Владимир Шеменев - Я ─ осёл, на котором Господин мой въехал в Иерусалим
И тут я увидел Того, Кого люди еще не видели или делали вид, что не видят. На валуне сидел человек в белом хитоне. Он улыбался, источая свет и невероятную благодать, настоянную на радости и любви.
«Хозяин! – я подпрыгнул и кинулся к нему. Будь я скакуном, про меня бы сказали: «Он летел по полю быстрее ветра, приминая грудью буйные травы», – но я был ослом и единственное, что я мог – взбрыкнуть от радости задними ногами, подкинув отяжелевший зад, и затрусить к сидящему на камне человеку. – Ты жив!», – кричал я, оглашая окрестности свои однообразным иаканьем. Душа – а она, кстати, у нас тоже есть, пусть и не такая, как у людей – наполнилась радостью и умилением. Морда расплылась в улыбке, показав миру два ряда великолепных желтых зубов.
Господин протянул руку – и я уткнулся носом в его теплую ладонь. Она пахла пресным хлебом, горькими травами и… овсом. От неожиданности я дернул головой. На ладони на самом деле лежала горсть крупного ядреного овса. Откуда? Еще мгновение назад там ничего не было…
– Ешь. Ты устал и проголодался, а мне надо поговорить с двумя мужами, несмышлеными и медлительными сердцем, которые, в отличие от тебя, меня не узнали и будут рассказывать мне мою же историю24, – Он встал и, отряхнув ладони, ссыпал на землю целую мину25 овса, чем вызвал у меня неописуемую радость.
Поджидая, пока подойдут апостолы, я ворочал челюстями, не спуская глаз со своего Господина. Доедал и думал: воистину пути Его неисповедимы. Кто же знал, что мы встретимся на дороге в Эммаус? Лично я не знал, а Он – знал и ждал. И в Иерусалиме – это Он, подталкивая меня в спину, буквально выгнал из города, в котором из меня хотели сделать чучело, чтобы выставить на всеобщее обозрение с табличкой на шее «Конь Царя Иудейского».
Часть 1. От дня первого до дня шестого
…ибо закон дан чрез Моисея; благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа.
Евангелие от Иоанна 1:17
Восьмое нисана. День первый (воскресенье)
Глава 1. Все проблемы – от ума
Многие из Иудеев узнали, что Он там, и пришли не только для Иисуса, но чтобы видеть и Лазаря, которого Он воскресил из мертвых.
Евангелие от Иоанна, 12:9
Вифания26 – деревня моего детства, мой дом, моя колыбель. Я не помню, как родился и вообще как явился в мир, помню лишь яркий свет, качающуюся перед глазами землю и трясущиеся ноги, на которых я еле стоял. Помню чье-то тепло, чей-то живот или бок: наверное, это была моя мама. Помню шершавый язык, вылизывающий мою спину, первые робкие шаги – и всё ту же качающуюся землю, которая постепенно стала обретать черты: мощеный двор, ясли из цельного камня, колода с мутной водой, сноп сена и мелкий моросящий дождь, стучащий по крыше загона. Это всё, что я помню о своем рождении. Да еще роскошная финиковая пальма, росшая во дворе.
С тех пор прошло два года.
Я возмужал, окреп, и моя шерсть стала дымчатого цвета. На меня еще ни разу не надевали ярмо, так что к работе я был не приучен. Я не таскал за собой плуг, не катал арбу и не возил мешки с мельницы, но я чувствовал в себе силу и знал, что свободно могу перевезти взрослого мужчину и еще две полных амфоры27. То ли хозяин двора, где жили мы с матерью, что-то задумал, то ли его жена, но меня берегли, и единственным моим развлечением было гонять воробьев по двору и слушать мудрецов, иногда заходящих к нам во двор, чтобы отдохнуть в тени дерева.
Я был полноправным гражданином Иудеи – вместе с людьми соблюдал праздники и посты: не работал в субботу и не ел нечистой пищи. Я знал свои права и мог за себя постоять: лягнуть, толкнуть и даже укусить, как и все твари, которых создал Господь. Единственное, что я не делал – не говорил в том виде, как это делают люди, но зато всё понимал – как люди, которых тоже создал Господь!
Раз в неделю, в первый день наступившей седмицы28, сразу после восхода солнца я выходил со двора, доходил до пограничного столба, у которого начиналась Вифания, встречал рябого коэна29 и его спутников и провожал их до пограничного столба, за которым селение кончалось. За свой недостаток30 священник был лишен права участвовать в храмовом служении и по жребию был назначен старшиной Палаты масла, а потому в силу своих должностных инструкций обязан был регулярно пополнять запасы масла для светильников, которые никогда не должны потухнуть.
Утром храмовники шли на маслобойню, стоящую у подножия Масличной горы31, неся пустые кувшины, а в полдень возвращались обратно с кувшинами, наполненными до самых краев пахучим оливковым маслом. Они всегда останавливались у нас. Садились на скамью в тени пальмы и, пережидая полуденный зной, попивали вино, закусывая фруктами и лепешками. Коэн пересчитывал деньги; левит32, желавший стать законником, вслух читал книгу, а юноши забавлялись тем, что откровенно заигрывали с молоденькими девушками, приходящими к колодцу.
Что делал я?
Слушал.
Прошлый раз левит читал про Адама. Читал – и всё время спрашивал у священника: «А знаешь почему?», чем сбивал того со счета.
– А знаешь, почему Бог создал первого человека единым? – спрашивал левит, задумчиво прикрывая глаза.
– Знаю! – бурчал коэн.
Но левит не слушал его и продолжал:
– Чтобы показать, что губящий одну душу израильскую считается как бы погубившим целый мир, а сберегший одну душу из Израиля считается как бы сберегшим этот мир33.
– Да знаю я, знаю, – кипятился коэн, отчего в его мозгу цифрам уже не было места и приходилось начинать заново.
– А знаешь, почему Бог создал Адама единым? – не унимался левит и, не дожидаясь ответа, говорил: – Дабы один не говорил другому: «Мой предок выше твоего предка». А знаешь, почему Бог создал Адама единым? Чтобы праведники не говорили: «Мы сыновья праведника», – а грешники не говорили: «Мы сыновья грешников». А знаешь, почему Бог создал Адама единым? Чтобы каждый мог сказать: «Ради меня создан мир». А знаешь, почему…
Рябой аж затрясся, зажмурив глаза.
– Бог создал Адама единым, – смуглый, курчавый гадоль34 лет пятнадцати опередил левита и улыбнулся, показав миру свои белоснежные зубы.
– Ты не угадал… и с тебя пол-обола35, – левит не был бы евреем, если бы не нашел, чем парировать прыть юнца. – Я хотел сказать: «Создал его последним!». Так что плати.
– Мы ни о чем не договаривались.
– Тогда динарий36 за то, что прервал меня, когда я объяснял Святое Писание.
– И мне, – коэн оторвался от подсчета монет, сгреб их в ладонь и стал рассовывать по кармашкам.
– А вам-то за что?
– Ты сбил меня со счета, и Храм37 понес убытки, – впервые священник радостно ощерился и посмотрел на левита. – Так почему Он создал его последним?
– А чтобы, если возгордится, сказать ему: «И моль была до тебя».
– Понял, неуч? – коэн и левит хохотнули, поглядывая на поникшего ученика, который, между прочим, приходился племянником хозяйке двора, в котором они останавливались.
***
Вот и сегодня, в девятый день месяца нисана, за шесть дней до праздника Пасхи, я стоял во дворе и наблюдал, как к деревне, пыля и изнывая от жары, приближались служители храма. Четыре человека шли вдоль восточного склона Масличной горы: два талмида38 с глиняными кувшинами на плечах, левит с ящиком для книг и коэн, не обремененный ничем, за исключением четок и высокой головной повязки молочного цвета, напоминающей по форме скрученный стог сена.
В отличие от учеников, одетых в короткие шерстяные туники, служители были в длинных белых льняных рубахах до пят, а коэн еще имел и красный плащ, перекинутый через плечо. Вокруг талии священника был намотан цветной платок, под который он прятал кожаный пояс со множеством карманчиков для мелкой монеты, взятой из храмового ящика, что стоял там для пожертвований.
Земля уже прогрелась после холодной весны, так что талмиды топали босиком, а вот на рябом и его товарище были сандалии, причем у коэна с кожаной, а у левита с деревянной подошвой. Все они были иудеи, но это не давало им равноправия. Священник шел впереди, левит – чуть приотстав от него, а далее, но не менее чем в десяти локтях от них, тащились талмиды, сгорбившись под тяжестью кувшинов весом в пол-амфоры каждый.
Храмовники возвращались с маслобойни. Сегодня они ходили туда с инспекцией и распоряжениями насчет оливкового масла, которым в дни праздника предстояло освещать Иерусалимский храм, а заодно прикупить масла на текущую седмицу. Несмотря на то что пресс принадлежал храму, за масло приходилось платить. Я знал об этом, как и то, что рябой всегда выторговывал себе скидку. Масло обходилось ему по цене самого дешевого галилейского вина, пол-обола за литр, а продавал он его в храме по полтора обола. Учитывая, что в каждый кувшин вмещалось больше ведра, можно посчитать, сколько он и его покровитель – тесть первосвященника – имели с одной такой ходки; при этом надо учесть, что овца на базаре стоила шесть оболов.
