Станислав Белковский - Зюльт
Исчезают.
VIII
Кочубей, Дедушкин.
ДЕДУШКИН. Вы знаете, любимый мой Игорь, я хотел вам сказать.
КОЧУБЕЙ. Скажите, профессор. Еще коньячку?
ДЕДУШКИН. Знаете, не откажусь. Такая волнительная история с этими дневниками. Или волнующая. Я путаюсь постоянно. Мне академик Ратушняк, мой друг старый, все время говорит, как правильно, а я все равно путаюсь.
КОЧУБЕЙ. Марфуша, дай нам, пожалуйста, еще дагестанского.
ГОЛОС НЕВИДИМОГО СУЩЕСТВА. Дагестанского нет и не было.
КОЧУБЕЙ. А какой же мы пили с профессором?
Полушепот.
ДЕДУШКИН. Молдавский, молдавский.
ГОЛОС НЕВИДИМОГО СУЩЕСТВА. Есть молдавский на донышке, и есть «Хеннесси».
КОЧУБЕЙ. В этот раз дай, пожалуйста, «Хеннесси».
МАРИЯ. Я вам налью в бокалы, а бутылку ставить не буду. У профессора стенокардия, он мне сам говорил.
ДЕДУШКИН. Стенокардия. Уже сорок лет стенокардия.
КОЧУБЕЙ. А у меня ведь тоже много всяких есть историй, профессор.
ДЕДУШКИН. Я же и говорю – мы были бы счастливы принять вас как лектора. У нас в Академии. Хотя бы пару раз в месяц. Для старшекурсников.
КОЧУБЕЙ. Теперь уже после Америки. Наверное.
ДЕДУШКИН. Само предположение о вашем лекторстве сладостно для нас и почетно. Но я хотел о другом. Видите ли, многие считают, что появление этого священника в вашем окружении…
КОЧУБЕЙ. Да он ни в каком окружении не появлялся. Это я появился у него в церкви.
ДЕДУШКИН. Простите, любимый мой Игорек, но я думаю, это не совсем так.
КОЧУБЕЙ. Что не совсем так? Я пришел к нему в храм.
ДЕДУШКИН. Вы человек еще молодой и некоторых подробностей советской жизни просто не знаете. Так сложилось еще при Сталине, что многие священники становились агентами КГБ. Иначе им не давали работать священниками. А так – они докладывали содержание исповедей, и их оставляли в покое. И особенно подсылали священников к большим ученым, писателям, балетмейстерам… Ну, вы понимаете…
КОЧУБЕЙ. Вы хотите сказать…
ДЕДУШКИН. Вот именно. КГБ уже нет, и Союза нашего треклятого уже нет, как вы совершенно правильно заметили в вашей книжке, но традиции, традиции – остались. И ФСБ есть, и церковь до сих пор жива.
КОЧУБЕЙ. А кто многие?
ДЕДУШКИН. Какие многие?
КОЧУБЕЙ. Вы сказали, что многие что-то считают про отца Гавриила.
ДЕДУШКИН. Это я так фигурально выразился. Но шепоток идет. У нас в Академии доценты, даже ассистенты шепчутся. Зайдешь в курилку – а они там шепчутся. Стоят и шепчутся. Или даже – сидят и шепчутся. Что попы охмурили Кочубея, простите меня за такие вульгарные формулировки.
КОЧУБЕЙ. Шепчутся…
ДЕДУШКИН. Но дело не в попе, то есть, простите, не в священнике как таковом. Этот отец Гавриил точно связан с ФСБ. Нам это доподлинно известно. Вы помните, как и при каких обстоятельствах познакомились?
КОЧУБЕЙ. Вам – это кому?
ДЕДУШКИН. А ФСБ по-прежнему ненавидит нас, Игорь Тамерланч. Либералов, реформаторов – ненавидит. Время идет, люди меняются, а ненависть эта остается. И вас лично сильно недолюбливают, поверьте мне.
КОЧУБЕЙ. Видите: всех ненавидят, а меня только недолюбливают. Это же достижение. Может, поп-кагэбэшник меня отмолил?
ДЕДУШКИН. Как вы сказали?
КОЧУБЕЙ. Я в молодости так боялся КГБ, что когда министр безопасности генерал Козловский явился ко мне, министру экономики и финансов, чтоб подписать дополнительную смету на 130 миллиардов рублей, я ему ее тут же подмахнул. Не глядя практически. Хотя денег в бюджете не было. За что же им меня недолюбливать?
ДЕДУШКИН. Вот за это, прямо за это, Игорь Тамерланч. Они всегда отвечают на добро – злом. Ты им – ватрушку творожную, а они тебе – дикий камень в протянутую руку.
КОЧУБЕЙ. Дикий камень – это у Гоца на даче. Фальшивый. Между нами, безвкусица страшнейшая. А что у вас за бумажки?
ДЕДУШКИН. Вот здесь – все про его сотрудничество с ФСБ. Этого Гавриила. Они целенаправленно на вас вышли. Все никак не могли, а потом – взяли и вышли. Через святого, так сказать, отца этого.
КОЧУБЕЙ. Если можно, положите их на комод. Я посмотрю после ужина.
ДЕДУШКИН. Посмотрите обязательно. И вся эта история с собачьим приютом. Я понимаю, вам жалко животных, но не в Серебряном же Бору… Заведение для бродячих собак – под окнами главных реформаторов. Это страшно представить себе!..
КОЧУБЕЙ. Был бы лучше приют человеческий, вы не находите?
ДЕДУШКИН. Какой?
КОЧУБЕЙ. Для бродячих людей.
ДЕДУШКИН. Для бомжей?!
КОЧУБЕЙ. Нет. Просто для бродячих людей. Которые бродят, бродят, а успокоиться не могут. Я отцу Гавриилу про это сказал, а он ответил – это же монастырь. Сделайте монастырь. Постройте его.
ДЕДУШКИН. Где монастырь?
КОЧУБЕЙ. Ну, в Серебряном Бору точно не поместится. А у вас мог бы и поместиться.
ДЕДУШКИН. Где у нас?
КОЧУБЕЙ. Вам же дали большой участок на Новой Риге?
ДЕДУШКИН. Так точно. Семьдесят шесть га. Бывший военный городок. Со всеми коммуникациями. Лес смешанный. Удобный съезд с Новорижского шоссе. Городок уже разобрали. Но проект еще не закончен.
КОЧУБЕЙ. Там получился бы прекрасный монастырь, профессор, вы не находите?
ДЕДУШКИН. Ну что вы, Игорь Тамерланович, там по проекту – общежитие для иностранных студентов. Для особо важных студентов, так сказать. У нас же разные учатся. Вон, в прошлом году поступил племянник короля Свазиленда. Чернявый такой. Все на «Майбахе» ездит, да на «Майбахе». А в этом году в аспирантуру – внук султана Брунея. Я лично его научный руководитель. Делаем кандидатскую на тему экономической толерантности.
КОЧУБЕЙ. Им всем монастырь не нужен?
ДЕДУШКИН. А в левом флигеле – там мы с женой решили поселиться. Все-таки с Рублевки стало очень тяжело ездить. Забито. Все время перекрывают.
КОЧУБЕЙ. Вы разве не в Болшеве?
ДЕДУШКИН. Нет, в Болшеве – Танечка. А я – на минфиновской даче, в Горках-17. Давно уже. Казалось бы, всего двадцать километров от Москвы, а едешь-едешь, едешь-едешь… С Новой Риги там быстрее. Раз – и уже в городе.
КОЧУБЕЙ. Знаете, профессор, а не пойти ли нам всем в ФСБ?
ДЕДУШКИН. В каком смысле?
КОЧУБЕЙ. А вот в таком. Запишемся все вместе на прием к какому-нибудь многозвездному генералу, придем к нему всей гурьбой на прием, и попросим выделить нам духовных отцов.
ДЕДУШКИН. Я не расслышал: каких отцов?
КОЧУБЕЙ. Ведь если ФСБ приставит к каждому из нас по священнику, мы сможем стать свободными.
ДЕДУШКИН. В каком плане свободными? Мы разве и сейчас не свободны?
КОЧУБЕЙ. Свободными от самих себя, дорогой профессор. Знаете, это как берешь пульт для видеомагнитофона, и нажимаешь кнопку – «стереть». Если какой-то кусок фильма тебя страшно раздражает. Или – промотать. Чтобы некие сцены из картины – забыть и не вспоминать.
ДЕДУШКИН. Ой, это слишком сложные технические термины. Вы же знаете, я стопроцентный гуманитарий. Всегда им и был.
КОЧУБЕЙ. Я тоже.
Встают перпендикулярно.
Марфуша! Наш «Хеннесси» давно закончился. Мы хотим еще.
IX
Кочубей, Мария.
КОЧУБЕЙ. Марфуша! А ты помнишь такое слово – Цизальпина?
МАРИЯ. Цизальпина? Помню.
КОЧУБЕЙ. А что оно означает?
МАРИЯ. Авиакомпания такая сельская. Мы ей летели из Инсбрука в Тревизо. Помнишь? Еще самолет был такой, с пропеллерами. Качало страшно.
КОЧУБЕЙ. Ты думаешь, Марфуша, я был когда-то в Инсбруке или Тревизо? Какие удачные названия.
МАРИЯ. А разве не был? Мы с тобой…
КОЧУБЕЙ. Нет, но Цизальпина – это само совершенство. Не может быть, чтобы только авиакомпания. Представляешь, какое было бы женское имя – Цизальпина. Жаль, что мы не назвали так нашу дочь.
МАРИЯ. Счастье, что не назвали так нашу дочь.
КОЧУБЕЙ. А еще очень красивое слово – Илиодор. Мужского рода. Очень красиво. Правда, кажется, это какой-то отрицательный герой. Мне отец Гавриил сказал. Что-то не так сделал этот Илиодор. То ли Христа распял, то ли что-то в этом духе.
МАРИЯ. Про Цизальпину – это тоже от него?
КОЧУБЕЙ. Нет, просто вспомнилось. Тут у нас все-таки воздух хороший. Многое вспоминаешь.
МАРИЯ. Может, и не было ни Инсбрука, ни Тревизо.
КОЧУБЕЙ. Ты куда-то собираешься?
МАРИЯ. Хочу заехать к Гоцам. Ненадолго. Они приглашали.
КОЧУБЕЙ. В Серебряный Бор?
МАРИЯ. В Серебряный Бор.
КОЧУБЕЙ. Поезжай, конечно. Надо развеяться. А то Евгений Волкович слишком много энергии съел. Он вообще вампир. Я давно подозревал.
МАРИЯ. Может, с ними заглянем еще на концерт.
КОЧУБЕЙ. А какой концерт?
МАРИЯ. Скрипичной музыки. Гоцы знают.
КОЧУБЕЙ. Сходи, сходи, конечно. Ты давно нигде не была.
МАРИЯ. Ты заснешь?
КОЧУБЕЙ. Засну обязательно. Профессор вымотал всего насмерть. Там еще есть водочка?
МАРИЯ. Там целая батарея. Холодная. Ждет тебя.
КОЧУБЕЙ. Спасибо, дорогая. Поезжай обязательно. Я посплю пока и проснусь к твоему приезду.
МАРИЯ. Спи. Спи крепко, мой зайчик. Оставить тебе компьютер?
