Людмила Петрушевская - Санаториум (сборник)
Итак, когда Ивановна удалилась вон со сцены в сторону дома, офисный планктон вдруг решил приколоться, т. е. разыграть Виктора. И на его почту с компьютера Ивановны пошло письмо: «Витя, не могли бы Вы зайти ко мне домой в девять часов? (Следовал адрес.) Мне бы не хотелось идти на корпоратив одной. Ваша Тоня».
Сначала девочки хотели написать «хотелось только с вами вдвоем», но потом решили, что это уже слишком, Виктор догадается.
Планктон был по-своему очень даже умен.
Виктор где-то шастал, видимо находился в бухгалтерии, по его мнению, укомплектованной полностью недоразвитыми бухами. Там у них вечно что-то зависало, и бухи ничего не могли объяснить по телефону. Программа не работает. Какая программа? Ну какая, какую вы поставили как бы типа. Отправляясь в бухгалтерию на разборки, Виктор обычно резюмировал: «Тут надо голому повыть». Что означало у него «голову помыть».
Тем не менее весточку от планктона с емелей якобы от Ивановны он получил.
А Ивановна, ни о чем не подозревая, придя домой, сразу пошла гулять с Булькой. Косматая Булька в красном комбинезончике и пинетках очень напоминала игрушку, поэтому вокруг нее вечно образовывался хоровод детей и восхищенных прохожих.
А перед тем, чтобы совместить два в одном, озабоченная Ивановна полезла на антресоль и решительно, не вдаваясь в подробности, подхватила деревянный ящик с уже упомянутыми сокровищами, многие лета простоявший на верхотуре. С целью вынести на помойку. Как давно собиралась.
Она подумала, вот – я, как в Италии, под Новый год выкидываю старье.
Она даже предварительно обтерла ящик тряпочкой, чтобы не запачкаться в ходе транспортировки.
Она не ведала, что выкидывает родовую ценность, шелковые туфельки.
И, одевши Бульку, Ивановна понесла ее и ящик на улицу.
Еще несколько минут, и туфельки бы сгинули навеки в том водовороте, который представляет собой обмен веществ в природе – было что-то, стало остовом, шкуркой или тряпочкой, лужицей молекул…
Все в конце концов окажется там, на помойке, – за исключением тех немногих предметов, коим место в музее безоговорочно.
А древности типа гвоздей, фрагментов статуй и гончарных осколков с орнаментами, доисторических плошек, полустершихся веретен и тусклых древнегреческих бусинок, кусочков самотканого полотна с вышивкой – все это уйдет незамеченным и перемелется в гумус. Станет плодородным слоем почвы.
Однако, после того как ящик Ивановны был водружен поверх помойного контейнера, к данному месту почти сразу выдвинулась тетя с мусорным пакетом made in Perekrestok; и вот, положивши в контейнер пакет, она как-то вдруг засомневалась, глядя на посылку от Ивановны: какой ящик-то крепкий, хороший! Чистый даже! Щас таких не делают! Мало ли, в огороде… на балконе ли… на антресолях – а вдруг пригодится?
И она решительно вытрясла все содержимое из ящика. Кое-что свалилось мимо контейнера, в частности сверток из красной больничной клеенки. Он пал как герой, прямо в лужу. И бумажная веревочка, шпагат, немедленно начала размокать.
А Ивановна, спустивши с рук Бульку, рассеянно смотрела вдаль.
И вот произошло маленькое совпадение – мимо как раз, вглядываясь в адрес, шел сисадмин Виктор.
– А! Оу, – радостно воскликнула пегая борода. – Че вы тут?
– А! – в меру приветливо откликнулась Ивановна. Она даже немного покраснела. Что греха таить, вспоминала она Виктора именно сейчас. И то, что он с утра на работу в чистом свитере явился, вспомнила (да и дружный радостный женский вопль кого хочешь заставил бы оглянуться от компьютера). – Мы гуляем, – добавила она, кивнув на Бульку.
– Это кто?
– Булька, балалайка. Помесь болонки с лайкой.
– Это? Да это мальтийский шпиц, – с интонациями Остапа Бендера вдруг заговорил Виктор. – Я разбираюсь в породах, на границе служил. Вот у меня там и была булька, бультерьер, отличная собака.
– Задержали кого?
– Молдавского разведчика. Слушайте, так идемте на корпоративку. Хорошо?
– Я не могу, – улыбнулась Ивановна. – Булька.
– Вы что? Сейчас такая мода, маленькие собаки. На руку возьмете, и всё…
– Да я не одета, – вдруг сказала совершенно ошарашенная Ивановна.
– В чем вопрос? Идите оденьтесь, я подожду, с ней погуляю. Вы же где-то тут живете?
И Виктор наизусть произнес адрес Антонины Ивановны.
Она покраснела. Он знает адрес! Это ее добило.
Виктор был совершенно не похож на себя. Уверенный, хороший мужик в добротной куртке. Говорит нормально. Спокойно распоряжается чужой судьбой.
Вдруг она кивнула и передала Виктору поводок.
И, слегка склонив голову, пошла переодеваться.
Тем временем шустрая Булька даром времени не тратила. Перед ней в луже лежал полураспустившийся, как клеенчатый рыжий цветок, сверток из ящика. Старая бумажная веревочка размокла, и взору Бульки предстал излюбленный объект охоты – туфли!
Она заботливо, помотавши мордой, вынула их из еще сухой клеенки.
И, желая продемонстрировать свое мастерство новому зрителю, Буля преподнесла победно озирающемуся сисадмину Виктору обе туфельки. Легкие они были, не то что эти домашние пластиковые шлепки с толстенным дном, которые умещались во рту строго по одной!
Она оперлась пинетками о штаны победителя. Легкое, почти эфемерное прикосновение лапок побудило Виктора опустить его сверкающие глаза долу.
Он тут же отстранился и стал отряхивать штаны. Буля-то перед тем некоторое время топталась в луже у помойки!
Виктор даже заворчал, как обычно ворчат владельцы на своих любимчиков, в слегка скандальной манере: «Ну ты че вообще… Выступаешь тут…»
Буля вежливо стояла на задних ножках, размахивая передними для устойчивости.
Виктор все чистил брюки перчатками. Но тут его взор, маячивший у собственных колен, наткнулся на нечто сверкающее, золотое и розовое. Он увидел какие-то неземные башмачки в зубах у Були и, как гоголевский персонаж Вакула, страшно захотел, чтобы такие черевички были на Тонечке!
Он замедленно и вежливо (общение на границе с бультерьером воспитало у него аккуратность и осмотрительность в отъеме у собаки чего бы то ни было) взял из крошечной пасти стоящей столбиком балалайки эти туфельки и положил их по одной в каждый карман. И замер в ожидании.
Буля у его колен все стояла столбиком и махала лапками, надеясь на конфету.
А дома металась Тоня – а что Тоня? У нее был один костюм – и на свадьбу, и на дэрэ. Темно-синий, строгий. В пир и в мир.
Но она полезла в бабушкин гардероб. Там висело на плечиках черное тоненькое трикотажное платье без рукавов, сзади с молнией ниже поясницы, с маленькой драпировкой на бедре, где ткань образовывала как бы завихрение, уходящее в боковой шов. Платье сороковых годов, попавшее в Советский Союз во времена Второй мировой войны по американской программе помощи – по так называемому лендлизу. Бабушка говорила.
Туфель под это платье у Тони не было.
Там же висел в пакете шифоновый розовый шарфик.
Она живо надела старую комбинацию (неношеную, тоже из когдатошней американской посылки, бабушка все сохранила) – настоящую шелковую, распутную, черную и с кружевами, и натянула на себя платье. Оно было легкое, как пепел.
Извернулась, застегнула молнию.
Куртка поверх такого платья не годилась.
Тоня беспомощно смотрела по сторонам.
Открыла стенной шкаф и вытащила дубленку, хранившуюся в чехле.
Бабка была той же французистой породы, что и ее старшая внучка.
Дубленка, тяжелая, настоящая, оказалась с воротником из огромной черной крашеной лисы и с таким же подолом и рукавами. Дубленка была узкая в талии и опоясывалась широким ремнем.
Тут же висела маленькая кожаная сумка тех времен, заботливо набитая бумагой – для сохранения формы.
«Карнавал!» – усмехнулась Тоня.
Не было, не было туфель на каблуках. Пришлось натянуть обычные сапоги. Но как они не смотрелись при всей этой утонченной винтажной роскоши!
Наскоро переложила в новую сумку все из старой. В том числе запасной пакет для уличной обуви и второй пустой пакет про запас. Причесалась, очень приблизительно. Стянула волосы в узел на шее.
Ступила за порог.
Виктор стоял рядом с приплясывающей Булькой и сурово, требовательно ждал.
Кругом толпились маленькие зрители.
Антонина была настолько неузнаваема в дубленке, что Виктор замер.
Они пошли, нырнули в метро (Виктор взял песика на руку, тот воспринял свою позицию как должное и милостиво лупал глазками на всех, кто им восхищался).
Они немного опаздывали.
Когда Ивановна, уже в гардеробе, сняла с себя дубленку и оказалась в маленьком черном платье и розовом шарфике через плечо (что-то от довоенного шика Марлен Дитрих), Виктор сначала помедлил с собакой под мышкой, потом принял на себя обмундирование Тони и протянул его гардеробщику – и! Стал раздеваться сам – но тут же спохватился и вытащил из карманов куртки туфельки.
