Александр Чернов - Спи спокойно, дорогой товарищ. Записки анестезиолога

Он кивнул:

– И милиция, надеюсь, тоже. Стой тихо… Кстати! А почему ты сейчас по-русски со своим бароном разговаривала? Он точно по-нашенски понимает?

– И не только. Барон знает несколько языков. Он университет закончил.

– Зачем же ты ему мои слова там, в коридоре, переводила?

– А-а, это, – улыбка стала шире и искренней. – Это был не перевод. Я передавала ему свое понимание ваших слов. Чтобы он был уверен, что я все правильно поняла.

– Оригинальный метод контроля.

– Ну и как отношения? – Масяненко заканчивал сшивание кожи пациента. – Далеко зашли в совместных переживаниях?

– Не фантазируй, – юморить Рассветову не хотелось.

– Я вот что, Коля, думаю. – Олег на несколько мгновений замер с занесенной над раной иглой. – Это ведь она не на мужа рвалась посмотреть. Ну, вернее, не только на него. Это она тебя за работой увидеть хотела.

– Точно, страстная чавельская душа, – озорно подхватил Павел. – Николай Васильевич мужчина видный, а у нее горе, бабская натура поддержки требует.

– Шутники, итить вашу. Ушивайтесь и сматывайтесь. Ты в милицию дозвонилась? – обернулся Рассветов к санитарке.

– Да. Они в курсе. Наряд уже выехал.

– Значит, двойная охрана у нашего молодца будет. Благоверная своих боевиков вызвала, – объяснил он.

Масяненко закончил сшивание раны и проверял работу дренажных трубок. Павел, выполнив почетную миссию ассистента, выжидательно поглядывал на городского хирурга.

– Свободен, – кивнул старший дежурант.

– Свободен да заперт, – осадил рванувшего к двери Павла Николай. – Оперблок не покидать до приезда товарищей из органов. Ждать, я думаю, недолго.

– Вам легко говорить, а у меня уважительная причина. – Молодой хирург смущенно замялся, надеясь на догадливость коллег.

– Приспичило, что ли? – Олег цинично озвучил деликатную неприятность.

– Физиологическая необходимость, – кивнул Павел, зардевшись.

– Да ты не смущайся. Что естественно, то не безобразно, – подбодрил Николай. – Мы все здесь маленько испугались.

– Ха! Роковое стечение обстоятельств, значит, – подытожил Олег, снимая окровавленные перчатки. – Запомни, Паша. Даже в экстренной ситуации у врача должно найтись время для удовлетворения биологических потребностей. Улавливаешь?

– Но ведь бывают ситуации, когда жизнь пациента…

– Жизнь пациента всегда зависит от действий врача. Особенно в нашей с тобой специальности. – Хирурги вышли в предбанник и сняли наконец колпаки и маски. – А как ты будешь действовать, если у самого припекает? Логика понятна? Стоит ли минута отсрочки часа и более спокойной работы?

Павлу оставалось лишь виновато развести руки.

– Что ж, буду терпеть до последнего. Ну а когда совсем невмоготу станет, воспользуюсь «уткой». – Впрочем, о последнем варианте ему думать не хотелось.

– Вот это по-мужски. И по-медицински. – Олег смачно ополаскивался под широкой струей, смывая перчаточный тальк с рук. – «Пописал смело – оперируешь умело!» Чем не поэзия нашей профессии?!

Ожидавшая в холле супруга пациента пронзила их вопросительным взглядом.

– Закончили, – кратко сообщил Масяненко. – Операция прошла успешно. Даст Бог, и заживет не хуже. – Помедлив, уточнил: – Двери заперты?

Она быстро закивала:

– Да-да. Наши сейчас будут.

– Наши тоже. Что ж, подождем.

Хирурги прошествовали в дальний край оперблока, где находилась подсобная комнатушка, служившая «залом ожидания» для персонала в пред-, между– и постоперационном периодах. Умеренной захламленности помещеньице сочетало в себе функции комнаты для курения, буфета, переговорного пункта и раздевалки. Жадно попыхивая сигаретами, доктора с ленивой досадой вспоминали о заждавшемся их накрытом столе в ординаторской.

Тем временем в обитом пластиком пространстве операционной Николай приводил цыгана в чувство.

– Витамины и пирацетам по вене. – Он ощутимо пощекотал лежебоку за ухом. Через минуту, добившись ответной реакции, строго приказал: – Открывай глаза. Сергей, слышишь меня? Глаза! – Анестезистке: – Прозерин, медленно.

Недовольный вялой откликаемостью пациента, анестезиолог потянулся к истории болезни. Так и есть. «Сергей» в графе «имя». Больше данных нет.

– Он такой же Сергей, как я Гиви, – пробурчал Рассветов. – Небось и в трезвом уме на эти позывные через раз откликается.

– А давайте у его жены спросим. Она-то должна настоящее имя супруга знать.

– Да ладно, подождем, – буркнул врач, не заметив быстрого взгляда медсестры. Впрочем, реагировать на язвительную остроту женской проницательности он был не в настроении.

– Снимай кислород, на воздухе полежит. Пусти ему по вене стимулятор дыхания, молодой – сердце выдержит.

Пять минут прошли в молчаливом ожидании. В мозговой активности и двигательных реакциях пациента наметился явный прогресс.

– Давай-давай, Сергей, возвращайся! – Анестезиолог сочетал медикаментозную стимуляцию с физической. – Открой глаза! – Команда исполнена, стопроцентный признак отступления наркоза. – Язык покажи, язык! – С этим сложнее. Слабоосознанный взгляд черных глаз, казалось, не визуализировал склонившегося над ним доктора.

– Может, он по-русски плохо понимает? – предположила анестезистка.

– Скорее всего. – Рассветов выпрямился и, потянувшись, озвучил новую стратегию действий. – Здесь не рассказывать нужно, а показывать.

Он отогнул край маски, открыв мясистые губы, и еще раз скомандовал:

– Покажи язык!

Для пущей наглядности Николай, глядя в осовевшие глаза пациента, продемонстрировал, что нужно сделать:

– А-а-а! Покажи!

Цыган слегка нахмурился, словно переваривая увиденное, и медленно открыл рот.

– Есть контакт! Смотри на меня! – почти ласково шлепнул он прикрывшего глаза цыгана. Поймав недобрый взгляд задерганного пациента, Николай медленно согнул шею, коснувшись массивным подбородком широкой груди. – Делай так! Подымай голову!

Процесс вникания на этот раз был несколько продолжительнее. Цыган с ленивой задумчивостью невыразительно разглядывал врача, вероятно готовясь к продолжению сонного часа.

– Голова! Поднимай! – Вновь изображение действия на собственном примере. – Аня, ускорь аналептики! Готовь антагонисты наркоты. Сдается мне, слишком добросовестно мы парня обезболили.

То ли испугавшись болевой стимуляции, то ли запоздало уразумев суть требований настырного доктора, пациент медленно приподнял голову.

– Уверенно держит. Это радует.

Николай опустил голову больного на подушку и, отсоединив шланг дыхательного аппарата от интубационной трубки, приказал:

– Дыши!

Первичные несинхронизированные потуги быстро перешли в поверхностное, но весьма приемлемое для начальной стадии дыхание. Костлявая грудная клетка разноамплитудно двигалась в такт импульсам дыхательного центра, взгляд темно-карих глаз стал требовательнее и злее, а поток воздуха через сжимаемую желтыми зубами интубационную трубку не оставлял места беспокойству о недостаточной оксигенации пробуждающегося организма.

– Хорошо! Теперь медленнее и глубже. – Николай в очередной раз изобразил требуемое действие. Медленно раздувая полным вдохом бочкообразную грудную клетку, он с шумом выдыхал набранный воздух через рот, стараясь не терять из фокуса пациента.

При первой попытке интенсивного вдоха подопытный, неумело заглотнув теребившую надгортанник трубку, выдал бурный позыв на рвоту. Благо, судя по отсутствию непереваренного желудочного содержимого, к предшествовавшей поступлению в больницу трапезе он отнесся весьма легкомысленно. Впрочем, сейчас это в целом неблагоприятное для его здоровья обстоятельство было только на руку всем участникам интраоперационной драмы, так как анестезиологу не понадобилось отсасывать рвотные массы, а пациенту – терпеть неприятную процедуру.

– Ну-ну, спокойнее! – Рассветов с участием похлопал широкими пальцами смуглую скулу. – Медленно, глубоко дыши.

Он снова изобразил пару образцовых выдохов. Цыган ответил новыми позывами на рвоту.

– Не рыгай! – Хлопок по щеке непослушного субъекта был резче и сильнее предыдущих. – Аня! Антирвотное по вене, всю ампулу.

Преодолев первый накат тошноты, мужчина задышал ровнее и глубже. Николай, столкнувшись взглядом с вопросительно уставившимися на него глазами, чинно кивнул:

– Уже скоро.

Но рутинная процедура пробуждения была нарушена внезапным вторжением.

Щуплая фигурка, возникнув на пороге операционной, стрелой метнулась к лежащему на столе телу:

– Папа! Папа!