Александр Ахматов - Триокала. Исторический роман
Через восемь лет после гибели Тиберия Гракха изгнанники с радостью узнали о новом еще более мощном движении плебеев в Риме. Его возглавил Гай Гракх, явившийся суровым мстителем за брата и продолжателем его дела.
Свою трибунскую деятельность Гай начал с наказания убийц брата и реабилитации его сторонников, которых он приглашал вернуться из изгнания, обещая им свою защиту и покровительство.
Требаций решил воспользоваться этим приглашением и в сопровождении нескольких друзей отправился в Рим. Там он сразу сблизился с Марком Фульвием Флакком, другом Гая Гракха и сторонником решительных действий в борьбе с оптиматами и сенатом.
Фульвий Флакк был человеком незаурядным и заслуженным. За два года до трибуната Гая Гракха он победил на консульских выборах и пытался провести закон о даровании прав римского гражданства италийским союзникам, но сенат не принял к обсуждению его законопроект, а самому Флакку было приказано возглавить легионы и вести их за Альпы против галлов. Надо сказать, Флакк в этой войне проявил себя способным полководцем. Он первым из римских консулов одержал победу над галлами по ту сторону Альп и получил заслуженный триумф.
С Требацием Флакк был хорошо знаком еще со времени трибуната Тиберия Гракха. Однако появление Требация в Риме в значительной мере повредило гракхианцам. Самому Гракху его политические противники все время кололи глаза тем, что он окружил себя такими людьми, как Требаций, которого они открыто называли пиратом и убийцей. От Гракха отшатнулись некоторые из его сторонников и даже близкие друзья. Впрочем, популярность Гракха среди плебеев стала падать по другой причине. Многим простым гражданам пришелся не по душе его законопроект о союзниках, который он предложил в народном собрании по настоянию Фульвия Флакка. Он хотел наделить римским гражданством всех жителей Италии, чтобы заручиться их поддержкой в борьбе против сенатской олигархии. Оптиматы же пугали бедняков тем, что с увеличением числа римских граждан уменьшатся размеры бесплатных хлебных раздач, а во время зрелищ и развлечений не всем будет хватать мест на зрительских помостах. Это привело к тому, что на следующих выборах в народные трибуны Гракх потерпел неудачу, и оптиматы повели решительное наступление и против него самого, и против его законов, принятых ранее. Обстановка в Риме была накалена. Малейшей искры было достаточно, чтобы вспыхнула междоусобица. Требацию, видимо, самой Фортуной было предначертано стать ее главным зачинщиком. В день народного собрания, которое должно было решить судьбу законов Гракха, друзья Требация и он сам явились на Капитолий со спрятанными под одеждой кинжалами. По окончании жертвоприношения один из консульских ликторов, убиравший с алтаря внутренности жертвенных животных, оскорбил стоявших рядом Требация и его друзей, которые тут же набросились на него и закололи насмерть. Это убийство было использовано сенатом для введения чрезвычайного положения в городе, и вскоре обе стороны взялись за оружие. По приказу сената в город были введены наемники, а богатейшие граждане привели с собой своих вооруженных рабов. Силы оказались неравными. Гракхианцы потерпели полное поражение. Гай Гракх и Фульвий Флакк были убиты. Требацию с горсткой своих друзей-пиратов удалось вырваться из города и добраться до Остии. Он был человеком предусмотрительным и, отправляясь в Рим, не исключал того, что ему придется спасаться оттуда бегством. В Остии он оставил верных людей, которые постоянно держали для него наготове корабль.
Требаций вернулся на Крит и вновь стал во главе своего пиратского флота. Стоянка в устье Электры к тому времени разрослась, превратившись в настоящий город. По предложению Требация она была названа Новой Юнонией в честь основанной Гаем Гракхом колонии на месте разрушенного Карфагена (она называлась Юнонией), которая из-за происков римских олигархов очень скоро прекратила свое существование.
Основатели Новой Юнонии учредили культ двух величайших богов – Юпитера Диктейского и владыки морей Нептуна. В их честь пираты совершали священные обряды перед тем, как пуститься в плавание.
На широкой площади был воздвигнут храм Юпитера Диктейского, который построили из гранита и мрамора, доставленных из находившихся поблизости разрушенных землетрясением древнейших критских поселений. По верованиям греков и римлян, всемогущий повелитель богов и людей был рожден и воспитан на горе Дикт, самой высокой горе Крита. Пираты приносили ему умилостивительные и благодарственные жертвы, уходя в море и возвращаясь из плавания.
В честь бога морей Нептуна и его божественной супруги Амфитриты совершались особые жертвоприношения на обрывистом морском берегу, где находился посвященный им алтарь. Сюда, по примеру жителей Сиракуз, пираты перед выходом в море приносили глиняные килики, наполненные цветами, ладаном и медом в сотах, которые они после молебствий и обетов уносили с собой на корабли и сохраняли до тех пор, пока еще виден был берег. Как только он исчезал из виду, матросы бросали сосуды в море с мольбой о счастливом плавании. Этим и заканчивалось жертвоприношение.
В Новой Юнонии оседали даже те, кто совершенно непригоден был для морской службы: одни из них занимались мелкой торговлей, другие ростовщичеством, третьи в удобных местах распахивали под огороды земельные участки. Повсюду кипела бойкая торговля, открывались таверны и меняльные лавки. Все эти кабатчики, менялы и земледельцы не участвовали на общих собраниях пиратов и довольствовались своим положением людей «третьего сорта».
Сами пираты Новой Юнонии делились на две категории. Большую по численности составляли матросы и гребцы, которые несли службу на кораблях. Навархи и прораты (командиры кораблей и их помощники) принадлежали к высшему сословию и входили в состав конвента, который по-прежнему почти целиком состоял из римских и италийских изгнанников. Эта сплоченная корпорация цепко держала в руках власть над пиратской вольницей, распоряжаясь добычей и общей казной.
Требаций как архипират устраивал всех и пользовался непререкаемым авторитетом. В свои пятьдесят семь лет он был крепок, как дуб, и никогда не болел. Он был прирожденным моряком и знатоком морского дела. Под его руководством пираты усовершенствовали свои легкие быстроходные корабли. Они добавили миапаронам, гемиолам и либурнам специальную оснастку, которая значительно увеличила их скорость.
Большого страха перед Римом пираты не испытывали, хотя сенат в любой момент мог отдать приказ о походе на Крит. Располагая сотнями кораблей и десятками тысяч воинов, любой римский предводитель без труда мог обратить в бегство пиратов, разрушив все их стоянки как на Крите, так и в Киликии, но одной морской экспедиции было недостаточно, чтобы положить конец морскому разбою. Пиратские сообщества с полным основанием называли себя «плавучими государствами», не раз доказывавшими свою живучесть и неуязвимость. При настойчивом преследовании их быстроходные корабли рассеивались по морю и со временем вновь соединялись где-нибудь в условленном месте.
И все же расчеты Вария и Мемнона на то, что римские изгнанники на Крите не преминут воспользоваться удобным случаем, чтобы связать Рим большой рабской войной в Сицилии, не были напрасны.
О том, что влиятельный сенатор Марк Антоний Оратор ведет агитацию в Риме за решительную борьбу с морским разбоем, прекрасно были осведомлены и Требаций, и члены конвента. Об этом толковали между собой и рядовые пираты. Новая Юнония в случае войны с римлянами должна была первой принять на себя удар, который не в состоянии была бы выдержать. Требаций это прекрасно сознавал, и мысль о том, что массовое восстание рабов в Сицилии заставит Рим отложить на долгое время борьбу с морским разбоем, не могла его не заинтересовать. Мемнон напомнил ему и конвенту о восстании рабов под предводительством Минуция, о том, какой поразительный успех сопутствовал ему благодаря заранее приобретенному оружию. Он подробно описал удачные действия восставших в Кампании: разгром ополчений трех городов и, наконец, блестящую победу Минуция над римским претором в битве у Тифатской горы под Капуей. «Только гнусное предательство положило конец этому великому делу», – говорил Мемнон, выступая перед собранием конвента, и выразил надежду, что успешное начало восстания в Сицилии неизбежно выльется в многолетнюю войну, которая вместе с войной против кимвров свяжет римлян по рукам и ногам. Если это произойдет, подчеркнул он, в Риме и думать забудут о пиратах.
Требаций, во многом соглашаясь с Мемноном, не склонен был торопиться в деле, чреватом, как он выразился, весьма нежелательными последствиями. Он опасался, что о тайной поставке оружия пиратами сицилийским заговорщикам в случае неудачи восстания узнают в Риме, и это может послужить поводом для вторжения римлян на остров. «Они могут высадиться на нем даже малыми силами, предварительно настроив против нас все критские города, – говорил Требаций. – Римляне с полным основанием обвинят нас перед ними за то, что мы подстрекаем к восстанию рабов в римских провинциях». Из этих слов хитрого и осторожного архипирата Мемнон заключил, что тот окажет помощь заговорщикам не раньше, чем лично убедится в серьезности того, что они задумали. Но теперь, после своего разговора с Варием, александриец чувствовал себя увереннее.
