Юлия Лешко - Мамочки мои… или Больничный Декамерон
Он встал и подошел к окну… Увидел идущую по дорожке, которая вела к соседнему корпусу, длинноволосую девушку и вспомнил…
…как по другому двору уходила другая, длинноногая, с волосами по плечам девушка. Не оглядываясь…
Доктор Бобровский сделал выдох, нажал «вызов» и даже зажмурился. В трубке послышался длинный гудок… Один… Второй… Третий…
Каждый из них сопровождался с трудом контролируемой мимикой Бобровского: он закрывал глаза, глубоко вздыхал, хмурился… Пауза, заполненная гудками, была почти мучительна для него… И, наконец, в трубке прозвучал такой знакомый… нет, совершенно незнакомый женский голос:
– Я вас слушаю… Слушаю! Алло, вас не слышно. Перезвоните, пожалуйста…
Все, она положила трубку. И Владимир Николаевич отбросил на стол свою…
* * *Вера Михайловна и ее муж Сергей с недавних пор стали замечать, что ходят теперь не под руку, а за руку: так, как выходят на танцпол. А сейчас, в кабинете Мищенко, они и сидели так же, сами не замечая того, что держатся за руки. Светило стоял перед ними, уперев руки в стол, вид у него был торжественный, а взгляд – «свадебный», как у работника ЗАГСа.
Голос звучал тоже – почти торжественно…
– Ну, что ж! Вера Михайловна, Сергей Анатольевич! Объявляю вас будущими родителями! Не вижу оснований для отчаяния! Поверьте моему опыту! Прогноз самый позитивный.
Вера прижала свободную руку к груди, да и Сергей заметно заволновался.
Сан Саныч сделал было эффектную паузу, хотел сказать еще что-то, подходящее случаю, но передумал. Стал менее торжественным, сел на свой стульчик с прямой спинкой и продолжил без всякого пафоса:
– Вам, друзья, предстоит еще несколько месяцев комплексного лечения. Обоим. Но я в вас уверен. Более чем! Во-первых, вы выдержали испытание сальсой… Да-да, Вера Михайловна, все не так просто! Космонавтов, прежде чем в космос запустить в одном экипаже, еще и не так проверяют… А вы – молодцы: отлично работаете в паре!
Светило сделал паузу, посмотрел на супругов серьезно, без тени юмора. Он уважал их – без всяких шуток. Сочувствовал и от всей души желал счастья. Но сейчас было не до сантиментов и не до прочувствованных речей.
– А во-вторых… Вы молоды, здоровы… Красивы! Особенно, конечно, вы, Вера Михайловна! И настроены очень серьезно. Думаю, к процедуре ЭКО прибегать не придется. Все состоится естественным путем. Вот вам мой вердикт. А я за свои слова отвечаю: вот уже тридцать шесть лет!
Вера смотрела на врача почти влюбленными глазами:
– Сан Саныч… Скажите, а у вас дети есть?
На лице у Светила расцвела не довольная, а даже горделивая улыбка. Что ж, он имел право так улыбаться:
– Четверо. Уже внуку год, а младшему сыну, между прочим, три с половиной!
Восхищенная Вера Михайловна засмеялась и начала аплодировать – эта привычка появилась у нее тоже в танцевальном клубе. Светило, давно отметивший, что женщины с открытыми эмоциями, как правило, легче беременеют, улыбнулся Вере, встал и откланялся, как удачно выступивший артист:
– Да! Так-то!
А потом, сев на свое место, произнес уже совсем тепло и сердечно:
– Все у вас хорошо. А будет еще лучше. Обязательно. Будет.
* * *…Спустя полгода Лена и Вася Петровские, сидя в маленькой комнате, которую выделили молодой семье Васины родители, смотрели на экране монитора любительский фильм. Смотрели не в первый и даже не в двадцать первый раз. И им не надоедало! Слава Богу, Котя, как они называли своего сына Константина, спал, наевшись Ленкиного молока, как сурок, и при нем можно было хоть в барабаны бить, не то, что кино смотреть.
Изображение поначалу скакало, как если бы этой камерой орудовал ниспровергатель стереотипов Ларс фон Триер. «Картинка» черно-белая, сбоку – буковки «REK» и цифры – год, число, время… За кадром царило какое-то веселое оживление, слышны были отдельные реплики… Но громче всех звучал голос «оператора» – им на проекте работал муж Лены:
– Блин, где тут запись? Ты не знаешь?
Дальше вступал второй молодой мужской голос. Он принадлежал, судя по изображению, обладателю огромных кроссовок, крупный план которых время от времени украшал прыгающий кадр:
– Да ты включил уже, вот лампочка светится… Хэндикам, старье…
Супруги Петровские покатывались со смеху…
Вася, тот, который говорил в кино, отвечал:
– Ну, что есть… Не до «3D», сам понимаешь…
Пока парни, ворча, разбирались с камерой, она работала: в перевернутой картинке видны были люди – мамы Васи и Лены, их однокурсники. Камера еще несколько раз переворачивалась в «умелых» руках оператора и его ассистента… В одном из таких перевернутых ракурсов стала видна Людмила Викторовна, стоявшая чуть поодаль, о чем-то оживленно беседовавшая с Васиной мамой. В руках у очень красивой Людмилы Викторовны красовался букет белых фрезий.
Откуда-то со стороны к ней вдруг подошел доктор Бобровский. Лена Петровская, как всегда в этот момент, вся обратилась в зрение, но…
Васька фон Триер снова качнул камерой, и картинка изменилась!..
Раздались ликующие возгласы, изображение еще раз перевернулось, как зеркало, повисшее на одном гвозде… И в этом опрокинутом кадре стало видно, как вся небольшая толпа срывается и устремляется куда-то в едином порыве.
Голос ассистента на этом фоне проговорил:
– Ладно, давай, папашка, иди сына встречай… Сам разберусь…
И вот только с этого момента картинка приобрела нормальный вид и цвет, и зрители, вместе с объективом видеокамеры, получили возможность наблюдать, как…
…из дверей вышла медсестричка со сверточком в голубом одеяльце, за ней – уже не очень кругленькая улыбающаяся Ленка, к которой тут же с поздравлениями и букетами бросились все. А Вася, кажется, готовый расплакаться, осторожно принял на руки сына…
Немного ворчливый голос ассистента по-прежнему перекрывал все остальные звуки:
– Может, обернетесь все-таки, а? Съемка же идет, историческая, между прочим! Семейная хроника!..
…В маленькой комнате в Бресте Лена и Вася целовались, забыв выключить свое кино. Сын Котька мирно спал…
* * *Эпизод, не вошедший в семейную хронику Петровских, в жизни выглядел так.
Доктор Бобровский, волновавшийся в утро выписки Лены Петровской не меньше, чем свежеиспеченный отец семейства Васька, долго наблюдал из-за дверей за группой встречающих молодую мать. Среди них была и Мила, державшаяся в самом центре: с ней то разговаривала чья-то мама – то ли теща, то ли свекровь, то она смеялась со студентами, на тот момент – уже бывшими… Как к ней подступиться, не сильно привлекая к себе внимание, Владимир Николаевич не знал.
Но время шло, ребенка уже готовили к торжественной встрече с родственниками, и дальше стоять в засаде было нельзя.
Бобровский вышел из укрытия и с деловым видом направился к служебной лестнице. И, как будто он только что заметил Людмилу, остановился, сделав лицо приятно удивленным, а уж потом направился прямо к ней. Она тоже улыбалась, но не ему…
– Здравствуй, Мила.
Услышав имя, которым ее давным-давно никто не называл, Людмила Викторовна нахмурилась – чуть-чуть, лишь вертикальная морщинка между бровей появилась-исчезла:
– Ты?…
Он взъерошил волосы, стараясь держаться как обычно – «козырем», гордо расправил плечи. У Милы сжалось сердце: она поняла, что он по-настоящему взволнован. Поняла, что встреча не случайна. Что ему очень трудно сейчас. Все, все сразу поняла.
Володя спросил:
– Что, сильно изменился?
Мила внимательно, прищурив глаза, всматривалась в когда-то любимое лицо:
– Конечно, изменился. Наверное, изменился…
Это был их первый разговор спустя много-много лет. И не последний. Но это уже совсем другая история…
Глава четвертая
«Буслы прилетели!»
– Все. Я – к моим мамочкам. Как у тебя настроение? – спросила Вера и открыла дверцу машины. Вгляделась пристально в сосредоточенное лицо мужа и, не дождавшись ответа, заявила: – У меня – супер!
Заявка прозвучала уж очень категорично: как последнее предупреждение или рекомендация врача.
Стрельцов с улыбкой посмотрел на жизнерадостную Веру. С ней рядом подолгу грустить не удавалось. У Веры с первых их дней была одна хорошая привычка: стоило ему приуныть – жена тут как тут: растормошит, рассмешит, зацелует. А если и это не работало – принималась щекотать. Он всю жизнь очень боялся щекотки и начинал по-дурацки хихикать, если Вера донимала его этим простым своим методом, чтобы вывести из эмоционального ступора. Да еще и приговаривала: «А-а, боишься! Щекотки боятся только ревнивые… Отеллы всякие боятся, африканские вожди и каннибалы Берега Слоновой кости…» И от этой смешной ерунды, от этих ее хулиганских манипуляций он начинал смеяться…
– У меня тоже хорошее. Дай поцелую… Никуда бы тебя не отпускал…
Сергей поцеловал жену – душистую щеку, брови, хотел бы и глаза, и эти смеющиеся губы… Но губы и глаза нельзя: Верочка с утра уже накрашена. А как же: перед мамочками нужно «выглядеть»!
