Наталья Нестерова - Полина Сергеевна
Зрение к нему вернулось на вторые сутки после аварии, но Эмка был очень слаб, веки едва поднимались, глаз не было видно. Мальчик страдал.
— Мне очень больно, бабака, — шептал он. — Когда мне не будет больно?
— Очень скоро, потерпи, наберись мужества. Я тебе расскажу про одного очень мужественного военного летчика, Мересьева…
Эмке кололи сильные обезболивающие, большую часть суток он спал, и у бабушки было время к моменту его пробуждения настроиться на оптимистический лад. Она приходила в больницу к восьми утра и уходила после девяти вечера. Лея и Ольга Владимировна пытались заменить ее у постели Эмки, но Полина Сергеевна не хотела об этом и слышать.
Ее посещали иррациональные желания вроде того, чтобы собрать всю боль родных и Эмкину — до капельки, втянуть в себя, переполниться, раздуться, а потом взорваться, развеять боль, воскреснуть в новой действительности, где никто не страдает и Эмка становится прежним — оболтусом и разгильдяем.
Полина Сергеевна напрочь забыла про собственную болезнь, про часы, которые тикали неумолимо, приближая конец. И благостное расположение духа, наслаждение жизнью приговоренного к смерти покинуло Полину Сергеевну. Смерть или тяжелая инвалидность грозила Эмке. И рядом с этой угрозой меркли любые возвышенные чувства и личные страхи.
Медицинский персонал относился к Полине Сергеевне с большим уважением — всегда подтянутая, выдержанная, аккуратно причесанная и накрашенная, истерик не закатывает, не рыдает и не причитает. Персонал не подозревал, что каждый вечер, возвращаясь домой, выходя из машины, Полина Сергеевна едва плетется, повиснув на руке мужа, а засыпая, не знает, найдет ли силы подняться утром. И что уже несколько раз она застывала возле зеркала перед выходом из дома: я ведь уже накрасилась или нет?
Сеня продал недостроенный коттедж и участок, хотел продать квартиру, чтобы были деньги на лечение Эмки.
Полина Сергеевна остановила сына:
— Лечение не требует денег. Народная молва вообще и телесериалы в частности искажают реальную ситуацию в здравоохранении. Медицинские услуги у нас бесплатные! Но глупо отказываться от денег, а медицинские начальники не глупцы. Если вы готовы платить — пожалуйста. Убитые горем родители готовы на все. Потом они узнают, что стали платными пациентами, хотя имеют право быть бюджетными. Вы превозносите мою доблесть в момент аварии. Но никакой доблести не требовалось. Московская «скорая» привезла бы Эмку именно в эту клинику. И за отдельную палату мы не доплачиваем. В соседней отдельной палате лежит девочка, тоже очень тяжелая, с мамой. Девочку сбила машина, мама работает кассиром в метро. Без блата, связей, звонков они получают необходимое лечение. Всем нам, особенно тебе и папе, хочется суетиться, что-то делать, как-то ускорить, подтолкнуть процесс выздоровления. Деньги тут не помогут. И не вздумайте их совать врачам! Это будет выглядеть кощунственно. Когда придет время, мы не поскупимся и отблагодарим кого следует. Наберитесь терпения. От вас нужны сдержанный оптимизм и юмор. Эмка очень хорошо чувствует настроение. Панику или нарочитую бодрость он ловит мгновенно. Если вы не можете владеть собой, то лучше не приходите в больницу.
— Мама, а он… он какой будет, если все закончится хорошо? — запинаясь, спросил Сенька.
— Тебе важно, инвалид твой сын или нет?
— Не важно!
— Это главное. Никто не может сейчас делать прогнозов, потому что они полярны — от глубокой инвалидности до полного выздоровления. Тетя Вера перелопатила груду литературы — нет правил, нет логики, точнее, современная наука не может ее постигнуть. Растущий организм очень сложен, и процессы в нем недостаточно изучены. Одни и те же травмы в том же участке мозга имели совершенно разные последствия.
— Если бы я тогда…
— Сынок! — перебила Полина Сергеевна. — Стенания «соломку подстелил бы» — разрушительны для психики, даже для такой железобетонной, как твоя.
— Мама, я стал плакать, представляешь? А тогда… когда увидел Эмку… когда нес его… я рыдал и выл, как подстреленный бизон.
— Может, хватит рыдать? Я не знаю психотерапевтических методик. Но я абсолютно уверена, что ты нам нужен трезвомыслящий, собранный, без соплей. Достаточно того, что расклеился папа. Сеня! Возьми папу на себя, ладно? Приведи его в чувство. У меня просто нет сил заниматься им.
— Мама, ты страшно устала, давай мы будем дежурить по очереди…
— Нет! Снова — нет! Сколько раз вам говорить? Около страдающего ребенка должна быть мать. Очнулся он, открыл глаза — рядом мама, значит, все в порядке. У нас так получилось, что функции матери выполняю я. Понимаешь, о чем я?
— Да, многие вводные при условии задачи…
— Сенька! Не грузи меня!
— Мама, ты слышала, что сейчас сказала? — улыбнулся сын.
— А что я сказала?
— «Не грузи меня!» Ты так часто повторяла, что грузить можно только неодушевленные предметы на неодушевленные предметы…
— Вы доведете. Вы научите. С вами русский язык забудешь.
Верочка уже год жила в Англии. С разбором архива Игоря Петровича ей помогал ученый из Кембриджского университета, которого нашла Ксюша. Ученый, вначале мало разбиравшийся в предмете, вникнув в него, забросил собственные исследования и полностью занялся расшифровкой рукописей Игоря Петровича. Семья этого математика, дети и жена, отодвинулись на задний план. Почему-то всегда получается, что наука завтрашнего дня не терпит нормального семейного уклада, вступает в противоречие с тихим домашним уютом, с выходными на природе и загодя планируемыми отпусками.
И она же, Ксюша, узнав о трагедии в семье Пановых, отыскала лучшего британского хирурга, специалиста по детской травматической неврологии. У специалиста на год вперед были расписаны операции. Но Ксюша — трактор, танк, таран и льстивая, рукизаламывающая лиса, вместе взятые, — обработала британского доктора. Он не устоял перед ее натиском, рассказом о бедном русском мальчике, которого только он может спасти. Тут-то и пригодились деньги, вырученные Сенькой от продажи коттеджа. Английскому профессору оплачивали перелет в первом классе, дорогую гостиницу, посулили солидный гонорар. Но возникла моральная проблема: российским врачам могло показаться, что им не доверяют, сомневаются в их компетентности. Поэтому Олег Арсеньевич вместе с чиновниками из Минздрава и главным врачом клиники организовал визит британского светила как обмен опытом, для пущей достоверности даже пригласили хирургов из провинции. Провинциалы, впрочем, приехали за свой счет.
Английский профессор был высоким, очень худым, длинноносым, с близко посаженными глазами.
— Это как взять Путина, — говорила Ксюша, — и растянуть до двух метров. Лично я в Путина верю, — добавляла она.
Британский доктор думал, что едет в отсталую страну, что в России оперируют допотопными ржавыми инструментами. И был приятно поражен, обнаружив в больнице самое современное оборудование. Он побывал на нескольких операциях и от профессионального мастерства российских хирургов пришел в полный восторг.
Одному из хирургов сказал:
— Если бы вы были женщиной, я бы поцеловал вам руку.
Но в отношении Эмки он не сообщил ничего нового: прогнозы расплывчаты, лечение адекватное, надо ждать.
Семьи Ксюши и Сеньки были знакомы. Младшие Пановы ездили в Англию, и один из отпусков они провели вместе на горнолыжном курорте в Австрии. Полина Сергеевна замечала, что Лея относится к Ксюше несколько настороженно.
— Эту чикчирикнутую девушку, — говорила Полина Сергеевна невестке, — переносить нелегко.
— Она потрясающая, — со вздохом возражала Лея. — Фонтан, фейерверк и бездна обаяния. Эндрю до сих пор, кажется, не может поверить, что подобные женщины существуют и одна из них досталась ему. А я… я дико ревнива в глубокой глубине души. Отелло в сравнении со мной — подготовишка. Когда я вижу интересную умную женщину, меня прошибает внутренний ужас — она должна увести, соблазнить Сеньку. Ведь если она умная, то оценит его — красивого, сдержанного, ироничного, интеллектуального. О-о-о! — простонала Лея. — Только дура его не оценит и не попробует совратить. Но я сдерживаюсь. Ведь не заметно, что я патологически ревнива?
— Совершенно не заметно, — подтвердила Полина Сергеевна. — Ты умница. Мужчины обожают ревность как игру и ненавидят ревность всерьез, особенно надуманную. Кроме того, Сенька не будет тебе изменять, потому что он, как и его отец, не той породы.
«А если и будет, — мысленно добавила Полина Сергеевна, — ты никогда об этом не узнаешь. Я ведь не узнала». Она не стала говорить этого вслух, потому что Лея была еще маленькой. У женщин, как и у девочек, свои этапы взросления.
Вера Михайловна, приехавшая в Москву «в свите» британского профессора, не стала заходить в палату к Эмке. Поняла молчаливый посыл Полины Сергеевны: ему вредны лишние эмоции, волнения, хотя ты и примчалась издалека… Вера Михайловна осталась в вестибюле, а Ксюшу не могли остановить никакие силы. Эмкино отношение к Ксюше точнее всего описало бы слово «зависть». Искрит не меньше его самого, но ей все можно, потому что взрослая.
