Алёна Жукова - Дуэт для одиночества
– Назад, твоя! Ойох акаары! Мать твоя, назад!
– Не хочу назад, отпусти! – плачет Лиза, ей хорошо так, как никогда не было, только грудь болит от сдерживаемых рыданий.
Она мотает головой и дрожит от напряжения, устремляясь в воронку звуков и света. Но вдруг внутри этого калейдоскопа возникает черная точка – она расползается как клякса, потом превращается в зловещее грозовое облако, напоминающее очертаниями череп. Внутри облака сверкает золотом труба, Лиза тянется к ней…
– Назад! – кричит шаман ей прямо в ухо.
Лиза на секунду глохнет и падает с высоты. Тело, распластанное на жесткой кушетке, невыносимо ноет, лицо намокло от слез.
Перепуганный Йахутка дрожащими руками снял скользкие камешки с ее глаз и без сил опустился на пол.
– Зачем твоя убегал? Жить не хочешь? А чего помирать? Куда детенышей денешь?
Лиза молча лежала, уставившись в стенку, потом, ни слова не говоря, не отвечая на Йахуткины вопросы и предостережения, вышла из дома. Она слышала его ругательства, слышала, как он говорил Этьену по телефону, что ей может стать плохо в дороге, что надо еще лежать и плакать. Лиза спустилась к машине. Ее встретили испуганные глаза мужа, она его поцеловала и прижалась, дрожа всем телом, к его груди.
Дорога домой была долгой из-за пробок и проливного дождя. Лизе становилось все хуже – она старалась сдержать подступающую, как рвота, истерику. Только дома ее прорвало. Лиза непрерывно рыдала много часов подряд, а растерянный Этьен метался в панике. Он не знал, как успокоить Лизу, и позвонил среди ночи Веронике. Та отозвалась из Тайваня и удивилась, поскольку с ней ничего подобного не было, но Йахутке можно верить – он гений.
Измотавшись, Лиза уснула. Наутро она проснулась абсолютно здоровой и счастливой. Единственное о чем она попросила: чтобы Этьен никогда не напоминал ей о шамане.
Но все, что с ней произошло по воле шамана, она запомнила на всю жизнь. Рассматривая маленькую родинку, возникшую на ладошке, она понимала, что случилось чудо и Йахутка действительно открыл ей ее собственную сущность. Оказывается, в ней живет совсем юная душа, почти ребенок, для которой мир – это бесконечный праздник, он видится ей голубым и солнечным, а самая лучшая его часть – это музыка. Этот мир был разрушен. Только ли учителя в этом вина? Наверное, нет. Все дело в ее собственной подростковой сущности, незрелой, требовательной, истеричной. А демон этот с трубой – не что иное, как страх. Тоже детский, необъяснимый и внезапный. Надо взрослеть. А что такое «взрослеть»? Уметь терпеть и прощать, а повзрослев, стать матерью. Какая же мать без терпения? Надо же, каких чудных детей мне показали! Двойняшки – похожи друг на друга и не похожи одновременно. Мальчишка в меня – черноглаз и темноволос, а девочка вся в Этьена – белокурый ангел. Спасибо тебе, Йахутка!
Через месяц Лиза забеременела. Она почти не сомневалась, что носит двойню, а когда врачи подтвердили, то безмерно обрадовалась, а уж про Этьена и говорить нечего – он летал от счастья.
Беременность протекала спокойно, неожиданно прибавились силы, вернулись звуки и запахи. Как некоторые будущие мамы готовят деткам приданое, Лиза подготовила небольшую концертную программу из детских пьес Чайковского, Шумана, Прокофьева. Ее выступление в «Эколь Нормаль» прошло с оглушительным успехом, особенно удался прокофьевский цикл. Музыкальный журнал рекламировал программу в духе американских шоу: «Выдающаяся пианистка играет детскую музыку так, как будто обращается к тому, кого носит под своим сердцем. Они вдвоем на сцене, они – дуэт, они – одно целое. Мастерство пианистки – доказательство совсем не очевидной для многих музыкантов истины, что простую музыку интерпретировать не легче, чем сложную. Именно тут раскрывается высочайший уровень музыкальной чуткости и высочайшего профессионализма. А ко всему сказанному хочется добавить, что госпожа де Байе удивительно прекрасна в нынешнем положении. Так что те, кто больше привык смотреть, чем слушать, будут тоже очень довольны».
Лиза читала отзывы, кривилась, порой посмеивалась, особенно в тех местах, где речь шла о дуэте. Только она и Этьен знали, что за роялем на самом деле сидит целое трио. Никаких признаков депрессии теперь у Лизы не было и в помине. Она понимала, что помогли ей в этом дети, которые все сильнее колотили изнутри, стараясь выскочить из нее до положенного срока. Последние два месяца Лиза пролежала в больнице, почти не вставая. Угроза преждевременных родов заставила прекратить репетиции и концерты, но Лиза совсем не сокрушалась по этому поводу. Она читала много книг по теории музыки и композиции. Увлеклась идеями исторического развития гармонии по единому принципу, рекуррентными математическими рядами, числами Фибоначчи и начала потихоньку сочинять музыку. Проиграть написанное не было возможности, но внутренний слух не подводил. Очень хотелось поскорее вернуться домой, чтобы сесть к роялю.
Наконец это случилось, и драгоценные чада мужского и женского пола, названные Полем и Анной, теперь лежали в колыбельке, придвинутой к роялю. Конечно, они были в точности такими, какими показала их душа. По всему было видно, что Анна собирается стать сероглазой блондинкой с властным характером, а Поль – жгучим брюнетом и покладистым весельчаком. У Лизы после рождения детей с лица не сходило выражение детского удивления – неужели это все мне? Эти потрясающие живые игрушки теперь мои? Она не отходила от детей и старалась все делать сама, оставляя няньке минимум обязанностей. Между кормлениями успевала и разыграться, и доучить недоделанное прежде, но все больше ее увлекало сочинительство. «Музыкальные» дети сладко спали при любой динамике звука – от едва прослушивающегося пианиссимо до громового форте.
Одуревший от радости Этьен носился по магазинам, задаривая Лизу подарками и заваливая игрушками детскую комнату. Он не сразу заметил, что повсюду валяются исписанные нотные листы, а когда подобрал и попробовал проиграть, партитуры оказались не по зубам бывшему слабенькому пианисту. Неужели это ее музыка? Наворотила-то как – ритм заковыристый, гармонии сложные! Попросить бы сыграть. Но Лиза отнекивалась, загадочно намекая на какую-то поговорку про «полработы», хорошо известную на ее родине. В общем, потом, когда закончит, конечно, сыграет.
Прослушивание первого Лизиного опуса состоялось в узком семейном кругу. Полугодовалые Поль и Анна тихо лежали в колясках, собаки – рядом на ковре, кошки развалились на диванах. Все остались довольны. Никто не скулил, не выл и не хныкал, только Этьен в конце представления прослезился. Он, как однажды его знаменитый родственник, встал перед Лизой на колено и поцеловал руку.
– Дорогая, это серьезно. Это хорошо и неожиданно. Давай, если не возражаешь, покажем дяде.
– Думаешь, это не стыдно показать? – неуверенно, но с плохо скрываемой надеждой в голосе спросила Лиза. – То есть ты считаешь, что все это не дилетантство. Конечно, мне нужен его совет, а может быть, уже пора стать его студенткой. Раньше, когда он слушал мои импровизации и предлагал взять класс композиции, сочинительство казалось дремучим, непроходимым лесом. Теперь мне что-то открылось – я нашла тропинку и вижу, что все стройно и разумно. Я сама – тот закон, по которому высаживаю этот лес. Тогда у Йах… в общем, не важно где, я увидела дивный мир, где звуки, как растения, живут вокруг.
– Ты про того шамана? – переспросил Этьен.
Лиза встала из-за рояля, подошла к заснувшим в коляске детям, поцеловала их и подняла на Этьена веселые глаза.
– Да, про того самого. Если бы он не удержал меня, я бы могла умереть. Но, как видишь, он вылечил меня капитально.
Этьен не понял, о чем говорит Лиза, и попытался уточнить, но она прервала его.
– Давай о другом…
Лиза опустилась на ковер у камина и пригласила Этьена сделать то же самое. Между ними лежал их новый питомец – лохматый сенбернар Рой, они почесывали ему спину, путаясь и встречаясь пальцами в его густой и мягкой шерсти.
Лиза смотрела на огонь. Ее глаза отражали всполохи пламени. Этьен тонул в них, поражаясь тому, как похожи они на темные вишни. Лиза что-то возбужденно говорила, и он заставил себя сосредоточиться.
– Музыка рождается где-то у горла, – провела Лиза ладонью по шее, – точнее – между ухом и горлом, потом растекается по всему телу и отрывает тебя от земли. И сразу – легкость, эйфория, счастье и несчастье одновременно. Взлетаешь и падаешь. Потом стоишь в пустоте, где нет времени, потому что наступила тишина. И понимаешь, что это смерть. Смерть – это абсолютная тишина. Но именно тишина рождает звук. Он возникает, как иголочный укол, и тянет за собой звучащий лес. Удивительное состояние. Мне кажется, – Лиза посмотрела в прозрачные сияющие глаза мужа, – мы сами, когда творим и любим, и есть то, что называем Богом. Только не смейся…
