернулся из города с чем-то объемным, длинным, обернутым в чистую холстину. С величайшей осторожностью он поставил покупку на обеденный стол и созвал домашних. Под холстиной оказалась прозрачная бутыль без горлышка на железной основе. Отец поколдовал немного с бутылью, сильно пахнуло керосином, затем велел принести горящую лучину, опустил ее в бутыль, и изба озарилась ровным светом – без трепета и миганья. До чего же он всем показался ярким! После этого стали жить вечерами при новой лампе, которую поставили в самой большой горнице. Только бабушка не изменила старине и пряла по-прежнему при лучине, на кухне.
Жизнь их была вполне крестьянская. Между службами отец Герасим пахал землю, сеял рожь – когда Илья подрос, во всём стал отцу помощником. Мать тащила на себе огород и скотину – в хлеву у них жили две телки, овцы, боров, которого откармливали весь год, чтобы зарезать осенью и понемногу есть потом в праздники. Кормили скотину сеном, которое росло на церковных лугах. Хлеб называли «папушник» и пекли нечасто, только для гостей. Чай пили тоже редко, с кусочком сахара – и чай, и сахар считались роскошью и большим лакомством. Сахарная голова, которую отец привозил с ярмарки, лежала в кладовке завернутая в синюю бумагу – отец выносил ее, откалывал острым косарем куски, летели мелкие голубые искры. Вообще наедались досыта редко, особенно голодно было в пост – сплошь гречневая каша да гороховый кисель, от которого все дети мучились животами.
Хозяйство священнику вести было необходимо: за требы платили совсем немного. Просфоры, которые пекла бабушка, продавались в церкви тоже за сущие копейки, на которые не прокормить было семью. Правда, и деньги в то время почти не требовались, в деревне всё было свое – свечи топили из свиного сала, валенки валяли из шерсти овец. Из льна ткали холстину, красили, платья и рубахи, сшитые из этой крашенины, и носило всё село. Только по большим праздникам наряжались в покупной ситец.
Отец Илья часто вспоминал потом, как получил свои первые сапоги. По неотступной его просьбе эти первые в его жизни кожаные сапоги ему сшили «со скрипом». Он радовался, он гордился! Да только скрипели они так, что, едва Илюша входил в горницу, взрослые просили его выйти, жуткий скрип заглушал разговоры. Для скрипа в сапог клалась деревянная щепка, но тут сапожник, видно, перестарался – пришлось вернуться к нему и слезно просить щепку все-таки вынуть.
Отец Герасим держал и пасеку, мед отдавал на продажу на ярмарку, как и ягоды с матушкиного огорода, хотя с пчелами он возился не столько из-за приработка, сколько по любви. Он вообще был добрым хозяином, даже в неурожайные годы снимал урожаи и вместе с тем любил читать. В доме была даже небольшая библиотека – Загоскин, Лажечников, Марлинский, «История» Карамзина, хотя предпочитал отец Герасим прикладные книги – по сельскому хозяйству, пчеловодству, растениеводству. Отец Герасим выписывал и два журнала: «Сын отечества», а затем и «Православное обозрение», который считался из православных журналов лучшим – для сельского духовенства, склонного к увеселениям гораздо более грубым, всё это было весьма необычным.
Впрочем, и судьба моего прадеда тоже сложилась необычно.
Был он из крепостных господ Нарышкиных, круглый сирота, мать умерла родами, отец через год провалился в прорубь, спасся, но сильно простыл и вскоре отправился вслед за супругой. Мальчика взял на воспитание бездетный священник церкви села Голубево, что в Переславском уезде, начал учить его грамоте и объяснять азы церковной службы. Гераська оказался сметлив. Вскоре батюшка пристроил его к себе в церковные помощники. Матушка сшила ему детский стихарь, с большим удовольствием он разжигал кадило, носил свечу, а став постарше и вникнув в ход службы, начал готовить батюшке книги к богослужениям, что было совсем непросто.
Однажды в село приехал архиерей, служил. Гераська, успевавший и там и сям, владыке приглянулся, он взял и увез мальчишку с собой, отдал его учиться в бурсу, которую Герасим благополучно и закончил. В свой срок он женился на поповской дочке, получил ее приход, начал служить – так и появился голубевский род и фамилия. Несмотря на совершенную простоту происхождения, сквозь крестьянскую закваску в отце Герасиме еще в детстве проступала жажда к учению, к новым знаниям.
