Михаил Юдовский - Воздушный шарик со свинцовым грузом (сборник)
– Так, – сказала Рита, – у меня, кажется, начинается дежавю недельной давности. Очень вас прошу, отдыхайте, Миша. Когда надо будет, я вас разбужу.
С тем она и удалилась. Я и в самом деле заснул и проспал пару часов. Разбудили меня тусклые лучи ноябрьского утреннего солнца, неохотно пробивавшиеся сквозь завернутое в тучи небо и конопатое от засохших дождевых капель окно автобуса. Большинство пассажиров также успели проснуться и теперь оживленно наливали себе из термосов кофе и чай, с шумным удовольствием пили и закусывали бутербродами. Я почувствовал голод, а поскольку сам я не запасся ни едой, ни напитками, люди стали вызывать во мне раздражение. Когда раздражение мое готово было перерасти в ненависть ко всему роду человеческому, раздалось потрескивание микрофона, а за ним голос Риты:
– Доброе утро, дорогие мои. Надеюсь, вы успели немного поспать. Сейчас девять часов утра, около двенадцати мы должны прибыть в Брюссель. А пока наш германский экскурсовод скрасит нам оставшиеся часы поездки увлекательным рассказом о стране, в которую мы направляемся. Прошу вас, Миша.
Под вежливые аплодисменты я встал и направился в голову автобуса. Рита передала мне микрофон, улыбаясь одними губами и поглядывая на меня с некоторой тревогой.
– Молитесь, – тихо произнес я, весело ей подмигнув.
Она покачала головой и села на свое место.
– Уважаемые дамы и господа, – торжественно начал я, – через час наш автобус пересечет границу Германии и Бельгии. Название «Бельгия», к слову сказать, имеет древние римско-эллинские корни и происходит от латинского «белла», что означает «прекрасная» и греческого «гея», что означает «богиня земли» или просто «земля». То есть «Бельгия» в переводе на русский – «прекрасная земля», в чем нам в самое ближайшее время предстоит убедиться.
Краешком глаза я заметил, что несколько человек отложили бутерброды, достали блокноты и ручки и прилежно записывают за мною всю эту околесицу.
– Кхм-кхм, – послышалось чье-то покашливание.
«А нечего жевать, когда я повествую», – подумал я и продолжил:
– Впрочем, наиболее дотошные этимологи полагают данное прочтение неверным и склоняются к версии, что первая часть названия восходит к латинскому «беллум», что означает «война». То есть «Бельгия» – по их мнению – «земля войны».
Я усмехнулся. Несколько пассажиров снисходительно хихикнули, как бы отметая подобную глупость. Я решил наказать их за излишнюю самоуверенность.
– Что ж, – сказал я, – в этом предположении есть свой резон. На сравнительно малой бельгийской территории то и дело велись войны. Вспомните сражение при Ватерлоо, газовую атаку близ города Ипра и, конечно же, всем вам известную битву под Гентом.
Часть пассажиров многозначительно кивнула, припоминая.
«Странно, – подумал я, – выходит, эта битва не мне одному приснилась».
– Кхм-кхм, – кашлянул все тот же голос.
«Хоть бы кто его по спине похлопал, чтобы он не подавился своим бутербродом», – заботливо подумал я и вновь продолжил:
– На битве под Гентом мне хотелось бы остановиться поподробнее. Это было одно из самых жестоких и кровопролитных сражений в истории Средневековья. Сопоставить с ним можно разве что битву при Креси во времена Столетней войны. Но это произошло много раньше и никак не связано с историей Бельгии, поэтому не будем отвлекаться. Под Гентом сошлись в поединке армия гезов принца Оранского и отборные войска испанского короля Филиппа Второго, коими предводительствовал герцог Альба. Любопытно, что цветом Оранского дома был, что неудивительно, оранжевый, Альба же в переводе с латыни означает «белый». Поэтому некоторые историки называют битву под Гентом «оранжево-белой битвой», хотя, – я нахмурился, – как по-моему, война – нелучший повод для острословия. Особенно если учесть, что в сражении этом полегло в общей сложности около пятидесяти тысяч человек.
Мне очень хотелось есть, взору мысленно рисовался кусок бифштекса с жареным луком, и воображение мое с каждой секундой делалось все свирепее. Я описывал Гентское сражение с такими кровожадными подробностями, что некоторым дамам в автобусе стало не по себе. Тогда я решил подпустить немного романтики и рассказал о кузине принца Оранского, в которую якобы влюбился грозный герцог Альба.
– К сожалению, – вздохнул я, – история эта, вместо того чтобы приблизить войну к развязке, сделала ее только длительней и ожесточенней.
– Почему? – удивился чей-то женский голос.
– Потому что связь эта получила огласку и дошла до ушей ревнивой герцогини Альба. Можете себе представить, что за скандал она учинила своему супругу… И тому пришлось сражаться с удвоенной свирепостью, чтобы отвести от себя подозрение. Увы, мужчины всего лишь воюют, но подталкивают их к этому женщины. Вся история тому свидетельство. Вы не устали?
Пассажиры протестующе загомонили, давая понять, что готовы слушать дальше.
«Какое-то сборище мазохистов», – подумал я.
Чтобы проверить свою гипотезу относительно мазохизма публики, я рассказал о том, как кузина принца Оранского, не вынеся вероломности герцога Альбы, покончила собой. Послышались вздохи, а некоторые всплакнули. Я решил сгустить краски еще сильнее и, пылая от негодования, поведал о том, как герцог расправился с уже побежденными гезами. Слушатели негодовали вместе со мной. Еще немного, и я сплотил бы их в маленькую армию, готовую броситься в сражение с испанцами. По счастью, в это время автобус остановился около заправочной станции с магазинчиком и бистро, и Рита объявила, что у нас есть полчаса времени, чтобы справить свои дела, перекусить и перекурить. Я выскочил из автобуса и первым делом с наслаждением затянулся сигаретой. Рита подошла ко мне.
– Знаете, – сказала она, – ваш друг Алеша, хоть вы и называете его сволочью, оказался прав: вы действительно хороший рассказчик. Я заслушалась. Признайтесь, вы оканчивали исторический факультет?
– Боже упаси! – ответил я. – Я закончил летное училище.
– Правда? – удивилась Рита. – А почему же вы…
– Почему не летаю? Высоты боюсь.
Рита покачала головой.
– Не могу понять, – сказала она, – когда вы врете, а когда говорите правду.
– Как будто я это могу понять, – вздохнул я. – Кофе не хотите?
– Спасибо, я уже позавтракала.
– Тогда я вас покину ненадолго.
Я направился в бистро, купил бутерброд с ветчиной и кофе в картонном стаканчике. После завтрака кровожадность моя улеглась, и, если б мне снова пришлось рассказывать о битве под Гентом, я бы, пожалуй, закончил ее мирными переговорами. С оставшимся кофе я вышел на улицу и закурил еще одну сигарету. Утренний воздух был удивительно свеж и бодрящ, нежно и чуть печально пахло прелыми листьями, вкус кофе и сигареты с ненавязчивой тонкостью дополнял ощущение поздней осени.
– Кхм-кхм, – раздалось у меня под ухом знакомое покашливание.
Я обернулся. Рядом со мною стоял старичок из автобуса, которому я насчитал семьдесят лет с гаком. Старичок был очень маленького роста, почти на голову ниже невысокого меня, лицо выдавало в нем человека интеллигентного и добродушного.
– Извините, если мешаю, – проговорил старичок, – Миша… Вы позволите называть вас так?
– Странно, – ответил я. – Почему-то все спрашивают позволения называть меня моим именем.
– Что ж, прекрасно. Разрешите представиться: профессор Айзенштат. Профессор истории, – уточнил старичок.
Я приязненно улыбнулся, с некоторой снисходительностью признавая в нем коллегу.
– Причем моя специализация, – продолжал старичок, – история Бельгии и Нидерландов эпохи Средневековья.
Я изобразил нешуточную радость и протянул профессору руку. Тот с сомнением пожал ее.
– Миша, – сказал он, – объясните мне, бога ради, с какой стати вы расхулиганились?
– Простите, профессор?
– Зачем вы издеваетесь над людьми? Что за чушь вы им рассказываете? Я как специалист по Бельгии и Нидерландам…
– Боюсь, профессор, что в ваших несомненно глубоких познаниях имеются все же некоторые пробелы, – сказал я. – Никто из нас, увы, не совершенен.
– Не наглейте, – поморщился старичок. – Лучше объясните, что это еще за «белла гея»? Откуда вы взяли этот вздор? Бельгия названа по имени племени…
– Белгов, – закончил я.
– Так вам это известно? – изумился профессор.
– А почему бы нет?
– Тогда зачем…
– Потому что так интересней. Кому нужны какие-то дурацкие белги? Еще, не дай бог, с белками перепутают, а потом будут рассказывать знакомым, что, мол, экскурсовод сообщил им, будто Бельгию назвали в честь белок. Я не хочу прослыть невеждой.
Профессор Айзенштат укоризненно покачал головой.
– Историческая наука… – начал он.
– История – не наука, а поле для игры воображения, – перебил я.
– Я смотрю, ваше воображение уже доигралось до битвы под Гентом, – саркастически заметил профессор. – Из какого пальца вы высосали эту битву?
