Михаил Окунь - Кролики Раскольникова
– Как добрался? – мрачно буркнул Петров.
– Заснул в трамвае. Меня писательский правнучек лично растолкал. А ты?
Володя кривовато усмехнулся:
– А я поискал этого, поискал, и пошел в его комнату спать. Думал, он ночевать придет, договорить хотел. Всю ночь на клетках…
Я внимательно взглянул Вове в глаза, открыл, было, рот, но в этот момент в аудиторию ворвался Володя Мартынов и подскочил к нам. Судя по его воспаленному виду, провел он вчерашний вечер не менее бурно, чем мы, хотя, скорее всего, не столь познавательно.
– Быстро, Крамущенко на подходе! Еще успеем выскочить.
– Куда, Мартыныч?
Тот удивился:
– Пиво пить, куда ж еще! В «Пушкарь» или в «Освенцим»…
– Ладно, разгоним кровь по рылам!
Перед носом удивленного доцента Крамущенко мы выскочили из аудитории, вышли на солнечный свет и направились в сторону Кировского проспекта. По дороге мы рассказали Мартынову о наших вчерашних приключениях в доме на Гражданской улице. Он отреагировал загадочно:
– Д-а-а, попали между Сциллой и харизмой…
Читатель заметил, что наш товарищ уже в те годы знал модное ныне словечко. Правда, употреблял его, как попало.
В «Пушкаре» на Большой Пушкарской было битком набито. Мы дошли до кафе «Руно» и углубились в сыроватый подвал под ним с решетками на окнах. Он-то и носил у студенческой братии прозвище «Освенцим».
Всё было как всегда: пиво без определенной марки, без малейших признаков пены («лысое») казалось таким, каким много лет спустя не показался и хваленый мюнхенский «Эдельштоф»; скумбриевый хвост и пара черных каменных сухарей с кристалликами соли («Набор к пиву», не хухры-мухры!) – идеальной закуской. Время текло незаметно, студенты окрестных вузов всё плотнее заполняли пивбар – подоконники были уже сплошь заставлены типовыми портфелями из кожзама. Настроение медленно, но верно поднималось. Лишь сумрачный Петров сидел молча. Запашок раскольниковских кроликов уже повыветрился. Время натыкаться на острые углы этой планеты для нас еще только начиналось. А пока он сидел, сосредоточенно уставившись сквозь окно в некий одному ему видимый пункт пространства, находящийся где-то там, за решетками нашего хмельного застенка, за мельтешением ног спешащих по Кировскому прохожих. Где-то в прозрачном осеннем дне одного из семидесятых годов прошлого столетия…
