Елена Ронина - Такой долгий и откровенный день (сборник)
– Если тебе что-нибудь здесь не нравится, или ты считаешь это неудобным или старомодным, мы можем это обсудить и что-то поменять.
– Вернер, мне все здесь нравится. И никогда я ничего не буду менять в твоем доме. Это же твой дом.
– А я хочу, чтобы этот дом был нашим общим. И я очень хочу, чтобы ты что-то поменяла в этом доме. Для меня это важно. Вот видишь, этот гвоздь в стене. Как думаешь, зачем я его здесь вбил?
– Ну… Наверное, для моей шляпы?!
Вика тонула в глазах Вернера, полных любви и желания. Она видела, что хозяйственные разговоры – это своеобразная ширма. Вернер как будто боялся, что Вика догадается, как на самом деле он относится к ней, как ждал ее, как продумывал каждый шаг.
Вика тряхнула головой:
– Ну что ж, показывай мне кухню. Уж там-то я точно найду, что поменять. Я так понимаю, что теперь самостоятельно и продукты покупаю, и готовлю, и на стол накрываю, и после нас с тобой убираю?
– Правильно понимаешь, – Вернер был рад, что Вика дала ему возможность не показать своей слабости. – Только почему же только после нас с тобой? У нас с тобой гости приглашены к ужину почти на каждый вечер. Да и потом, через три дня приезжает моя мама. Ей тоже не терпится с тобой познакомиться!
– По-моему, ты развернулся не на шутку! А может, спальню покажешь? Вдруг там тоже что-нибудь нужно будет поменять?!
Нельзя сказать, что Виктория так представляла свое пребывание в Германии. То есть она представляла эту поездку совсем по-другому. Во всяком случае, отдыхом это уж назвать было никак нельзя. Скорее даже наоборот. Сплошное напряжение с утра до вечера. Сначала Вика растерялась вконец. Что, как, почему? Чужой дом, чужая кухня, кто знает, что Вернер любит есть, а что любит есть его любимая мама и дорогие гости? А вдруг она сделает что-то не так? Опозорится сама, опозорит Вернера. А ведь ей нравился этот дом, и она хотела бы стать здесь хозяйкой. Да и хозяин ей нравился. Но уж как-то все было вдруг. Она была не готова к такому раскладу. Вот так, с наскока. В конце концов, она же отдыхать приехала, а не нервничать с утра до вечера.
Все эти безрадостные мысли вылились в истерику. Вика плакала так горько, что Вернер испугался. И главное, он никак не мог понять, что вызвало такую реакцию? У нас ведь, женщин, как. Нет, чтобы сказать все вслух, задать все вопросы сразу. Нет, мы сначала не понимаем, начинаем придумывать, потом додумывать. И вот мы уже обиделись. И вот нам уже кажется, что нас хотели обидеть специально, с нами не посоветовались. С нами не согласовали!
– Ну что ты, любимая… – Вернер в растерянности моргал глазами и ничего не мог понять. – Я что-то сделал не так? На что ты обиделась?
Вика только мотала головой и плакала еще громче.
– Ну ты пойми, глупенькая. Все, что я сейчас делаю, я делаю для тебя. Мне было бы значительно легче водить тебя каждый день в ресторан или заказывать готовую еду на дом. Но мне хочется, чтобы ты поняла для себя, что такое не только немецкие праздники, но и будни. Мне хотелось, чтобы ты представила себя здесь не только в отпуске, а как бы ты жила здесь каждый день. И поняла, что это не так страшно, а очень даже удобно. Вика, пойми, я старше тебя и я кое-что понимаю в этой жизни; может быть, лучше тебя. Ну вспомни, как встретила тебя Москва, когда ты приехала из Баку? Сколько было боли и разочарования. Я не хочу, чтобы это повторилось в твоей жизни. Я хочу подготовить тебя к этому переезду. Очень важно быть социально адаптированной. Иначе сначала ты возненавидишь эту жизнь, а потом и меня заодно. А я чувствую – мы можем быть счастливы, – Вернер говорил и говорил, и Вика потихоньку начала приходить в себя.
– Ты обязательно научишься жить здесь. Я познакомлю тебя с нашими соседями. Они приятные люди и уже ждут тебя. Пусть у тебя будут не только твои московские подруги, но и немецкие. И их надо найти и научиться с ними общаться. Потому что здесь люди общаются немножко по-другому. Свои привычки, свои правила. По четвергам я встречаюсь со своими друзьями, мы играем вечерами в бридж. Теоретически ты должна на этот вечер оставаться одна. Но если ты захочешь, мы обязательно найдем тебе какое-нибудь дело по душе. Можно купить абонемент в бассейн. Или местные женщины сейчас, например, увлекаются корейской национальной кухней, существует масса курсов на эту тему. По пятницам я уже записал нас с тобой в танцкласс. Ну, это я тебе уже рассказывал. Глупенькая моя, я ни в коем случае не хотел делать из тебя домработницу. Мне думалось, ты должна стать как можно скорее независимой, привыкнуть сначала к этой новой жизни, а потом и полюбить ее.
Вернер обнимал Вику, гладил ее по голове, и она потихоньку успокаивалась. И не могла поверить в реальность происходящего. Что же это? Неужели так действительно бывает? Неужели никто и не собирался ее обижать, а, действительно, делал все только из добрых побуждений? И ведь если поверить Вернеру, то этот человек – просто счастье для нее. Счастье и удача всей ее жизни. И может, именно сейчас начинается та самая полоса с перламутровым отливом? А Вика не могла ее разглядеть? Ведь не зря же говорится, что ощущение того, что был счастлив, приходит позднее. А сам этот миг или период человек не осознает как счастливый. И Вика повернула ход своих мыслей на сто восемьдесят градусов. И за что ей так повезло в жизни? И почему этот немолодой и умудренный опытом человек так возится с ней? Чем она заслужила это?
– Вика, я люблю тебя. Но нам обоим не по двадцать лет. Мы не можем перевоспитывать друг друга, ставить друг другу условия. Мы должны принять друг друга такими, какие мы есть. И будет сложно. И это труд. Поэтому у каждого должно быть свое маленькое пространство, никто не должен напрягаться, все должно быть комфортно. И обещаю, мы будем с тобой счастливы.
В немецком быту действительно все было по-другому. Мы так не привыкли. Но все было абсолютно верно и правильно. Вика удивлялась тому, как же все было разумно. И почему у нас по-другому? Вернер терпеливо объяснял Вике, как приготовить все так, чтобы хватило ровно на один раз и на определенное количество человек. В Германии не принято выбрасывать еду, не принято доедать то, что осталось со вчерашнего дня. Все должно быть рассчитано порционно.
– А если кто случайно в гости зайдет?
– Случайно не зайдет, а если зайдет, то есть не будет.
– Ну а вот мы сидим, едим, и вдруг пришел сосед…
– Он никогда не придет в то время, когда мы едим. Мой сосед знает, в какое время я ужинаю, а уж если что непредвиденное и случится, то все вопросы решаются очень быстро, не проходя в столовую.
– Странно это как-то…
– Да ничего странного нет! Ну что, вот тебе обязательно есть у соседей? Почему ты тогда думаешь, что им это так уж нужно.
Еще сложнее было мыть посуду. Это, наверное, было самое сложное. Вообще вопрос экономии воды был для немцев очень важным. Вика долго не могла понять, чем можно заниматься в ванной комнате, практически краны не включая. После первого же приема Викой душа Вернер не стал делать ей замечание, он просто подвел ее к счетчику воды, потом достал расчетные книжки, потом объяснил про бюджет на месяц, сколько можно потратить и сколько сэкономить. Может, по нашим меркам и противно, но очень доказательно.
– Милая, давай я не буду рассказывать тебе про запасы пресной воды на Земле. Думай, что просто так для нас будет дешевле.
Вика думала, но все время забывала. Как задумается, так и пустит воду в полный напор. Поэтому поначалу посуду мыл Вернер сам. В надежде, видимо, что потом Вике станет стыдно, и она научится все-таки затыкать эту несчастную раковину и наливать туда моющего средства ровно пять капель, и ни каплей больше, для того, чтобы посуду потом можно было и не ополаскивать.
Грамота нехитрая. Но, наверное, в определенном возрасте уже не очень и простая. Вика путалась. Но уже не боялась. И они вместе с Вернером хохотали над ее бестолковостью.
Зато по пятницам были танцы. С сальсой и румбой, и медленным вальсом, и с завораживающей музыкой, и с отличным партнером, Вернером. Они сами не могли предположить, что будут такой идеальной танцевальной парой, тонко чувствующей друг друга. И даже не могли себе представить, что оба будут испытывать такое удовольствие от этих занятий. Поэтому после танцев можно было пережить нудную сортировку мусора на стекло, бумагу и пластмассу.
В Москву Вика вернулась слегка ошалевшая. С одной стороны, она очень соскучилась и по папе, и по подружкам, и просто по русскому телевизору. А с другой – она начала замечать, насколько мы порой неправильно живем, и где-то рассказывала о своих мытарствах со смехом, а где-то уже у нее проскальзывал наставительный тон. Ну почему у нас все не так?
А через неделю после возвращения она безумно заскучала по Вернеру, по его заботе, по его бережному отношению к ней. Никто, кроме родителей, никогда так не боялся за нее. Никто не готовил к трудностям жизни. Всем было все равно. А Вернеру вот было не все равно. Наверное, больше было в Вике не страсти и влюбленности, а, скорее, понимания того, что с этим человеком ей очень хорошо. И она хотела бы с ним провести остаток своей жизни. И сложно было понять: это ли и есть настоящая любовь, или это лишь благодарность? И понятно, она думала и о том, что там, у Вернера, в ее распоряжении все (все, правда, включало и сортировку мусора), а здесь – ничего. И здесь не было Вернера. И наверное, все-таки это было самое плохое. Расположение Вики к Вернеру перевешивало ее тягу к удобству и комфорту. Хотя, вот если бы Вернера сюда, в Москву? Это, наверное, было бы тоже невозможно. Он все-таки был неотделим от Германии.
