Наталья Нестерова - Лялька, или Квартирный вопрос (сборник)
– Мы с тобой ситуацию сто раз обсуждали? Обсуждали! Мы не против замужества Нади? Не против! Мы договорились держать нейтралитет? Договорились! Что дальше?
– Дальше – как нам быть в преддверии этой конкретной свадьбы.
– Правильно. Чай заварила? Наливай.
Мы молча пили чай. Каждый думал о своем, то есть об одном и том же. У меня конкретных предложений не было, а у Саши появились.
– Надо подсобрать денег, – высказался он.
– Зачем?
– Сейчас ресторанов открыли массу. Допустим, они расписались. Мы быстро договариваемся с каким-нибудь трактиром, вносим деньги за закуски и горячее. Принципиально! Спиртное наше, поскольку вся кладовка забита. Приглашаем людей – кто жив и доступен. И гуляем свадьбу!
– А родня Игоря из деревни? Мы их мясо, поросят и телят, стрескали, а на свадьбу не пригласили? Позор! Нас никто не поймет.
– Правильный вопрос, – согласился Саша. – Значит, еще арендовать автобус. Держать его под парами. Расписались – пулей в деревню, всех собрать – и за праздничный стол.
Конечно, мы понимали, что все это авантюра. Нормальную семейную жизнь на авантюре не построишь. И более всего нас – мать Игоря, Сашу и меня – волновало, что ребята и после женитьбы будут ссориться и мириться. Пока эта череда встрясок не надоест им смертельно и два любящих человека не решат расстаться.
А что мы могли поделать? Кому помогали вмешательства в личную жизнь? Да никому и никогда! Это путь, который нужно пройти самостоятельно, лучше – вдвоем.
Мы сделали, что от нас зависело. Организовали недружественный нейтралитет, чтобы Надька с Игорем все-таки расписались, то есть сплотились против людей, которые любят их больше жизни.
Денег мы заняли, насчет автобуса договорились. Осторожно намекнули близким друзьям – родственникам: в субботу шестнадцатого сентября возможна свадьба, не планируйте ничего на этот день. Поскольку все в курсе нашей чехарды, никто не удивился, только посмеивались. Надины однокурсники по институту и приятели Игоря пари стали заключать – распишутся в этот раз или нет.
Они поссорились ровно за неделю до бракосочетания, в субботу девятого сентября. Мы с Сашей в деревню в тот день ездили. Помогали бабушке Игоря картошку копать и заодно предупредили родню: в баню в пятницу сходите, а в субботу следующую, не исключено, приедут за вами.
Возвращаемся домой с сумками тяжеленными. Ресторан рестораном, но на второй день гостей дома нужно принимать. Я уже давно закупала продукты и от деревенских гостинцев не отказалась. Надя сидит на кухне и ревет в три ручья. Мы с Сашей еще дух не перевели, а уж поняли – опять молодые поругались.
– Что на этот раз? – спрашивает Саша.
– Он меня не любит! – голосит Надя. – Я только сейчас узнала! Не он звонил!
– Куда не звонил? – удивился Саша.
– Мне! Я думала, это Игорь. А оказывается, совершенно посторонний человек! Просто имена совпали. Надя! – скривилась дочка презрительно. – Зачем вы назвали меня таким простецким именем? Если бы меня звали, например, Марианной, такого бы не случилось!
– Ну да! – воскликнул Саша. – Мы во всем виноваты! Выходной день корячились, под дождем картошку выкапывали. Пёрли баулы, как ишаки. У меня, как у гиббона, руки до земли провисли.
Я давно заметила, что, когда Саша гневается, его замыкает на какой-то одной области предметов или явлений. Теперь – на животном мире. Я не ошиблась.
– Эта мартышка! – бушевал муж и грозил дочери пальцем. – Эта козявка млекопитающая! Сорока бесхвостая! Мать! – повернулся он ко мне. – Давай лишим себя родительских прав! Пусть она сама в джунглях выживает! Пусть переименует себя! Хоть в Лушу, хоть в Грушу, хоть в бога душу мать!
– Поздно, – тихо ответила я, – ей уже двадцать три года. Саша, не нервничай! Ты не знаешь всех обстоятельств. Дело в том, что они поспорили из-за Нидерландов…
Я специально уводила разговор в сторону, путано объясняла последнюю ссору детей и как вышли из нее благодаря ошибочному звонку. Нажимала на географию и плохую работу телефонной сети – боялась, как бы Саша во гневе не обозвал дочь и меня заодно какими-нибудь совсем мерзкими животными. Когда Надя пыталась вставить слово, я толкала ее в спину «молчи уж!».
– Вы, я смотрю, – потряс Саша кулаком в воздухе, – одна шайка-лейка. Так! Я иду в ванную, и чтобы здесь, – он грохнул кулаком по столу, – был накрыт ужин! Мне! Отцу семейства, а не тюленю голландскому!
Очевидно, география и биология спутались у него в голове. Но это только на пользу, как и горячий душ.
Следующие полчаса я металась между плитой и безутешно рыдающей Надей.
– Это крах! – икала дочка и захлебывалась слезами. – Крах моей жизни! Любимый мой жених оказался вруном! А родной отец! Отец проклинает меня!
– Возьми себя в руки! – призывала я и поворачивалась к плите: не горят ли котлеты. – Ну, попроклинал немножко. Ты что, отца не знаешь? Он ведь отходчивый. Главное, перестань реветь. Отец не может видеть твоих слез, он от них сатанеет.
Справедливости ради нужно сказать, что слезы дочери были оружием обоюдоострым. Надя из отца веревки вила с помощью слез. Лет девять ей было, когда я с аппендицитом в больницу попала. Так она всю неделю в школу не ходила! Утром мордочку скуксит, слезинки выдавит: «Папочка! У меня горлышко очень-очень болит!» И сидит дома, телевизор смотрит. Саша врача из детской поликлиники вызовет, бегом на работу, маршруты так прокладывает, чтобы в больницу ко мне заскочить, о состоянии справиться и фрукты передать. Вечером Наденька опять хворой прикидывается: «Папочка, врача не было! А у меня такая температура!» Кончилось тем, что Саша, злой как черт на педиатров-вредителей, ворвался в детскую поликлинику права качать. Тут ему показали шесть вызовов к здоровому ребенку. Хорошо, что я уже из больницы вернулась, смогла дочку своим прооперированным телом прикрыть.
За ужином мы на посторонние темы говорили. Надя носом шмыгала и роняла слезинки на тарелку. Саша увидел, на дочь пальцем показал:
– Крокодиловы слезы! Говорят, крокодилы, когда своих жертв поедают, плачут, отсюда выражение.
– Тебе, папа, – Надя вскочила, – на телевидении надо работать, в передаче «В мире животных»!
– Правильно! – тут же отозвался Саша. – Я тебя воспитал, теперь мне можно в клетку с тиграми! Хотя девушка, которую замуж не берут, страшнее всякого тигра!
– Меня не берут?! – заорала Надя. – Да я сама! Сама пять раз отказывалась!
Саша своего добился: Надя плакать перестала, ушла к себе в комнату, обиженная и напуганная мыслью, что ее могут воспринимать как девушку, «которую замуж не берут».
До субботы, дня бракосочетания, дети так и не помирились. Мы с Сашей усиленно делали вид, что их поведение нас совершенно не волнует. За час до назначенного времени начали действовать по выработанному плану.
Надю с дивана, где она с книжкой валялась (страницы не переворачивала, а горько вздыхала), я стащила:
– Пойдем со мной в универмаг! Платье надо купить. Клистератычу (так между собой зовем старейшего в городе судью) семьдесят стукнуло, юбилей. Идти на банкет не в чем, помоги наряд выбрать.
Дочь противилась, но я как бы обиделась: в кои веки тебя мать попросила, куплю опять не то, прокурорша скажет, что такой материей, как у меня на платье, она мебель дачную обила!
Уговорила. До магазина сотни метров не дошли, я начинаю за живот хвататься – срочно в туалет надо, напрасно кефир с утра пила. И находимся мы точно напротив ЗАГСа, куда я доченьку и потянула.
В это время Саша на работу к Игорю приехал. Без всяких хитростей вытащил его из ямы, где автомобили ремонтируют.
– Ты Надьку любишь? – спрашивает. – Да? Тогда хватит дурью маяться! Поехали жениться, такси подано!
За рулем Сашин сменщик был, он их вмиг к ЗАГСу доставил, с ветерком, – даже губернаторский «мерседес» на перекрестке подрезал.
Распахивают двери в торжественный зал, гремит в динамике голос, приглашающий наших детей по имени-отчеству бракосочетаться. И мы их тащим внутрь. Надя в джинсах и в майке, которая пуп не закрывает. Игорь в рабочих штанах, маслом заляпанных, и грязной рубахе. Хороши невеста с женихом!
Но ведь их все знали! Обрядовый староста, пожилая женщина в платье парадном и с лентой через плечо, воскликнула, когда наших детей увидела:
– Рекорд! Вы, наконец, до последнего пункта добрались!
Мы с Сашей молодых в тисках держим, старосте подмигиваем: не обидим, скорее процедуру начинайте!
– Только ведь по обоюдному согласию надо! – вздыхает она, пропустив весь длинный торжественный текст. – Готовы ли вы вступить в законный брак и поддерживать друг друга в счастье и горести, в трудную годину и ох, детки… – Тут она, наверное, о чем-то своем вспомнила. – Ох, самое испытание, когда не копейки да рубли, а сотни да тысячи перестаешь считать!
