Яна Розова - Юбилей смерти
Уснул Дима на неразобранной кровати, пережив во сне все счастливые этапы этого вечера.
Утром ему стало немного проще сосуществовать со своей любовью, потому что он догадался: это же компенсация за прошлое! За отсутствие матери, потерю отца, холодноватую бабушкину педагогику, а также – за вот эту точку бифуркации, в которой просто и ясно решалось останется ли Дмитрий Чудай нормальным порядочным человеком или совершит убийство. Он выбрал правильный путь, за что пришла награда.
Почти весь день Дима болтался по квартире, погружаясь в мечты и выныривая из них с радостным ощущением свершившегося счастья. Ближе к вечеру его молчавший до того мобильный ожил. Он бросился к телефону, сломя голову, надеясь, что звонит Селена. Номер на дисплее оказался незнакомым.
– Дмитрий, это вы? – Дима не узнал женский голос. – Это Марина Комарова, я дочь следователя, который работал над делом о смерти вашего отца. Вы у нас были, помните?
– Здрасьте, – ответил Дима.
– Тут к моему отцу женщина приходила… Так странно – спрашивала про дело вашего отца. Ну, я и сказала, что, мол, недавно парень был… Про вас, то есть. А она – так чуть не заплакала! Она что-то хочет вам рассказать, просила ваш номер телефона.
– И вы сказали?
– Я решила, что вы сами ей позвоните, если вам надо.
– Спасибо, вы очень правильно сделали!
– Ага, – она небрежно приняла похвалу. – Записывайте…
Диме ответила женщина с тихим, словно больным голосом. Он представился, она радостно и хрипло засмеялась, пояснила: простужена уже несколько дней, сегодня совсем осипла.
– Дима, вы приходите ко мне, мы поговорим.
– Вы о моей маме что-то знаете?
– Верно, знаю. Я работала медсестрой в больнице, у Ищенко. И пока ваша мама лечилась, мы немного подружились. А недавно Василий Цезарионович рассказал, что вы приходили, интересовались, что с мамой… Ну, я и решила, что должна вам позвонить. Приходите!
Внезапно Димой овладели сомнения – что, если снова его разводят? Но ведь он столько лет мечтал увидеть маму!
– А откуда вы про следователя Комарова узнали?
– Ищенко сказал, что вы побывали у Комарова. А я же помню его – с тех еще времен! Он приходил к Снежане несколько раз, что-то уточнял, допрашивал, – по голосу собеседницы стало ясно, что Комаров приятных впечатлений о себе не оставил. – Адрес Комарова я в городской справке узнала, вот так все и получилось! Так вы приедете? У меня есть несколько фото Снежаны, хочу их вам отдать.
Сердце Димы забилось чаще.
– Конечно. А куда приехать?
Буквально через полчаса позвонила и Селена – пригласила на обед у Евы. Дима снова созвонился с осипшей женщиной, чье имя он забыл спросить, и перенес встречу на три часа позже. Он очень хотел узнать о своей матери больше, однако, пропустить встречу с Селеной не мог.
Всю дорогу до дома Евы Дима пытался определиться со своими чувствами к матери. То, что он узнал из книги Ищенко, казалось кошмаром, но очень походило на правду и совпадало с ощущениями детства. Но и разлюбить мать вот так – раз и навсегда, он не мог. Если бы поговорить с ней обо всем, упрекнуть и попросить прощения – все бы изменилось. Мама, какой бы она не была, любила его, своего сына, не могла не любить! И наверняка у нее были какие-то важные причины расстаться с ним.
Да, Дима очень хотел бы увидеть свою мать!
Обед в доме Евы Корда прошел в самом развеселом настроении. Ева беспрерывно смеялась, чудила, баловалась с Шариком, кокетничала со следователем Яновым, чье грубо слепленное лицо при взгляде на нее становилось добрым и оттого даже красивым. Диме они оба очень нравились, что заставляло его еще больший стыдиться того, что он хотел натворить. Нет, никогда бы он этого не сделал, что за бред?..
Зато Селена сегодня показалась Диме задумчивой и даже грустной. Вроде бы и смеялась шуткам матери, подмигивала Янову, гладила пса, улыбалась Диме, но при этом словно бы думала о чем-то печальном.
На ужин не умевшая готовить и совсем не стеснявшаяся этого Ева подала заказные осетинские пироги из плоского суховатого теста с роскошно-сочными начинками из сыра, зелени и мяса. Селена нарезала изобильный овощной салат. В качестве рыбного блюда выступили вареные креветки, а сырная нарезка, кокетливо дополненная орехами, виноградом и плошкой меда, завершала композицию.
Янов и Ева пили коньяк, а Селена и Дима – легкое разливное вино. Следователь упорно называл их обоих детьми, что Селену смешило, а Диму как-то смущало – став круглым сиротой, он перестал соотносить себя с новым поколением землян.
– Мам, помыть посуду? – спросила Селена после чая.
– Нет, что ты! Я сама! – Ева подхватила пустые тарелки и направилась на кухню. Достав сигареты, за ней устремился Янов.
Селена взялась деловито собирать со стола посуду.
– Что с тобой? – спросил Дима. – Ты чем-то расстроена?
– Нет, просто тревожно.
– Почему?
– Потому что нереально все хорошо.
Ее светло-серые глаза блестели так, будто она вот-вот заплачет. Дима приобнял ее:
– Ну, что ты! Где же хорошо? Вот, ты знаешь, например, что мне сейчас уйти надо?
– Нет, ты шутишь? Пожалуйста, не уходи!
– Только один раз!
– Ну, теперь мне понятно, откуда плохие предчувствия, – откликнулась Селена. – Так тоскливо оставаться сегодня одной!
– Только сегодня!
– Это все неправильно, – сказала она. – И вообще, у меня такое ощущение странное, будто я сейчас нахожусь в собственных воспоминаниях после чего-то нехорошего в моей жизни.
– Предчувствие?
– Нет… или да. Это как дежа-вю, только не дежа-вю.
– Ох, ну ты совсем меня запутала! А что-нибудь конкретное в твоих страхах есть?
Селена поставила стопку немытых тарелок на край стола.
– Понимаешь, маме кто-то угрожает. Анонимки пишет – мол, убирайся отсюда, и обзывает по-всякому. И мне звонят по телефону, хотят, чтобы мама уехала. Ну, и гадости о ней говорят.
– А Янов в курсе?
– Думаю, частично…
– Расскажи ему все! Он такой крутющий мужик, что я этому анониму просто не завидую.
– Но это чувство… оно не уходит, понимаешь?
Диме захотелось остаться. Да встретится он с той медсестрой позже – что случится-то?! Он взял стопку тарелок со стола.
– Никуда я не пойду, с тобой останусь.
– Правда? – обрадовалась Селена, но тут же снова стала серьезной: – Нет, иди по своим делам. Я не хочу, чтобы ты считал меня нытиком. И ведь ты прав: Янов с мамой – чего бояться?
Поартачившись недолго для виду, Дима согласился. Попрощался с Евой и Яновым, весело чмокнул Селену в нос, погладил Шарика. Меньше всего на свете ему хотелось показать, что грусть Селены оказалась заразной.
Дом напоминал последний родной зуб во рту девяностолетней старухи: покосившийся, желтоватый, упрямый дом. Построенный еще до того, как станица Малые Грязнушки обзавелась химическим заводом и превратилась в город, названный в честь большевика (бандита) и героя революции (переворота) 1917 года, здание уже на пятую часть вросло в асфальт улицы. Художественным чутьем Дима угадал, что строение возводилось в соответствии с законом Золотого сечения, но наросшие слои асфальта похоронили под собой некогда идеальные пропорции.
Парадная дверь, как это и водится в таких домах, оказалась перекошенной, скрипучей, тяжелой. Стальная крепкая ручка, отполированная тысячами ладоней, выскользнула из Диминых пальцев. Дверь захлопнулась за его спиной со злорадным ухающим звуком.
Дима оказался в полумраке перед деревянной крутой лестницей на второй этаж. Справа находилась обитая дерматином дверь в «кв.1». Значит, квартиру с номером два следовало искать на втором этаже. Подняв голову, в пролете лестницы он увидел лицо немолодой женщины.
Игорь Янов. Смерть прокурора
Янов сумел застать Ищенко у телефона около семи утра. Вкратце объяснил ситуацию, добился встречи в одиннадцать часов.
…Психиатр произвел впечатление человека, умеющего ценить радости жизни. Янов решил, что профессия Василию Цезарионовичу далась не просто.
– Сыну Снежаны я не стал рассказывать о ее смерти, – признался психиатр, – а дал почитать свою книгу, чтобы он смог сделать правильные выводы о личности матери, раз уж ему так этого хочется (Василий Цезарионович выразил свое неодобрение только тоном). Ну, а вам, как я понимаю, необходимо больше деталей и подробностей конкретно о ее смерти?
– В нашем деле деталей лишних не бывает.
– Ладно, – Ищенко сосредоточился. – Снежана лежала в специальном закрытом отделении, так как по решению суда находилась на принудительном лечении. А умерла она очень снежной зимой…
– Звучит поэтически, – не удержался от комментария Янов.
– Да, верно. Судьба в имени прописана – удивительное совпадение, если задуматься! И ведь на самом деле, этот снег ей покоя не дал – напоминал об аварии, о том, что она натворила. Я замечал ее беспокойство, вызванное снегом, поэтому добавил успокаивающих препаратов и назначил более эффективное снотворное. Она не возражала. Большинство препаратов мы вводим внутривенно, что обеспечивает полный контроль за состоянием больного, но у Снежаны венки на руках были очень тонкие, а в некоторых местах и воспалились, так что я позволил таблетки ей выдавать. Думаю, что именно этого Снежана и хотела. Она схитрила: перестала принимать таблетки, а стала собирать их, пряча в тайничке за кроватью. После смерти Снежаны медсестры нашли щель в стенке. Всего за месяц она накопила достаточную дозу снотворных и успокоительных, а тут еще ей и повезло: я уехал в долгосрочную командировку читать курс лекций в одном столичном вузе. Ну и вот… на десятый день лекций звонит мне мой заместитель, сообщает, что Снежана Чудай отравилась снотворным. К моему возвращению ее похоронили за госсчет, так как родственников у нее не осталось.
