Лариса Теплякова - Любовь как откровение
Однако стало легче, и вскоре Лиля заснула. Остаток ночи прошёл безмятежно.
Утром пациентка Воронцова открыла глаза и обнаружила себя в светлой чистой больничной комнатке. Её ничто не беспокоило, и все ночные события показались бредом. «Это кино не про меня!» – подумала Лиля. – «Всё со мной в порядке, и вообще, какого чёрта я тут развалилась? Надо бы как-то собраться, да и вернуться домой».
Однако медработники имели другое мнение. Вначале зашла медсестра, сунула градусник, взяла кровь на общий анализ.
Девушка деловито и быстро нажала на раненый ею палец, и из пореза возникла густая капелька тревожного алого цвета.
– Скажите, а вас совсем не пугает вид крови? – вдруг спросила Лиля. Её немного мутило.
– Нет, не пугает! – бодро ответила девушка.
– А если сами сдаёте?
– Сама? Своей кровушки жалко! – усмехнулась медсестра. – Но надо, что делать!
– А чужой не жалко?
– Жидкость, обычная жидкость. Работа у меня такая, понимаете? Вы скажите спасибо, что я у вас тут забор крови сделала, в палате. А то бы пришлось вам встать пораньше да идти в лабораторию, да там очередь отстоять, – с упрёком сказала медичка.
– Что вы, спасибо! – Лиля поторопилась отблагодарить её. – Я вам признательна!
Вскоре явился незнакомый доктор.
– Здравствуйте, я ваш палатный врач! – радостно сообщил он. – Меня зовут Владимир Олегович Пудовкин. Будем с вами сотрудничать, возвращать вас к нормальной жизни.
Не спрашивая разрешения, доктор Пудовкин по-хозяйски присел на стул рядом с кроватью, откинул одеяло, сам приподнял пижаму пациентки и стал пальпировать живот. Он неторопливо гулял пальцами по Лилиному телу, осторожно прощупывал, словно внутри, в утробе, хранились сокровища. Его прикосновения были приятны и даже утешительны. При этом он приветливо улыбался, будто ему нравилось это незатейливое занятие больше всех других дел на свете.
– Похоже на камушки в желчном пузыре, – сказал Владимир Олегович. – Сегодня я распишу вам назначения, будем тщательно обследоваться, а потом решим, что нам с вами делать.
– Потребуется операция? – встревожилась Лиля.
– Пока не знаю. Попробуем обойтись без неё, – пообещал Пудовкин, вставая со стула.
– Владимир Олегович! А от чего образуются камни? – удивлённо спросила Лиля.
– Ох, женщины! Всё-то вам надо знать! – весело усмехнулся доктор и объяснил, как школьнице. – Представим чайник. Если им долго пользоваться и не чистить, то в нём образуется накипь. Отложения солей, растворённых в воде. С течением времени в человеческом организме тоже всякие шлаки затвердевают и откладываются в разных местах. Иногда лежат себе годами, а порой начинают беспокоить своего хозяина, мешают проистекать нормальным процессам. Возрастные изменения. Всё изнашивается, нет ничего вечного. От всего лишнего, нездорового, надо избавляться. Вот и весь сказ!
Доктор вышел, и Лиля опять осталась одна. «Растолковал как девчонке, а сам, пожалуй, мой ровесник или даже моложе. Впрочем, больной человек всегда слаб, зависим и даже глуповат рядом с лечащим доктором, – размышляла она. – Значит, камни. Жила страстями, горячечными вспышками. Страсти перекипели и выпали в осадок, отложились камнями. Нет ничего вечного, это точно!»
Что такое болезнь? Это предательство собственного организма. Живёшь, строишь планы, намечаешь сроки, а тело вдруг предаёт тебя, и всё срывается. Коварно, без ультиматума, организм отказывается служить. У тела свои законы, свои ритмы. В них нет ни выходных, ни праздников, ни сезонов. Органы работают день и ночь, круглосуточно, и капризно требуют ухода, как всякий механизм, в котором случилась поломка.
Лиле пришлось подчиниться и терпеливо выполнять все врачебные указания. Она перемещалась по кабинетам, где её обследовали и обнаруживали новые физиологические подробности, касающиеся её организма. Она исполняла печальную необходимость и казалась себе неухоженной, встревоженной тёткой неопределённого возраста, упакованной в бесформенный махровой халат. У каждой леди выпадает такое короткое время, когда она позволяет себе расслабиться и становится простой тёткой. У Лили подобный период затянулся, и это происходило с ней впервые. Больничные коридоры тянулись, как тупая, надоедливая боль. Хождение по ним вызвало типично женский страх – боязнь увядания. Вдруг болезнь уничтожит красоту, а вместе с красотой развеется всё её очарование, и набегающие годы, как волны, захлестнут с головой…
Лиле ставили капельницы, и постепенно ей делалось легче. Под капельницами хорошо думалось, а потом отменно спалось. Доктор убеждал её потерпеть, не спешить выписываться, потому что он очень надеялся, что удастся разделаться с её проблемой без оперативного вмешательства.
Доктор Пудовкин был очень весёлым и приветливым. Он к месту острил, и часто повторял: «Ах, женщины!» или «Вот у вас, у женщин». Лиля уже знала, что он из семьи потомственных врачей, и, возможно, многие шуточки передавались из поколения в поколение. Скорее всего, он машинально копировал отца или уважаемого наставника, но знал ли Владимир Олегович женщин по-настоящему, не по учебникам, не по рентгеновским снимкам и не по историям болезней? Какой была его собственная мужская история? Чем лучше становилось Лиле, тем сильнее ей хотелось узнать про доктора как можно больше.
Её навещала Зинаида. Их отношения потеплели, и Лиля была искренне рада этому, даже если сближение случилось по поводу её недомогания. Увидев Зинку в своей палате, она даже пустила скупую слезу – так она была растрогана. Зина быстро промокнула ей лицо своим носовым платком и чмокнула в щёку.
– Всё обойдётся, Лиль! Будешь опять, как новенькая! Ты только что-то на себя не похожа, надо тебе халат сменить. Спрятала всю фигуру, никакой элегантности, – шутливо проворчала Зина.
– Мне было так плохо, Зиночка, что я совсем не задумалась, как буду выглядеть. Схватила старый тёплый халат – и вперёд. Почему-то мне казалось, что в больнице будет холодно. Погода-то на улице – дрянь. Вот так, Зина! Лежу тут – тётка тёткой и думаю, что любовники приходят и уходят, а камни в организме остаются, – грустно пошутила Лиля. – Если честно – чувствую себя ущербно.
– Ничего, мы тебя облагородим! – заявила Зина.
Через день Зинаида привезла щегольской бархатный халат, тапочки в виде мягких туфель, цветом в тон к халату и красивую заколку для волос.
– Ну-ка, одень! – распорядилась Зинаида. – Я на себя мерила в магазине, думаю, и тебе пойдёт.
Лиля облачилась в обновки.
– О, другое дело! – обрадовалась Зинаида. – Дай-ка, я тебя ещё причешу!
Лиля села на стул, а Зина заботливо расчесала подруге волосы и собрала их заколкой.
– Красавица! – оценила Зина, проделав работу. – Хоть замуж отдавай. Слушай, паренёк твой звонил, искал тебя.
– Кто, Денис?
– Ну, да. Пришлось признаться, что ты в больнице, но пока не сказала – в какой именно. Думаю, опять позвонит.
– Передай ему, чтобы не приходил сюда. Я не хочу с ним в больничной палате встречаться. И вены исколоты, все в синяках, и я сама бледная, как смерть. Брови не оформлены… Скажи, пусть не приходит, – попросила Лиля, разглядывая себя в небольшое зеркало, висевшее на двери.
– Ладно, попробую. Но послушает ли он – вот вопрос…
Дэн не послушался, он пришёл.
– Лиля, ты простишь меня? Я так ужасно поступил, сорвался! Мне так стыдно перед тобой! Раскричался, зеркало разбил, – он сразу повинился. – Через день начал звонить тебе, а ты не отвечаешь. Тогда я позвонил в твой офис…
– Дэнька, ты что! Я и не рассердилась. Сама дура была, разозлила тебя своими рассказами. Ты не мучайся, всё хорошо, я поправляюсь. Ты только не ходи ко мне, ладно? Ну, неприятно мне в такой обстановке тебя принимать, – ласково попросила она.
– Хорошо, как скажешь, – нехотя пообещал Дэн. – Тогда я буду звонить, и ждать тебя. Ты только бери трубку, ладно?
– Хорошо, договорились, – мягко сказала Лиля.
Дэн неловко обнял её и поцеловал в щёку. От него веяло физическим здоровьем и свежестью. Он, пожалуй, вообще не ощущал работу своих внутренних органов. У него всё исправно функционировало. Он как наливное яблочко, а она – уже вяленый изюм. Ягодка, да не та. Не виноградинка.
Денис ушёл, а ей вдруг вспомнилась басня, которую она учила перед поступлением в ГИТИС. Она тогда несколько вещей готовила – на всякий случай. Именно эти куплеты Лиля не читала комиссии, но строки сохранились в памяти, и легко всплыли из подсознания.
Большая баловница и вертушка, кокетливая Козочка-резвушка любила танцевать и флиртовать, и молодых козлов игриво задевать.
Так время Козочки текло беспечно.Однако молодость, увы, не вечна.Прошли года, и наша егоза —теперь уж в возрасте солидная коза.
Вот как-то вдоль канавки небольшойидёт Коза. А там, на стороне другой,без привязи, свободный и спесивый,Козёл гуляет – молодой, красивый!
– М-м-мы, кажется, уже знакомы с Вами? —заблеяла Коза, и, ну, перебирать ногами,и Козлика коленками прельщать.А тот Козу не хочет замечать!
Перескочить к Козлу она решила.Но, ах! В ногах былой уж нету силы.В канаву шлёпнулась с размаху,нагнавши на лягушек страху!
Чтоб в положении смешном не оказаться,Необходимо с возрастом считаться.
Жизнь будто сделала затяжной виток, и басня явилась к ней из юности, взбудоражила, подтолкнула к размышлениям. Значит, всё же не зря учила. Пригодилось.
