Тинатин Мжаванадзе - Самолет улетит без меня (сборник)
– Рамиз?! – обрадовался Йоска, но не стал лезть с объятиями: поди знай, разделяет ли человек твою радость от встречи.
– Пусть Бог поможет, – отозвался мужичок, продолжая тьжать корову в тощие ребра, и отвел глаза.
Йоска подхватил черный пакет со скудным скарбом, перешел на другую сторону трассы и начал восхождение к деревне по рыжеватой дороге. По обе стороны ровными полосами стояли чайные кусты, густо заросшие папоротниками, осенний день перешептывался с летом, уговаривая его окончательно уйти, и солнце выжидательно светило вполсилы, готовясь закатиться в потемневшее море за грядой криптомерий.
Перемены, произошедшие в пейзаже за эти годы, были не слишком велики, но стосковавшийся взгляд оторванного от земли человека упивался красками и отмечал любую мелочь: вот новая могила на кладбище, камня еще нет, но оградка уже покрашена, и цветы в венках успели засохнуть. Надписи размыты, ленты перекручены – наверное, тут недавно были дожди и ветры.
А вот и первый дом – не очень любимого сельчанами Яуба: огород образцовый, фасоль уже сняли, картошку вот-вот выкопают, сын колет дрова, а собака у них, как всегда, заливается лаем и бросается на ворота, и эти звуки волнистым эхом переливаются до голубоватой горы, будоража медленный воздух.
– Новая собака-то? – крикнул Йоска. – И опять злая! Где вы таких находите, мир вашему дому!
Сын Яуба остановился в замахе, опустил колун, молча поприветствовал соседа поднятой ладонью и долго провожал его взглядом.
А вот и мельница: возле нее поставили железный стол и две длинные скамьи. Наверное, старые деревянные сгнили от сырости. Должно быть, тут, как и в прежние времена, вечерами собираются мужчины и ждут своей очереди с мешками кукурузы, галдят, курят и играют в карты, а Циала выносит им поднос с дымящимся кофе.
В саду напротив кто-то собирал мандарины.
– Дядя Бехри! Вы не стареете, я смотрю! – приник Йоска к забору.
Старик в вязаной шапке повернулся, замерев с секатором в руках.
– Йосеб! Ты ли это, парень?!
– Да, я, дядя Бехри, – несмело улыбнулся Йоска. – Не узнали?
– Похудел, парень! Вон как пиджак обвис. Заходи в дом, что ты там стоишь, – пригласил старик.
– На минутку разве что, – отозвался Йоска и прошел к калитке. – Спасибо вам, что узнали, – обняв старика, сказал он.
– Ты с дороги голоден небось? Сейчас пообедаешь с нами, стой, позову хозяйку.
– Нет, нет, – засуетился Йоска. – Я пойду, правда. Очень хочу домой уже попасть. Как там мой сад?
– Что я тебе могу сказать, – покачал головой старик. – Сам увидишь. Но дома все равно хорошо. Вернулся же, парень!
Молчание свалилось между ними и отодвинуло собеседников друг от друга.
– Я зайду потом, дядя Бехри. Соскучился сильно. Можно? – открывая калитку, прервал тишину Йоска.
– О чем речь, – старик с облегчением похлопал его по плечу.
Йоска уже совсем собрался повернуться к дороге, как его единственный здоровый глаз увидел сияние.
Сначала он подумал, что солнце ударило в оконное стекло, но из сияния вышла девочка, держа за ручки плетеную корзину, полную золотых плодов. Йоска замер.
– Па, смотри! Я самые крупные отобрала! – Ее голос резал прозрачный воздух на ломти, которые стало трудно глотать.
– Зачем ты с этой неудобной корзиной возишься, – проворчал старик.
Двор, покрытый навесом из винограда, стал похож на сон. Все предметы, растения, камни, колодец, бочка с известью – задышали и повернулись к девочке.
– Здравствуйте, – чужим голосом произнес Йоска, застряв на выходе.
Отец и дочь одновременно повернулись. Стало очевидно, что у них почти одно лицо, хотя он был лысым грузным стариком, а она – бело-розовой девочкой с каштановыми волосами. Она сощурила прозрачные, как виноградины, глаза и безучастно улыбнулась.
– Это моя дочка, Йосеб, – сказал старик. – Уже и учебу закончила, и работает. А это наш сосед. Ты про него слышала же.
Девочка слегка нахмурилась, вспоминая. И тут вздрогнула и быстро посмотрела на отца.
Йоска очнулся, попятился и споткнулся о камень.
– С возвращением вас! – засмеялась девочка и ушла за угол дома.
– Иди, Йосеб, – махнул рукой старик.
Йоска продвигался все ближе к дому, солнце нагрело ему плечи, и больше он никого в этот день не видел.
Секаторы в два голоса умиротворенно чиркали в тишине.
Мандарины, как теннисные мячи, падали в корзинку и ящик, медленно заполняя пространство концентрированным оранжевым светом.
Марех думала – как по-разному собирают разные плоды. Виноград собирают всем народом, тоже срезают секаторами, складывают в плетеные корзины, бережно несут, чтобы не помять ягоды, и они пахнут сладким.
Оливки собирать – красивое занятие, пряное, добротное, аппетитное.
Кукурузу собирают с пиететом: это сытая зима, мука, каша, пеламуши, чурчхела, мчади и гоми. Да и просто сварить зерна тоже отлично.
Но мандарины – это нечто особенное.
У всех сборщиков должны быть секаторы. За хороший секатор идет война – явная и тайная.
– Где мой секатор с синими ручками? – сердится папа. – На минуту нельзя положить, сразу свистнут!
Кое-кто делает вид, что оглох, потому что отличный, мягкий и острый секатор – это счастье: взять в левую руку плод, подвести правой рукой секатор к плодоножке вровень со шкуркой и чикнуть.
Длинный отросток оставлять нельзя – чтобы не продырявил другие плоды в ящике.
Чикаешь вот так быстро-быстро, четко, аккуратно, экономишь движения, но все равно в первый день правая рука начинает гудеть аж от плеча. Особенно ноет кисть – с непривычки.
Бросаешь мандарины в корзину за спиной. Она постепенно тяжелеет.
В саду тихо и прохладно, слышны вразнобой деликатные звуки – чик, шух, чик, шух.
Заполненную корзину бережно опорожняют в ящик. Потом полные ящики ставят один на другой, рассеянные раньше по веткам оранжевые огоньки собираются в мощные светила.
Иногда находишь особенной величины и спелости мандарин, с просевшей по центру шкуркой, и пальцы сами рвут ее, разламывая круглое тело надвое – дольки прозрачные, истекают на зубах сладчайшим свежим соком, выжимаешь только его, а кожицу – под куст.
И оглядишься заодно – сколько же их еще!
Нескончаемо много. Но это не тяжело, а приятно. Век бы собирала, а мама раскладывает плоды по размеру, а папа ящики устраивает понадежнее, и пахнет осенью, морем, фейхоа и птичником.
– Пока они зеленые, гораздо вкуснее, правда, па? – спросила Марех. – Мне сейчас слишком сладко, и аромат не такой сильный.
Отец перекусил мандарин пополам и вытянул сок, а жмых бросил поддерево.
– Освежает хорошо, а так от мандаринов никакой пользы нет, – отозвался он, вытер пальцы о штаны и продолжил чиркать секатором. – Я больше персики люблю. И еще груши «зеленое масло». Ее одну съешь – и как будто пообедал.
– А я все люблю: и груши, и апельсины, и орехи, и вареную кукурузу, – засмеялась дочь. Им было хорошо вместе.
– А работать не очень любишь, – поддел ее отец. – Это же все сажать надо, прививать, окапывать, тут столько труда вложено, а вам только на готовое приезжать нравится.
– Па, не вредничай, я работаю! – пропела Марех. – Мааам! Я голодная!
– Идите, – глуховато отозвалась мать из глубины дома. – Как раз пока руки помоете, все и поставлю.
– А кого хоть этот Йоска ваш легендарный убил, я не помню? – спросила Марех, поднимаясь по склону.
– Какая тебе разница? Много будешь знать – скоро состаришься.
– Это не страшно, – засмеялась Марех, откидывая непослушную прядь с влажного лба. Ей всего двадцать три, какая старость?
– Невестка, жена брата, шалила с кем-то, ну Йосеб взял и убил.
– Ничего себе, – поразилась Марех. – Прямо Шекспир! Ишь ты, за честь семьи!
– Да оно ему надо было? Все отвернулись. Человек умер, семья разбита, сам столько лет в тюрьме потерял.
– И брат тоже отвернулся?
– Брат – первый, – запыхавшись, коротко ответил отец и поставил полный ящик к остальным.
– Хороший урожай, хороший, – довольно сказал он, вытирая лицо шапкой. – Свою сумку собрала уже? Положи еще лимоны.
Марех обхватила отца руками и поцеловала в щеку, заросшую седой щетиной.
– Завтра едешь, потому такая радостная? – усмехнулся тот. – Побреюсь утром тогда уже.
– Ну, папуля, что ты говоришь такое – радостная! – закатила глаза Марех. – Я же работаю!
Сад жил своей одичавшей вольной жизнью, зарос папоротниками и колючками, в нестриженых деревьях трещали кузнецы, и никто тут не ждал хозяина.
Йоска долго раскручивал ржавую проволоку, державшую на запоре рассохшиеся ворота, прошел по еле заметной тропинке к дому и заглянул в подслеповатое окошко.
На стекло пришлось подышать и протереть листом подорожника, в обилии растущего у крыльца, а дверь поддалась только сильному рывку – и замок отлетел вместе с петлей и куском дерева.
