Сережа Павловский - Мутный пассажир (сборник)
Как и вчера, он снова не мог уснуть после тяжёлой рабочей смены. Он лежал на диване, ворочался, но его мысли по-прежнему занимал шумный дух и метод борьбы с ним.
Он переворачивался с бока на бок и набрасывал в голове текст, который собирался озвучить своему необычному знакомому в следующую смену. Попутно он проговаривал его в голове, репетируя интонацию и изменяя неудачные предложения на более подходящие обороты.
Пенсионер был уверен, что его план сработает, потому что, как он считал, ни одна сила не сможет устоять перед настоящими, искренними чувствами. Будь то ядерная мощь великой державы или неведомая ёбаная хуйня.
За целый день он так и не поспал и даже ничего толком не поел. А когда на улице стало темнеть, Петролич быстро оделся и заспешил на свою новую работу.
Третья смена началась так же, как и первые две. Сначала всё было тихо и помещение, за которым следил сторож, выглядело спокойным, одиноким и брошенным.
Петролич был серьёзен. Он старался не шевелиться и не нарушать тишину, чтобы была возможность реагировать на каждый шорох, который он может профукать обычным кряхтением, протиранием своих очков или сморканием в платок.
Наконец полтергейст себя обозначил и пошумел пустой коробкой из-под чего-то, бросив её из одного угла склада в другой.
Петролич напрягся, повернул голову на шум, встал, подошёл к коробке, поднял её и поставил на место. Полтергейст будто этого и ждал, потому что уже в следующую секунду пустая коробка, которую сторож только что поставил на место, снова полетела в тот же угол.
– Всё играешь, – пенсионер снова её поднял и вернул на то же место.
– Помирааааеешшшшь, – разлетелись эхом по помещению искажённые слова сторожа, после чего коробка снова была брошена в тот же угол.
– Именно на этом мы и остановились сегодня утром, – сторож в очередной раз взял коробку, медленно подошёл к месту, откуда она была брошена, сделал ложное движение, будто собирался поставить коробку на место, затем резко отбросил её в сторону и схватил полтергейста за руку. – Попался, полтергей!
Призрак разозлился, принялся вырываться из руки пенсионера, метаться из стороны в сторону и опрокидывать всё, что было в радиусе метра. Но Петролич крепко держал его одной рукой, ухватившись второй за тяжёлый металлический стеллаж, с которого сыпались коробки с товарами.
– Стой! – кричал пенсионер, обращаясь к шумному духу, стараясь перекричать грохот, который тот устроил в панике. – Я хочу с тобой поговорить! Ты можешь успокоиться на минутку? – Коробки на стеллаже закончились, стойка заметно убавила в весе, и призрак уже вовсю раскачивал стеллаж, намереваясь опрокинуть его на сторожа. – Я не причиню тебе зла. Ну же! Давай поговорим!
Стеллаж перестал шататься, и Петролич шумно выдохнул:
– Спасибо.
Пенсионер отцепился от стойки и потянул призрака за собой, проходя вдоль помещения к старому дивану, который он смену назад очерчивал мелком от тараканов.
– Пошли, я тебе кое-что покажу, не бойся. Всё хорошо.
Они миновали диван и подошли к окну, вид из которого был располосован решёткой на много маленьких кусочков.
– Я начну с того, что представлюсь, – начал сторож. – Приятно познакомиться, пенсионер Петролич, – он тряхнул рукой, которой держал за руку призрака, изобразив приветственное рукопожатие. – Я бы хотел тебе кое-что показать.
Сторож сделал глубокий вдох, слегка наморщил лоб, вспоминая вступление своей заготовленной речи, и начал:
– Это не просто решётчатое окно. Это метафора. Я здесь будто в тюрьме. Представь, что всё это помещение – это наша тюремная камера, где я – новенький, а ты – старенький, который пытается меня запугать или, может, даже опустить. Усадить на парашу, зашкварить или трахнуть в зад. Не знаю точно, как у них там это называется правильно. И из этого самого окна можно увидеть всё то, чего нам не достать, – сторож протянул свободную руку к окну и сжал ладонь в кулак. – Но давай будем предельно откровенны друг с другом. Мне шестьдесят три года. И всё, что происходит здесь, на этом складе, меня мало волнует. Мне не страшно. Не сказать, чтоб я ничего не боялся. Но уж тебя-то, молокососа, я точно не боюсь…
Призрак задёргался и снова начал буянить.
– Ну что ты как девочка! – разозлился пенсионер. – Дай договорить!
Полтергейст нехотя успокоился.
– А знаешь, чего я боюсь? – пенсионер посмотрел в точку, где мог находиться призрак. – Вот его, – он снова указал свободной рукой на располосованный вид из окна. – Я много чего повидал в жизни. Конечно, с привидением я столкнулся впервые, но сегодня меня это нисколько не удивляет и не пугает. А вот разруха за окном меня пугает, и ещё как. Мне страшно не за себя, мне страшно за следующие поколения. За тех, кто будет жить завтра. И я боюсь за них. Я боюсь, что они вернутся к тому, с чего начинали мы. Я боюсь, что они переживут всё то, от чего мы столько лет пытались уйти. Я боюсь, что они на своих шкурках познают весь ужас, происходивший с нами. Тот ужас, о котором мы им рассказывали, объясняя, что сейчас они в безопасности. Тот ужас, который мы всеми силами старались перешагнуть ценой собственных жизней.
Ты шумишь тут коробками, портишь товары и даже не представляешь, что сегодня необоснованно высокие коммунальные платежи на общие домовые нужды. И может, очень скоро мы все будем жить в коробках, которыми ты тут сейчас разбрасываешься. Мы платим столько денег, которых и так практически нет, ни за что.
У нас дорогой проезд в общественном транспорте, который ходит хуже меня, как тяжело больной инвалид – так же изредка и криво. Но тебе ведь об этом неизвестно, ты же летаешь. А мы ходим.
Мы ходим по плохим дорогам, которые зимой почти не чистят и даже не посыпают наледь песком. Мы ходим по улицам, где не горят фонари, в больницы, где почти не осталось бесплатной медицины.
Чтобы попасть на приём к врачу, нужно выстоять сумасшедшую очередь за номерком, которых всего четыре. Но ты ведь об этом не знаешь, потому что у тебя ничего не болит. А у меня болит. Мне шестьдесят три года, у меня всё болит. Но больше всего душа. Но мне никто не поможет, потому что бесплатных врачей-то нет. Все хотят зарабатывать деньги и жить красиво. Врачи не исключение, они тоже люди. Они ушли работать туда, где платят – в частные клиники.
И по вербовке сюда никто не хочет ехать, потому что молодым специалистам нечего предложить. Все хотят квартиры, но муниципального жилья не осталось и приезжих негде разместить. Муниципальное жильё продали и положили деньги себе в карман. Вообще никакого жилья не осталось, и новое не построили, потому что, если верить результатам переписи населения, квартиры пустуют. Они чьи-то. У кого-то одного их может быть целых пять, а он их даже не сдаёт, квартиры пустуют. А кто-то впятером ютится в скромной двушке или даже однушке. И зачем, спрашивается, строить новые квартиры, если их уже построено больше, чем живёт людей в городе?
И я, может, пошёл бы в платную больницу, но у меня нет денег, потому что у меня маленькая пенсия, которая уходит на коммуналку и кредит. Сейчас все нахватали себе кредиты и теперь мучаются и крутятся, чтобы их отдать. Кто-то даже берёт новые кредиты, чтоб погасить старые. А ты вообще знаешь, что такое кредит?
Все живут как зашуганные зомби, только ещё хуже. А ты и такие, как ты, только всё усугубляют. Люди и так живут в страхе и паранойе, постоянно накручивая себе, что за ними кто-то следит, а ты ещё и дебош устраиваешь.
Посмотри на людей: да они настолько привыкли думать, что они всегда под прицелом и колпаком, что даже по телефону не могут обсудить какую-то мелочь. Они говорят: «Это нетелефонный разговор», хотя тема разговора – вчерашняя серия очередного мыльного сериала, название которого никто не помнит. А ведь их никто не подслушивает. Но они все думают по-другому. Паранойя в организме на генном уровне. И кредиты в этой паранойе играют не последнюю роль.
Вот я подарил своему сыну дорогую машину, потому что хочу, чтоб он жил счастливо и без мыслей, что он кому-то что-то должен. Чтоб он мог идти в ногу со временем. И мне нужна эта работа, потому что я не хочу, чтоб мой сын от нынешнего темпа жизни сошёл с ума к тридцати годам и застрелился от безысходности. Я стараюсь ему помогать и поддерживать во всём, поэтому и работаю, являясь пенсионером. Пусть я работаю сторожем на складе, но это ведь лучше, чем ничего. Если бы мне позволяло здоровье, я бы пошёл фуры разгружать. Но тебе и эти чувства чужды. Ты ничем не гнушаешься.
Ты крушишь всё помещение, даже не представляя, какой сегодня дорогой ремонт. А ты хоть знаешь, сколько стоят обои и краска? Сколько стоит новая мебель? А знаешь, сколько стоят продукты? Конечно, нет, потому что ты ничем не питаешься!
Вот я сейчас говорю всё это, а тебе даже не стыдно. Тебе всё равно, потому что это тебя не касается. А меня касается. И мне страшно. Я боюсь и злюсь, потому что никак не могу на это повлиять. Я не могу даже поучаствовать в выборе мэра своего города, потому что его назначает глава нашей республики, которого, в свою очередь, назначает президент. Представляешь, мы строили демократию столько лет, а пришли к тому, что выборные должности стали назначаемыми.
