Елена Яворская - Жестяной самолетик (сборник)
И сказка у меня сегодня получилась добрая, даже чуточку сентиментальная. От лица нашего человека, который остается нашим и человеком даже в бетонных джунглях.
Рукописи не…(написано веселеньким васильковым фломастером)В голове противно звякнуло – как бруском о сталь.
«Хозяин! Хозя-а-а-а-ин! Ты что, опять с Танькой зависаешь? Или двоюродный из деревни бутыль самогона привез на дегустацию?»
Заррраза! Я, между прочим, сижу чин чином, пельмешки маменьке лепить помогаю, руки по локоть в муке, а он!..
«Хозяин, – проскрипело в сознании – как сталью по стеклу, – если ты еще не вдуплил, авторитетно заявляю: МЕНЯ ОПЯТЬ СПЕРЛИ!»
Ё! Нет, ну в первый раз – понятно, я его, негодяя, сам, нарочно, в карты проиграл, чтобы этому шулеру Шакалу Крысятину не подсказывал, а то взял моду шакалить и крысятничать, понимаете ли, против родного хозяина. Во второй раз – ну, тут конечно, моя вина, нечего было незнакомую Живую Воду пить, кто ж знал, что по крепости она огненной не уступает?! Бабка про это дело – ни словечка, ни полсловечка… Зато гастрит вылечил, да. А Вредина потом вернулся ко мне, как миленький, куда ж нам друг от друга деваться-то?
Но сейчас-то, сейчас – белым днем, да и я трезвее младенца.
– Братец, а ты, часом, меня не разводишь?
«Разводят в загсе…» – ну, если в ход пошел бородатый юмор, плохо дело. Без дураков.
«Без дураков не обойдется. От себя-то не убежишь… Между прочим, меня еще не увезли, если поторопишься…»
Что мне оставалось? Сполоснул руки под ледяной струей (с грустью подумал: ну когда ж выдастся спокойный денек, чтобы пригласить в гости сантехника… или хотя бы морду ему набить) и бросился во двор, роняя тапки – в самом прямом смысле, прямее некуда, на последнем лестничном пролете даже чертыхнулся с трех ступенек, помянув родню Вредины до самого мрачного Средневековья.
В течение последующих десяти минут весь двор и прилегающая к нему улочка могли наблюдать лоха в разношенных маменькиных шлепанцах в цветочек, бегающего от песочницы к брусьям, от одной припаркованной машины к другой с вопросом: «Вы собачку такую, беленькую, помесь болонки с бульдогом, не видели?» Вопроса поумнее я сочинить не смог. Вся надежда была на подсказки Вредины. Но Вредина молчал, как никогда оправдывая свое имя.
И вдруг:
– Здравствуйте!
Не в сознании – в реале.
Оборачиваюсь.
Передо мной седобородый, как Дед Мороз Хоттабыч, мужик в черных джинсах и белом хлопчатобумажном свитере.
– Если не ошибаюсь, вы, молодой человек, никто иной как Сойкин.
М-м-м… Я не могу сказать, что я совсем уж никому не известный человек (особенно в пределах собственного двора, ха!), но так, чтобы меня незнакомые дядечки узнавали… Незнако…? Стоп! Да это же ведь Чесноков! Ну да, Сан Саныч Чесноков, фантаст – авторитетней не придумаешь, аховые тиражи, экранизации, одним словом – Зевс отечественной словесности! Но откуда он…
– Я читал ваши книги…
По логике эта реплика должна была принадлежать мне, но произнес ее Сан Саныч.
Я оторопел.
– …и «Оранжевый дом», и «Звездную неожиданность»…
Одним словом, все мои книги, общим числом две, мизерные тиражи, ни малейшей надежды на прижизненное переиздание… а потом – ну, может, какой-нибудь библиофил издаст за свой счет десяток-другой репринтных экземпляров, таким же двинутым на редкостях корешам дарить.
– … и я думаю… Впрочем, не сейчас. Сначала давайте-ка за знакомство, как полагается.
Я окончательно растерялся, засуетился – сейчас, дескать, сбегаю, даже поглубже вдвинул ноги в шлепанцы, чтобы не потерять на первом вираже.
– Нет-нет, у меня все с собой. Пойдемте.
Подвел к своему авто… Вы думаете, у него иномарка? Фигли! Теперь любому и каждому скажу – у него преклонного возраста черная «Волга», правда, ухоженная-обихоженная, что конь у хорошего хозяина. Чесноков открыл багажник. А внутри, на заботливо подстеленной скатерточке, в судочках и баночках… ох! Колбаска сырокопченая, икорка красная, балычок – это само собой, это, так сказать, классика жанра. А вот и творческая нотка – капустка квашеная, огурчики, грибочки, не иначе как Сан Саныч своими руками собирал, теми же самыми, коими выстукивает по клаве нетленки… Я чувствовал, что вот-вот захлебнусь слюной.
Неведомо откуда появилась запотевшая поллитровка, будто бы только что из холодильника.
Употребили. И понеслось – огурчики, грибочки… о, теперь можно и икорки…
Сан Саныч на правах гостеприимного хозяина разлил по второй.
– Но прежде – вопрос. Тот самый… – он многозначительно посмотрел на меня. Сердце мое попыталось спрятаться в районе пяток, да не удалось: если кто не помнит, шлепанцы – это тапки такие… без задников. – Витя, вот в «Звездной неожиданности» вы описываете, как в составе космических рейнджеров сражались на Гамма Центавры с мегаклопами…
Он выдержал паузу – и закончил, проникновенно глядя мне в глаза:
– Вы ведь не просто хроникер… вы участник этих событий, верно?
Другому нипочем не признался бы. Но врать Сан Санычу я не имел права.
– Два года срочной и потом еще год сверхсрочной, старшиной роты был.
– Я сразу понял. Вы так рассказываете, что…
Я хотел было спросить: «А ваша «Диагональ судеб» – это ведь вы! Вы, глубокоуважаемый Сан Саныч, были тем доктором, который вернул к жизни целый мегаполис, пораженный вирусом щучьего гриппа!»
И не спросил. Потому что уже не сомневался. Знал.
– Витя, а в «Оранжевом доме»… Артефакт, с помощью которого вы добыли у старой ведьмы Живую Воду… этот ваш Вредина, ваш разумный меч… вы правда владеете таким чудом?
– Владел, – мрачно ответил я. Настроение испортилось сразу – и, кажется, бесповоротно. – Сперли. Вот только что, полчаса назад…
– Вернется, – убежденно сказал Сан Саныч. – Вы ведь сами написали, что он всегда возвращается. Ну, давайте по второй! – за счастливые финалы!
Употребили по второй. Хрустя огурчиком и меряя взглядом расстояние до горизонта, я вдруг понял: вернется! Вредина всегда возвращается…
У моих ног крутилась, попрошайничая, беленькая болонка с бульдожьей мордашкой.
11
Звезда упала.
Первый вымолвил: «На счастье».
Второй едва взглянул – и ну делиться в чате.
А третий хмыкнул: и у звезд бывает старость.
Четвертый сосчитал: а сколько ж их осталось?
Разулыбался пятый: «Прелесть как красиво!»
И звездная болезнь шестого поразила.
Седьмой воздел ладони к небу: «Мало! Мало!»
Звезда упала…
И пускай себе упала.
На исходе августа время густеет, жизнь замедляется. Струятся на землю бронзовые семена берез. Многоногая мелочь уже не суетится в поиска места под солнцем – нет, деловито присматривает уютное местечко. Вальяжные голуби расхаживают под самым носом у разморенных котов и как будто бы нехотя поклевывают не подачки, но почтительные дары тихих, как эти вот предосенние дни, бабулек.
Время замерло: на большом яблоке, потерянно лежащем у обочины, распластала крылья бабочка. Один бок яблока царственно пурпурен, другой кажется густо-медовым. Кажется… Не сразу понимаешь (сознание, повинуясь движению души, сопротивляется изо всех сил): медовое – это гниль. Собственница-бабочка обняла яблоко крыльями, они сладострастно подрагивают.
И мне вдруг почудилось: вот так яркие, но недолговечные создания трепещут от предвкушаемых удовольствий на обломках великих империй.
Пока не придут холода.
Мысль для дневника. Но я давно не веду дневники.
Раньше вела. Когда у меня возникало стремление – где-то на грани инфантилизма и мании величия – приносить пользу всему миру. В них, разумеется, были одни только глубокие и оригинальные мысли, созвучные вечности, и замки из песка вздымались, подобно Андам и Кордильерам, а воздушные были столь реалистичны, что я улавливала музыкальный перезвон каблучков хрустальных туфелек по бело-розовому мрамору.
Обломовщина манила. Маниловщина закономерно завершалась обломом. Песочные замки оседали пылью, воздушные испарялись, оставляя сквозняк в душе и паутину под потолком. Залежи бумаг на работе и горы грязной посуды дома навевали мысли о том, что геология и альпинизм – достойнейшие из занятий, а все гуманитарное в итоге оказывается антигуманным, ибо разочарованию, порожденному несовпадением умозрительного и реального, может противопоставить только умозрительное… порочный круг.
А когда у меня появлялось намерение – где-то на грани, отделяющей меланхолию от паранойи, – противопоставить себя всему миру, я шла к людям. И приобретала новых друзей. Врагов, конечно, тоже, но в меньших количествах. Друзья, как правило, оказывались настоящими – ведь давно замечено, что дружить против кого-то – истинное, ни с чем иным не сравнимое, наслаждение. Враги, увы, – вымышленными. Ну а случайные встречные, объективно вполне реальные, субъективно оставались мимолетной иллюзией, ибо старались держаться в стороне – так обыватели сторонятся нетрезвого буяна.
