Денис Драгунский - Пять минут прощания (сборник)
– Правда! – вспомнил Сафонов. – Тетя Лёля была мамина сестра.
– Потом я уехала обратно домой, в город Алатырь. Ты сказал: пиши до востребования. Я писала, а письма обратно приходили, через три месяца. У меня ребенок родился. Замуж вышла. Муж выпивал, потом в тюрьму сел. Свекровь меня из дома выжила, тем более что сын в армию пошел и там повесился.
– А ты что? – глупо спросил Сафонов.
– А я на помойку! – засмеялась она и вдруг сиганула со шкафа в открытое окно.
Сафонов спрыгнул с табурета и бросился к окну, ему на секунду захотелось за ней, догнать, спасти – но сырой ветер отрезвил его.
– В конце концов, это только кошка, – громко сказал он и проснулся.
Это он во сне скинул одеяло, и его разбудил холод.
– Да, – повторил он. – Всего лишь кошечка…Однако в тот же день он выбросил женские тапочки, халат и всё прочее. Купил в зоомагазине кошачий домик с подушкой, лоток и пакет корма. И стал притворяться, что у него есть кошка.
первомайская сказка СВОЯ ИГРА
Игорь Побряхин сменил симки на всех трех мобильниках. Сменил машину. Переехал на другую квартиру. Делами руководил по электронке, с нового адреса.
Все это длилось неполных двое суток, а Побряхину казалось, что он уже несколько лет провел в подполье, читая в Интернете издевательские комментарии и глядя бесчисленные перепосты этого подлого ролика, где он совершенно искренне и довольно нежно любит студентку Владу Чумаченко. Кличка Чума.
Они познакомились, когда Побряхин выступал в политехе с лекцией о роли малого бизнеса в развитии инноваций. Подошла с вопросом. Так, слово за слово. Потом он ее подвез. Зашли в кафе. А кафе оказалось на первом этаже ее дома. Она захотела его познакомить с папой и мамой, чтоб они тоже проголосовали за его партию. Но родителей не было: записка, что уехали на дачу…
Потом выяснилось, что там побывали еще человек пять заметных личностей, и про всех выложили ролики в Сети.
Игорь Побряхин был бизнесмен и начинающий политик. Он готовился возглавить региональный список партии Трудолюбивая Россия. Наверху все согласовано. И вот такая гадость. С губернатором его не соединили. Партийный босс сказал: «Да, подкосил ты нас, Побряхин!» – и трубку бросил. Знакомым фээсбэшникам он звонить побоялся.
Написал помощнику отчаянный мейл: сделай хоть что-нибудь! Придумай! Ты же умный! Ну!
Еще полсуток пролежал на диване.
Включил Интернет, и сразу:
Откровенное заявление Влады Чумы!
Предощущая очередную порцию дерьма, он кликнул по баннеру.
Владислава Юлиановна Чумаченко заявляла, что возмущена провокацией. Что с Игорем Алексеевичем Побряхиным (к слову, неженатым мужчиной) ее связывают долгие и прочные отношения. Что они собираются вступить в брак. Лучше бы террористов ловили, чем снимать жениха и невесту в постели!Вот это да! Побряхин вскочил и потер руки.
Помощник написал, что будет интервью по местному телевидению. Она одна. А он пускай пока на недельку смотается в Прагу.
Когда он вернулся, помощник сказал, что Влада хочет увидеться. Ну, правильно.
– Это пять, – весело сказал ей Побряхин. – Даже с плюсом. Сколько там с меня?
– Нисколько, – сказала она и потупилась.
– В смысле? – нахмурился Побряхин.
– Какие у нас могут быть счеты?
– То есть? – встревожился он.
– Да, а когда наша свадьба?
– Чего? – он захохотал.
– Неужели ты сделаешь опровержение? – спросила она. – Как-то глупо. Еще сильнее испачкаешься. Так ты был просто страстный мужчина, а станешь подлец.
– Точно?
– Я хорошая, – она подошла к нему поближе. – Верная, преданная…
– А как же те мужики? – вскричал Побряхин. – В других роликах которые?!
– С теми мужиками была не я, – сказала Влада. – Это были какие-то бляди, похожие на меня. Мы подадим в суд. Мы обязательно выиграем!
Она обошла кресло, нагнулась и обняла его сзади. Он ощутил затылком ее теплую и надежную грудь.у богатых свои причуды РЕСТОРАН "NEKRASSOFF"
Иван Николаевич был очень богатый человек, но его это больше не радовало. Он продал бентли и купил мерседес, а потом фольксваген: никакой разницы, зато без понтов.
Он возненавидел понты. Вдруг. Вернее, не вдруг, а когда встретил Касю. Полное имя Леокадия. Она пела в клубе. Он в перерыве подошел познакомиться. Она сидела и пила пиво из банки.
Он сел рядом, она посмотрела на него серыми выпуклыми глазами сквозь упавшие на лоб патлы.
– Что я могу для вас сделать? – спросил Иван Николаевич и протянул визитку.
Она сказала:
– Нога чешется, где косточка, укусил кто-то, хрен чего…
И положила свою левую ногу ему на колени.
Он осторожно погладил ее лодыжку.
– Сильнее! – сказала она.
Он почесал сильнее.
– Ага, всё, – она убрала ногу, смяла пустую пивную банку, он увидел, что у нее широкие ладони и короткие ногти, она бросила банку в угол, встала и пошла к своим музыкантам.
А Иван Николаевич пропал. В смысле – погиб.
Потому что Кася его не любила.
Он был ресторатор, владелец трех сетей: дешевых греческих кафе «Эмброс», вегетарианских кормушек «Грин-хауз» и сверхдорогих кабаков, которые назывались именами русских писателей-демократов: Belinsky, Herzen, Saltykoff-Schedrin. Самым роскошным был Nekrassoff, где официанты были в настоящих лаптях и онучах, а в зале стоял тот самый игорный стол.
– Когда ты разоришься, наконец? – спрашивала Кася.
– Тогда ты выйдешь за меня? – он пытался ее обнять.
– Зачем бедным людям жениться? – смеялась Кася, отодвигаясь.
Иван Николаевич впервые понял, что бывает не просто любовь или желание, а безумная страсть. Основной инстинкт. Роковое влечение. Не в кино, а на самом деле. И еще – что бывают вещи, которых не купишь.
А если не купишь, то зачем тогда деньги?
Наверное, деньги почувствовали, что он их разлюбил. В ответ они разлюбили Ивана Николаевича. Но ему было наплевать – он любил Касю.Через два года у него остался только ресторан Nekrassoff. Но теперь это была обуза, дорогая игрушка. Через три месяца он продал его за долги.
Сам сел за руль и поехал к Касе. Без звонка. Наудачу.
Она была дома. Она посмотрела на него и все поняла.
– Привет, – сказала она. – Давай, мой руки, я тут баклажаны пожарила.
Сказала как мужу, который пришел с работы. Повернулась идти на кухню.
Иван Николаевич шагнул к ней сзади, схватил за плечи, прижал к себе. Она повернулась к нему, и они первый раз поцеловались. Он обнял ее молодое жесткое тело, ее руки сомкнулись у него за спиной, она застонала от поцелуя, приникая к нему, дрожа от желания, от нее пахло сигаретами, пивом и горелыми проводами, и Иван Николаевич вдруг понял, что больше ее не любит.
Вот как в тот раз влюбился, так сейчас и разлюбил.о, счастливая, невозвратимая пора детства МИША И МАША
– Я пришла тебе сказать, что ты мерзавец и подонок, – сказала Маша прямо в дверях. – Чаю хоть нальешь? Я продрогла пешком от метро идти. Автобуса не дождешься. Вообще-то наглость жить в такой дали.
– Ну, проходи, – растерялся Миша. – Вот, мамины тапочки возьми.
И сам пошел на кухню ставить чайник.
– А мама где? – крикнула Маша вслед.
– На даче! – крикнул он уже из кухни. – Они с Настей утром уехали, будут завтра вечером.
– Понятно, – Маша вошла в кухню. – Ну, где твой чай?
– Погоди, вода закипит, – сказал Миша.
Маша уселась на табурет и в упор поглядела на Мишу своими прекрасными зелеными глазами.
– Чего смотришь, гад? – спросила она и сверкнула ясными белыми зубами.
– По-моему, это ты смотришь, – сказал Миша и отвернулся. – Вот варенье есть, бабушка привезла.
– Ты самый настоящий подлец! Как ты смел так с Наташкой поступить? Предатель! – Маша даже хлопнула ладонью по столу.
– Ты чего, скандалить приехала? – робко спросил Миша. – Ты тут при чем?
– Не перебивай, – сказала Маша.
– Я молчу, – сказал Миша.
– Вот и молчи, – сказала она, залезая ложкой в банку и доставая клубничину. – Черт! Гадство какое! Обкапалась! – она быстро расстегнула кофточку, сняла ее, оставшись в черном лифчике, и побежала в ванную.
Вернулась в халате.
– Это мамин, – сказал Миша. – Лучше возьми Настин. Синенький такой.
– Почему?
– Твой волос случайно останется, и мама будет орать.
– Какой же ты негодяй, – выдохнула она, но ушла и вернулась в другом халате. – Ты хоть понимаешь, какой ты подлый?
– Понимаю, – покивал он.
– Значит, так, – сказала она. – Я выстирала кофту, мне не в чем идти. Я вынуждена остаться у тебя ночевать, хоть ты и подонок. Постели мне скорей, я устала, я дико спать хочу. И дай полотенце умыться.
Миша постелил ей в комнате Насти, младшей сестры.
– Отвернись! – закричала она, стоя в дверях, едва прикрытая полотенцем.
Миша отвернулся и бочком вышел из комнаты.
Пошел в кухню, вымыл чашки. Потом пошел в большую комнату, где стояли его диван и столик в углу. Быстро доделал алгебру. Почистил зубы и лег спать.
