Наталья Рубанова - Анфиса в Стране чудес
Столик, не прекращавший своего движения несколько тысячелетий, как не прерывает своего звучания «ОМ», внезапно поскользнулся и выругался.
Тогда Анфиса извинилась и, набравшись смелости, спросила снова:
– Столик, столик, скажи, а есть ли ТАМ что-нибудь? Или все только ТУТ, как в инстике?
Столик закашлялся, но все-таки разрешил Анфис присесть:
– Можешь отдохнуть, а потом уйти и напиться чаю, – проскрипел он.
– Please, dear table, please, – напрягла остатки английского Анфиса. – Мне нужна помощь!
– Ха, всем нужна помощь, – рассмеялся хрипло столик.
– Но мне нужна, очень срочно нужна! Иначе я умру, – Анфиса произнесла это, впрочем, без особого сожаления, но женственно и меланхолично, произведя впечатление.
Столик с минуту-другую думал, а потом спросил:
– Единственное, что я могу для тебя сделать, это научить правильно умирать. Гипотетически, так сказать. А, может, даже концептуально. Если ты правильно будешь умирать, то потом – ТАМ – уже не будет, как ТУТ. Хочешь? Будешь везде круто себя позиционировать.
– Конечно, хочу, – Анфиса ведь только и мечтала о том, чтобы различать инстиТУТ и инстиТАМ. – Это очень дорого стоит?
– Да нет, всего лишь один выход из некрополя.
– Из некрополя? – испугалась Анфиса.
– Да, а чего хотела-то? Между прочим, ты сейчас находишься в самом настоящем некрополе. Ты ведь еле дышишь! Я вообще не представляю, как у тебя еще хватило энергии здесь оказаться, ее почти всю выкачали, – заявил столик.
– Кто выкачал? – не поняла Анфиса.
– Кто, кто, сама знаешь, кто. Еще пара-тройка таких выходов, и твой выдох на зеркальце станет не заметен, – безоговорочно подытожил Столик.
Анфиса посмотрела в пол, но увидела только то, что увидела: обшарпанный линолеум и собственные незагорелые ноги в старых кожаных босоножках, состоящих из одних тонких плетеных ремешочков…
Анфиса подняла глаза и сказала столику, что, вообще-то, не очень дура, хотя, конечно, местами и очень, но про мир идей, вещей и теней слышала, по «И-цзин» гадала, монетки подбрасывая, «Жизнь после жизни» прочитала лет в тринадцать и даже отрывки из Египетской книги мертвых в «Науке и религии» – тоже, а еще, будто бы, придерживается закона сохранения энергии, хотя и весьма относительно.
Столик захохотал и раскрутился от этого:
– Давно я не слышал такого бреда от женщины! Ладно, а как насчет Тибетской?
Анфиса вопросительно посмотрела на него.
– Ну, «Тибетскую книгу» слабо порепетировать?
– Что порепетировать?
– Что-что. Посмертный опыт и порепетировать.
– А я… – начала, было, Анфиса, но столик ее перебил:
– Да вернешься ты в это все, – сказал он, презрительно обводя глазами окружающую живую и не очень живую природу инститама. – Зато поймешь, что никогда не нужно идти на тусклые цвета. И что идти вообще никуда не нужно.
– Чего?
– Надоела ты мне, Решайся, или я закручиваюсь сам по себе, – сказал столик, набирая обороты.
– Погоди, ну, погоди ты, – подбежала к нему Анфиса. – А я пойму, почему мы… тогда… ну… расстались?! – спросила она, как плохая героиня мелодрамы.
Столик, с сожалением посмотрев на нее, захотел что-то ответить, но, будто щадя, достаточно нейтрально и отстраненно произнес:
– И это поймешь.
«…Бардо – промежуточное состояние между смертью и новым рождением продолжительностью в 49 дней. Высшая степень понимания и просветления, а значит, – максимальная возможность освобождения – достигается человеком в момент смерти… Представление о том, что все происходит „для меня“, более непосредственно, нежели мысль о том, что все происходит „из меня“. Действительно, животная природа человека не позволяет ему видеть в себе творца своих обстоятельств… Однако в посвящении живущего загробный мир – это не мир после смерти, а переворот в его взглядах и стремлениях, психологический загробный мир, или, прибегая к христианским понятиям – искупление мирских соблазнов и греха.
…Цель процесса посвящения – вернуть душе божественную сущность, утраченную с физическим рождением…
…Истинное просветление умерший испытывает не в конце Бардо, а в его начале, в момент смерти, после чего начинается погружение в область иллюзий и неведения, постепенная деградация, завершающаяся новым рождением в физическом мире…
Пребывание в Бардо не связано ни с вечным блаженством, ни с вечными муками: это нисхождение в очередную жизнь, которая приближает человека к его конечной цели, завершению его трудов и стремлений в период его земной жизни… В Чигай Бардо описаны психические явления в момент смерти, в Ченид Бардо – состояние после смерти и так называемые „кармические видения“; в Сидпа Бардо – возникновение инстинкта рождения и явления, предшествующие новому рождению… „Бардо Тёдол“ представляет собой вполне умопостигаемое учение… Читатели без труда смогут поставить себя на место умершего и внимательно прислушаться к поучениям… Возможно, удел истины – приносить людям разочарование…» – читал над Анфисой, лежащей на столике, монотонный голос. Анфиса казалась похожей то ли на спящую княжну, то ли не на совсем мертвую царевну – в общем, на что-то русское классическое, и разбудить ото сна ее мог только поцелуй если уж не королевича, то, во всяком случае, не козла – все, как в сказке, которая достаточно скоро сказывается на (а)моральном облике.
– Можно слушать много религиозных наставлений, но не познать. Можно познать и все же быть нетвердым в знании, – начал читать Голос Бардо момента смерти, и Анфиса сложила на груди руки, смиряясь.
– О, благороднорожденная Анфиса, – Голос на минуту запнулся, будто оценивая, действительно ли благородно была рождена та, – настало время искать Путь. Твое дыхание сейчас остановится. Гуру… – Голос снова запнулся, припоминая инцидент в скверике около Таганской кольцевой и Марксистской. – Гуру подготовил тебя к встрече с Чистым Светом; сейчас ты, Анфиса, воспримешь его как он есть в мире Бардо, где все вещи подобны ясному безоблачному небу, а обнаженный незамутненный разум – прозрачной Пустоте, у которой нет ни границ, ни центра. Познай себя, Анфиса, в это мгновение и останься в Этом Мире. Я помогу тебе, – Голос повторил все это несколько раз прямо на ухо Анфисе перед тем, как прекратилось ее дыхание.
Анфиса внимательно слушала все, что ей говорили, но совершенно не чувствовала себя мертвой – точнее, вообще себя не чувствовала. Это был какой-то улет, которого она ждала много лет, и которого, одновременно, боялась. То, что он наступит так внезапно, она не могла и предположить. Потом Анфиса припомнила, что читала где-то о том, как мертвые не понимают того, что они мертвые.
«Какая тогда разница, – подумала Анфиса. – Тогда между живыми и нами и вправду нет никакой разницы?»
Но у гуру спросить было стыдно, она лежала на столике, а Голос на время куда-то исчез, так что Анфиса, оставшись наедине с собственной риторикой, расслабилась полностью. Никогда ТАМ (или ТУТ?) Анфисе не было так хорошо и спокойно; не нужно стало никуда идти или бояться опоздать, неактуальным стал незачет по методике и методологии разлагающихся наук; стало смешно от того, что ее волновал цвет собственных волос, наличие денег и чей-то день рожденье последнего летнего месяца, но не весеннего месяца Нисана; какими-то мелкими морщинками покрылось все то, к чему она то ТУТ, то ТАМ стремилась, а покрывшись, растрескалось на большие куски сухой глины, не годившиеся вообще ни на что. Исчезла скука, так напрягавшая Анфису последний год.
«В таком случае, умирать ТУТ гораздо интереснее, чем умирать ТАМ, – заключила Анфиса. – Тем более, кажется, делаю это я правильно, со шпаргалкой!».
– О благороднорожденная, сейчас приходит к тебе то, что называют смертью. Думай о ней так: «Вот и настал час моей смерти; воспользуюсь же ею во благо всех живых существ, которые населяют беспредельные просторы небес и буду поступать так, чтобы достичь совершенного состояния Будды…» – настиг Анфису Голос. – О благороднорожденная Анфиса, слушай! Сейчас ты созерцаешь Сияние Чистого Света Совершенной Реальности. Познай его. Твой разум пуст, он лишен формы, свойств, признаков, цвета; он пуст – это сама Реальность, Всеблагость. – Анфиса хотела спросить: «Неужели?», но то ли сдержалась, то ли не смогла. – Твой разум, Анфиса – свободный, трепещущий, блаженный, и есть Всеблагой Будда. Твое сознание, лишенное формы, воистину пустое, и твой разум, сияющий, блаженный, – о, да, они не разделимы. Их единство и есть Дхарма-Кайя, Совершенность Просветления. Твое сознание не рождается и не умирает; оно – Немеркнущий Свет, Будда Амитаба. Этого знания достаточно. Осознав, что пустота твоего разума есть состояние Будды, и рассматривая ее как свое собственное сознание, ты достигнешь состояния Божественного Разума.
