Александр Кабаков - Повести Сандры Ливайн и другие рассказы
В конце концов я нажала на проклятую кнопку – правда, производя это действие, я пару раз заснула.
В окне был солнечный день. И по каким-то непонятным мне самой признакам я догадалась, что корабль стоит у очередного причала.
В гостиной я увидела открытый и пустой сейф. На столе, там, где вчера сидела Лара, лежал листок бумаги.
Под фирменным тиснением Star Sky явно женским почерком было написано вот что:
«Дорогая, не огорчайся, считай, что ты просто заплатила налог судьбе. Твоя доля под подушкой. Когда я засовывала ее туда, ты во сне произнесла выдуманное имя моего мужа. Но если тебе так нравится, пусть он остается Джо. Твоя Лара. Кстати, меня на самом деле так зовут – родители не просто читали русские книги, они были русскими».
Под подушкой лежал бумажный мешок, предназначенный для вещей, сдающихся в прачечную. Я не стала проверять его содержимое – вряд ли это было грязное белье.
* * *В коридоре первого класса, как всегда, пусто, и некому обратить внимание на босую женщину в вечернем платье.
Выйдя на боковую открытую дорожку, на которой сейчас, разумеется, нет ни одного джоггера, я едва не теряю сознание от влажной духоты. Похмелье в тропиках – это ужасно.
Глубоко внизу по широкому трапу льется толпа – все в шортах и майках.
Островной городок неотличим от всех, уже виденных, – две улицы параллельно линии берега и торговые переулки, понемногу заполняющиеся пассажирами левиафана.
Мне кажется, что я вижу их.
Он так и несет деньги в алюминиевом банковском кейсе. Шорты и гавайка ему не идут, ему надо всегда быть в белом кителе.
И ей не идут джинсы – собственно, не ей, а ее имени.
* * *Все дело в том, что я совершенно одна.
А их двое. Нет, Джо, это несправедливо – вас двое, и вы получаете две трети. Надо бы наоборот.
Однако хватит рыдать. Каждый делает то, что умеет.
Деньги ничего не заменяют и даже не утешают, но если уж начал их добывать, то останавливаться нет смысла.
Александр Кабаков***Кое-что о Сандре
С давних романтических времен юности я мечтал поехать (или поплыть?) на большом трансокеанском корабле. Чтобы всюду ковры, красное дерево, начищенная медь и шампанское, чтобы дамы в перчатках и мужчины в смокингах, чтобы кровь вытекала выпуклой лужей из-под двери каюты (привет от Агаты Кристи), а оркестр, не обращая внимания ни на что, наяривал бы Star dust … У беспорядочно начитанных молодых людей в голове столько мусора!
И вот в 1997 году, в разгар докризисной гульбы, я поплыл на корабле Celebrity , одном из трех (или тридцати?) крупнейших в мирекруизных теплоходов, по Восточным Карибам. Такой, из крупнейших, недавно опрокинулся и потонул на мели, где воробью по колено… Сплошная пластмасса и алюминий. Не то что красного – вообще дерева нет. Хай-тек, в общем.
Это были, мне кажется, самые скучные десять дней в моей жизни. Хотя оркестр играл «Звездную пыль», но под нее танцевали американские рабочие с женами и пенсионеры. Хотя они действительно были в смокингах и вечерних платьях – но, кроме этого, в их чемоданах были только широкие шорты и еще более широкие майки – для дневного времени. Все островки были одинаковые, и сувениры на них продавались одинаковые, и жара стояла одинаковая – под сорок по неведомому там Цельсию… Убейте меня, я не помню сейчас ни одного островного названия, кроме Сан-Мартен – но сам этот остров тоже не помню.
Бары на корабле открывались в одиннадцать. Любезная леди с соседнего табурета заботливо сообщила мне, что текила до обеда вредна, а с лаймом особенно. Озлобленный всем на свете, я ответил, что мой доктор запрещает мне до обеда только гамбургеры – как раз такие, мэм, грубо ткнул я пальцем во второй, который она доедала. «А, вы из Европы», – определила она по акценту и в ужасе отвернулась, как если бы обнаружилось, что я только что выполз из ада.
После этого разговора я стал покупать скотч большими бутылками на островках, в дьюти-фри – больше там все равно нечего было покупать.
От белой горячки и алкогольного гепатита меня спасли тоже дамы и тоже несчастные.
Одна – принцесса Диана, погибшая в эти дни. Я почти перестал выходить из каюты, обедал не в ресторане, а в корабельном фаст-фуде и неотрывно сидел перед телевизором. Новости о кошмаре под парижским мостом и версии следователей передавали непрерывно. Я стал меньше пить – увлеченный сюжетом, забывал сделать глоток. Однако к концу суток кончалась и бутылка – тут я чувствовал, что лицо мое намокло от слез, и вспоминал, что корабль уже, наверное, причалил к очередному островку и пора бежать в дьюти-фри…
Надобно заметить, что гибель народной принцессы тяжело переживал не я один. Во всяком случае, в островных магазинах появились очереди: пассажиры тащили на корабль алкоголь по литру на душу – больше не разрешалось: корабельные бары были безумно дороги, и администрация пыталась спасти их конкурентоспособность…
Вот в такой очереди мы и познакомились. С автоматической любезностью я сделал шаг в сторону, уступая ей место перед собой: она отлучилась зачем-то на минуту и теперь собиралась встать в конец – в американских очередях выражение «Я занимала перед этим мужчиной» не используется. Такого неполиткорректного, сексистского, дикарского поступка не мог совершить никакой современный американский джентльмен! Я пропустил вперед равноправную женщину, которая теперь, Боже, храни Америку, может служить в подводном флоте Соединенных Штатов! Ladies first – скоро это выражение будет помечаться в американских словарях как устаревшее… Поэтому она немедленно поинтересовалась, откуда я, изумилась, как положено, и переспросила – так в русской провинции переспрашивают «Из самой Москвы?!».
Мы вместе вернулись на корабль и сели выпить все же в баре – не хотелось глотать из горла, спрятав бутылку в бумажный пакет, поскольку палуба – общественное место. Мы говорили о Диане, конечно, и полностью сходились в оценке события: проклятые папарацци! Поэтому я, представляясь, скрыл свою первую древнейшую профессию – убийц Дианы иногда называли еще и журналистами. Назвался просто writer , зная, что никакого особого интереса этот статус в цивилизованных странах не вызывает. Никаких вопросов о том, как жить и во что верить, – максимум «а о чем вы пишете?» и «это приносит хорошие деньги?» – и дальше о погоде и кредитной ставке…
Но мою новую знакомую русский писатель неожиданно заинтересовал. Она допила один джин, попросила второй и, не отрываясь, рассматривала меня, быстро двигаясь к третьему. Я, в свою очередь, уже без стеснения, рассматривал ее.
Всеми своими чертами и размерами она напоминала маленькую собачку – пекинеса. Плоская мордочка, вдавленный, почти не существующий носик, выпуклый лоб, часто показывающиеся мелкие острые зубы… И ростом мне чуть выше пояса, метра полтора, и соответствующие ладони и ступни, и вообще – куклы таких размеров сидят в витринах игрушечных магазинов. Круглые вишнево-коричневые глаза тоже могли принадлежать кукле или, скорее, собаке – внимательный взгляд, про который говорят: «Смотри, какие глаза умные, прямо человек»…
Утром она оказалась первым человеком, которого я увидел в коридоре, ведущем на ресторанную палубу. Стоянка у очередного острова с дешевой выпивкой предполагалась в полдень,до открытия баров в одиннадцать тоже оставалось еще порядочно – положение было тяжелое. Я вышел из него по-мужски и по-московски: подошел к первому же бармену, поговорил с ним негромко – и он оказался родным братом нашего ночного таксиста, взял втрое и налил по двойному джину и скотча, закрасив на всякий случай колой. Мы уселись в последнем ряду кресел, расставленных вокруг малого бассейна, и некоторое время молчали, возвращаясь к жизни.
Первой заговорила она.
У нее был правильный язык, даже не совсем американский, без прожевывания слов, так что я понимал почти все сразу. А если не понимал, то переспрашивал, и она терпеливо повторяла сказанное другими, простыми словами и оборотами.
Мы сходились ежедневно в этом пустом фойе, как только кончался выпуск новостей, и сидели часа по два, пока не начинала подтягиваться к вечернему представлению публика. Она уничтожала свой джин нисколько не медленнее, чем я свой виски, а разница в весе у нас была по крайней мере двойная. Эта американская леди вполне достойно выступала бы в любой компании русских мужчин.
И, не закрывая рот ни на минуту, она рассказывала.
Все ее рассказы были, в сущности, об одном: о том, как ей не удалось разбогатеть.
О сбежавшем муже и жадном любовнике, о мошенниках, встречавшихся ей на каждом шагу, о рухнувших проектах, о подруге, перехватившей богатого жениха…
