Юрий Запевалов - Донос
Комплект инструментов Семен Прокопьевич выпросил в театре. Он сам расписывал ноты и медленно, трудно, терпеливо учил. Ребята занимались увлеченно. Они рассаживались по своим местам с инструментами и под легкие хлопки Семена Прокопьевича пели по нотам – мычали партию своего инструмента. Семен Прокопьевич садился в большое кресло на колесах, прямо при входе. Ребята сидели в глубине комнаты, лицом к двери. Семен Прокопьевич видел всех и легко общался с теми, кто входил.
В доме у него была удивительно семейная обстановка. Ребята все вечера проводили в этом его доме. После репетиции пили чай с сухариками. Эти сухарики, заготовленные еще с довоенной поры – а было их несколько мешков – мелкие, ржаные и пшеничные, пахучие, вкуса они были необыкновенного.
Самый старший из ребят в оркестре, Мишка, учился в третьем классе. Конечно, это был экзотический замысел – выйти на городские площадки с детским духовым оркестром! Вернее даже, с оркестром из младших детей, где бы старшему было не более 12 лет!
Но не экзотика увлекла Семена Прокопьевича, о пацанах, росших в безотцовщине, думал этот удивительной души человек.
Собирались ребята ежедневно, в шесть-семь вечера, в зависимости от занятости Семена Прокопьевича в театре. Окна открыты, они репетируют или изучают гаммы, мы, пацанята, кого еще не берут, сидим у амбаров, слушаем, обсуждаем, критикуем.
Слух о том, что Семен Прокопьевич набирает пацанов в оркестр, разлетелся по городу мгновенно, потянулись ребята с других улиц, появилась конкуренция при отборе, но ребята нашей улицы брались вне конкурса.
И вскоре сформировался оркестр. Довольно солидный, более двадцати пацанов от восьми до двенадцати лет – после двенадцати пацаны уже работали на новом танковом заводе. Оркестр получился действительно солидным, представлены были все инструменты – от трубы до валторны – не было «ударника». За барабан никто не садился, считалось – что за инструмент, чему с ним научишься?
И вот однажды Саша приходит домой и говорит мне этак мимоходом:
– Ты завтра зайди к Семен Прокопьичу, звал он тебя, хочет попробовать на барабане. Да смотри, соглашайся, а то у тебя ведь хватит ума, еще откажешься.
Какое там, я был на седьмом небе, еще бы, столько мечтал попасть в их компанию, слушая у амбаров оркестровые репетиции.
Вечером пришел. Семен Прокопьевич дал мне в руки барабанные палочки, какую-то песчаную подушечку, положил ее на стул.
– Сделай вот так та-та-трата-та-та. Сделал.
– А теперь вот так. Снова сделал.
– Так, так, Юра говоришь. Давно я к тебе присматриваюсь. Это ты во дворе изображаешь «Багдадского вора»? А вечерами поешь на подоконнике?
Я смущенно молчал.
– Что ж, ритм чувствуешь, слух есть, остальному научим. Вот, садись здесь, стучи вот так, стучи в подушку, чтобы палочки не отскакивали, научишься, сядем за барабан, и если уж на подушке выстучишь, то на барабане сыграешь. Как на баяне. Стучи, нам не мешай, придет время, войдешь в оркестр, если все выстучишь.
Я стучал – и вечером на репетициях, и дома, и палочками, и руками, и пальцами, пропевал все возможные ритмы и вслух, и про себя, стучал вставая утром со сна и ложась спать поздно вечером.
Так прошло месяца три. Семен Прокопьевич ежедневно, на репетиции, принимал у меня урок. Обычно это было так – ребята «пилят» гаммы, мы вдвоем уединяемся в прихожей, я стучу в подушку, Семен Прокопьевич правит – и ритмы, и стук, и кисти. Все это доброжелательно, без нравоучений, без нажима, если что не так, берет палочки, стучит.
– Повтори…
И повторяем – десять, двадцать, сто раз.
Оркестр созревал. Уже играли танцевальные мелодии, несколько маршей.
Ребята сдружились, смягчились, подобрели, после репетиции у Семена Прокопьевича обязательный чай, непринужденные разговоры, обсуждения писем с фронта. Случались и трудные дни, когда кто-то из ребят получал с фронта извещение о гибели, получал «похоронку».
Семен Прокопьевич никогда не оставлял без внимания и заботы ребят, получивших такие извещения, связывался с родителями, убеждал, нельзя покидать оркестр, вместе нам легче пережить горе, обязательно устраивал нечто торжественно-траурное после репетиции, успокаивал детей и этим еще больше привязывал их к себе. Оркестр становился большой семьей.
Как-то мама решила узнать, что это мы там у Семена Прокопьевича делаем. Пришла вечером на репетицию. Семен Прокопьевич встретил ее очень тепло, гостеприимно, посадил в передний угол, ей дали чаю. Оркестр работал в обычном графике. Саша вначале нервничал, потом успокоился и играл с подъемом, я уже сидел за барабаном и задавал ритм оркестру, все шло как обычно. А после репетиции за обязательным чаем мама поблагодарила Семена Прокопьевича и сказала, что теперь она за сыновей своих и за всех ребят в оркестре спокойна. И работать по вечерам и ей, и всем матерям ребят из оркестра, будет спокойнее.
В общем, одобрила. Еще бы не одобрить – ребята при деле, да еще таком интересном, да еще под таким наблюдением, с таким учителем! И относиться к нам после этого мама стала как-то по другому, по взрослому. А когда позднее мы стали часто играть в театре, на дневных спектаклях, в антрактах, мама очень гордилась нами, подходила с подругами к оркестровой яме, показывала – вот они, мои ребята. Все, конечно, восхищенно кивали головами, охали да ахали, а мать так весь антракт и проводила около оркестровки. Она как-то сразу и быстро пошла на поправку, отстали, наконец-то, от нее все болячки – болезни, мать даже помолодела, стала оживленнее, перестала плакать по ночам, успокоилась.
17
– Здравствуйте, здравствуйте, проходите, садитесь. Да, вот сюда. Мы очень рады, что вы сами нас нашли и приехали к нам. Это хорошо вас характеризует, для нас это очень важно.
Боже праведный, святая наивность! Я же все это принимал за чистую монету, на полном серьезе. Ах, какие славные, какие порядочные ребята! Словно забыл, что еще вчера эти славные люди взломали замки и разграбили офис.
– Расскажите все о работе вашей фирмы, с самого начала, с момента создания. Особенно подробно о вашей совместной деятельности с Джавабой. Когда и при каких обстоятельствах познакомились, какие сделки проводили совместно.
Так, все-таки Джаваба…
– Могу я узнать что происходит, кто вы, почему возникли эти вопросы, почему вскрыты кабинеты нашего офиса? Это допрос, вы меня в чем-то подозреваете?
– Это беседа. О своих подозрениях мы вам расскажем позже. А пока просим вас рассказать все, подробно и откровенно. – Тон сразу стал официальным.
Рассказал, ответил на возникшие вопросы. Скрывать мне абсолютно нечего.
– Смогли бы мы сейчас съездить с вами в ваш офис? Во-первых, я «распечатаю» ваши кабинеты, а во-вторых, мне нужно осмотреть ваш сейф, он был закрыт и мы не смогли его осмотреть. Он опечатан, после осмотра я сниму печать и с сейфа. Сможем мы съездить на вашей автомашине, у вас водитель?
– Нет, я сам за рулем. Конечно, давайте съездим.
– Вы хотите пригласить адвоката?
– Нет, у меня сейчас нет юриста, сейф пустой, смотреть там нечего, поедем одни.
Оперы переглянулись. Допрашивающий меня старший лейтенант Катков заулыбался.
– Правильно, адвокаты сейчас дороги, а ваше дело простое, для вас не опасное, зачем вам лишние затраты? Поехали! – Куда уж было откровенней! Нет, и на этот раз ничего не дрогнуло у Георгия, ничего его не насторожило!
От Сухаревской до Северянина, при дневной загрузке трассы десять – пятнадцать минут езды, доехали спокойно и быстро. Открыли кабинеты, сейф. В сейфе практически не было ничего интересного для следствия, кроме расписки, выданной мне Джавабой с соратниками о их задолженности перед компанией и их обязательство вернуть долг. Расписку Катков забрал с собой.
– Не беспокойтесь, Георгий Александрович, для вас ничего серьезного нет. Джаваба замешан в махинации. Он получил от одной фирмы крупную сумму денег и исчез. Джавабу мы возьмем. А вам волноваться нечего, все что нам от вас нужно было узнать – мы узнали. Не беспокойтесь, документы просмотрим и вернем. До свидания.
На этом расстались.
* * *Наступил, наконец, и мой долгожданный день. Семен Прокопьевич выставил возле своего кресла табурет, поставил на него небольшой барабан. Красный по бокам, с барашками натяжной системы, с пружинками на желтой, свежей, еще не избитой барабанными палочками коже. Загляденье, а не барабан!
– Вот, Юра, этот барабан и треногу к нему дарит тебе директор нашего театра. Смотри, не подкачай, «стучи», а не барабань.
Установили барабан на треногу, я уселся на табурет, нет, низковато, подложили твердую подушечку, сел повыше, так, хорошо, вроде достаю по высоте.
Попробовал. Ого, насколько легче управлять каждой палочкой, и что они вытворяют! Палочки отскакивали от натянутой кожи, как живые, а «двойки» легко превращались в дробь. Это не мешок с песком!
