Татьяна Осипцова - Сметенные ураганом
Она скромно потупила взор, чтобы он не успел заметить торжествующий блеск в глазах.
Юрий вновь поцеловал ее руку, перевернул ладонью вверх, хотел еще раз поцеловать и вдруг замер, повернул ее кисть так и этак, взял вторую руку… И только тут Света заметила, какой допустила промах.
На фоне холеных, с длинными сильными пальцами и полированными ногтями рук Шереметьева ее руки смотрелись кошмарно: кожа огрубела от постоянного контакта с порошком, на костяшках цыпки, правая рука выглядит грязной из-за намертво въевшейся земли – ведь дачный сезон не закончился. Ногти острижены под корень, да еще на среднем пальце черно-бурая гематома – она прищемила его на прошлой неделе. И самое страшное – твердые мозоли от лопаты и тяпки, которые, дай бог, пройдут к новому году. Она столько лет не придавала значения тому, как выглядят ее руки, что просто не смотрела на них, а сейчас, взглянув, ужаснулась и инстинктивно сжала кулак.
Юрий с силой разжал его. Она попробовала вырвать руку, но он держал крепко. Медленно провел пальцем по мозолям и покачал головой.
– Это не руки секретарши… Будь у моей секретарши такие руки – я бы ее уволил, – сказал он и наконец выпустил руку.
«Я идиотка! Я просто не представляла, как мои руки выглядят со стороны. А надо было хотя бы сделать попытку привести их в порядок или уж не давать ему целовать. Ведь он почти готов был признаться, что все еще любит».
Она попробовала изобразить легкую, сквозь улыбку, обиду:
– Это… Это я на той неделе вскопала на даче небольшую клумбу под цветы.
– Небольшую клумбу?.. – Синие глаза прищурились, а губы изогнулись в насмешке. – Черта с два! Мозоли каменные, и эти руки забыли, что такое крем. Такие руки бывают у пятидесятилетних колхозниц. Нет, боже упаси, я не осуждаю этих честных тружениц! Вопрос в другом – почему вы лжете?
– Послушай, Юра…
– Интересно, с какой целью вы явились сюда? Трогательно изображая раскаяние, вы чуть было не убедили меня, что неравнодушны ко мне…
– Но я действительно…
– Нет! Ваши мозолистые ручки правдивее лицемерной физиономии. Похоже, вам что-то нужно от меня, поэтому вы и разыграли тут целый спектакль. Краснели, вздыхали, выдавливали из глаз слезы… Томные взгляды, опущенные ресницы…
Он говорил невозмутимо, спокойно, и это ледяное спокойствие ее убивало. Все пропало. Его не удалось одурачить.
– Мне бы следовало помнить, что вы известная лгунья. Интересно, чего ради вы решились врать мне, давя на чувства? Неужели ожидали, что я раскисну и предложу вам руку и сердце?
Она, кусая губы, молчала.
– Не могли же вы забыть то, что я вам как минимум дважды повторял? Я не из тех, кто женится.
Света продолжала молчать, и он повысил голос:
– Отвечайте – не забыли?
– Не забыла, – прошептала она.
– Однако все же попытались пустить в ход свои женские уловки, в надежде, что я клюну…
«Так ведь ты и клюнул. И если бы не разглядел мои мозоли…»
– Итак, выкладывайте, чего ради вы разыграли передо мной этот милый спектакль. Мое богатство настолько привлекательно, что вы решили заковать меня в брачные цепи?
Дальше блефовать невозможно, вздохнула Света, и подняла на него несчастные глаза.
– Мне нужны деньги.
Он усмехнулся, при этом один уголок губ горько опустился вниз.
– Ну вот: «А ларчик просто открывался…»
– Не надо злорадствовать, Юра! Мне действительно очень нужны деньги, много.
– Всем нужны деньги, – кивнул он, приподнимая брови. – И даже женщинам, притворяющимся в любви… Так вы пришли занять в долг? Сколько?
«Ладно, пусть занять, если по-другому не выходит».
– Двадцать тысяч.
– Нет проблем!
Шереметьев достал из внутреннего кармана пиджака бумажник, вынул две десятитысячные купюры и протянул Свете.
– Вы что, издеваетесь?! – взорвалась она. – Двадцать тысяч долларов!
Юрий присвистнул и усмехнулся:
– Это серьезная сумма. А под какое обеспечение?
– Что? – не поняла она.
– Обеспечение, залог, гарантирующий возврат моих денег. Я ведь не хочу их терять.
Она не заметила обманчиво-мягких ноток в его голосе и, немного подумав, спросила:
– Наша дача может быть залогом?
– Это та халупа, где вы принимали роды у Машеньки? – Он отрицательно покачал головой.
– Ну, тогда наша квартира – она четырехкомнатная и стоит дороже тридцати тысяч.
– Меня не интересует недвижимость в этой стране. Что еще вы можете предложить?
Она молчала, насупившись. Он вернул бумажник на место.
– Полагаю, эти деньги не так уж вам и нужны. Наверное, вы хотели открыть на них какое-нибудь дело. Ну что ж, отложите свое начинание…
– Да прекратите вы издеваться! – в отчаянии крикнула Светлана.
– Не вопите так, а то прибежит моя охрана. Ну, для чего вам деньги? – впился он глазами в ее лицо. – Только уж кончайте юлить, выкладывайте правду.
– Хорошо, – заговорила она, глядя в пол. – Я все вам расскажу. Я неправду сказала, будто все у нас в порядке. Не в порядке, и никогда не было. Вы уехали за границу, а для нас начались самые тяжелые времена. Мы чуть с голоду не пухли с этой карточной системой! Маня после родов была очень слаба, мама болела, тетя болела, папаша пил… – Она взглянула на него и больше не отводила глаз. – Все на мне! И продуктов не достать, их просто не было, даже по карточкам… Мы выращивали на даче овощи, завели кур и кроликов. Я сама курицам головы рубила!.. О, вам не понять… Разделывала кроликов, которые только что в клетках живые прыгали. Выпускала кишки, разрезала еще теплую тушку и варила консервы, чтобы зимой нам было что есть… На приличную работу я, конечно, устроиться не могла. Сонька училась, а из нашей инвалидной троицы то одна, то другая в больнице. Мальчишки маленькие… Уже пять лет я работаю в трех местах уборщицей, потому что не могу на целый день из дома уходить… Я приспособилась и даже смирилась с тем, что никогда нам сытно не жить. Надеялась, что немного легче станет, когда Манька наконец начнет работать и Сонька закончит институт. А в этом году, с самого начала, все посыпалось…
Света сделала паузу, сообразив, что про возвращение Михаила говорить ни в коем случае нельзя. Она прекрасно помнит, как Юрий издевался над ее любовью, и сейчас просто не в силах выдержать это.
Шереметьев слушал серьезно, без усмешки.
– Откуда же у вас это прелестное платье?
– Это бабушкино, трофейное, – призналась она. – После войны дедушка служил в Германии, и какая-то немка отдала ему платье за несколько банок консервов. Бабушка всего пару раз надевала его.
Он молча смотрел на нее, ожидая продолжения. Света опять вздохнула.
– Папа в феврале умер. Хоть он и пьяницей стал, но все-таки мужские руки в доме… И я очень переживала, честно. Мне казалось, это я виновата в его смерти. А сейчас еще выяснилось, что тетя Поля, надеясь разбогатеть в инвестиционном фонде, заняла у афериста денег, расписок надавала. За два года проценты наросли… Короче, мы должны ему двадцать тысяч. Он угрожает, что, если не отдадим, отберет у нас квартиру, а нас переселит в однокомнатную. Я не могу этого допустить! Мы и так живем хуже некуда, да еще ютиться друг у друга на головах!
Она умолкла, кусая губы. Готовые вот-вот пролиться слезы стояли в глазах.
– Почему же вы не рассказали все сразу, вместо того чтобы ломать комедию? Только не вздумайте рыдать, дорогая. Вы уже испробовали все свои фокусы, кроме этого. Увольте! Я оскорблен в своих лучших чувствах и глубоко разочарован. Оказывается, моя неотразимая личность и бессмертная душа вас не интересуют, вам нужны только мои деньги.
«Неужели он, и правда, оскорблен? Значит, на самом деле я небезразлична ему? Может, все еще получится?»
Но синие глаза смотрели на нее отнюдь не влюбленно. Юрий довольно ехидно улыбнулся:
– Ваше обеспечение не подходит. В обычной практике стоимость залога в три раза должна превышать сумму займа. Что еще вы можете предложить?
«Ну, вот и все, – обреченно подумала она. – Надавить на жалость не удалось. Остается последнее».
Собираясь с силами, она стиснула зубы, затем глубоко, как перед нырком, вдохнула.
– Вы… говорили когда-то, что хотите меня…
Шереметьев с непроницаемым лицом вальяжно откинулся на спинку дивана. На мгновение Свете показалось, будто в глазах его что-то мелькнуло, но он продолжал молчать.
– Вы говорили тогда, что ни одну женщину не хотели так, как меня. Если вы все еще… Юра, я буду делать все, что вы хотите и как хотите, только дайте мне эти деньги!
«Хоть бы он что-нибудь сказал, а не сидел как истукан! И смотрит как-то странно, может, его просто забавляет все это?» От волнения она покраснела, было так стыдно вымаливать деньги, предлагая взамен себя.
– У меня меньше месяца, а этот человек… Он угрожал…
– Минуточку! Почему вы вообразили, что я все еще вас хочу? И с какой стати решили, что стоите двадцать тысяч долларов?.. Шикарная женщина берет двести за ночь.
