Виктор Дьяков - Поле битвы (сборник)
– Что вам от меня ещё надо?! – раздражённо спросил Икрам, едва они присели на скамейку.
– Наберитесь немного терпения, мне ведь опять надо вам кое что объяснить. Дело в том, что я ведь тоже в Москве относительно недавно, с девяносто третьего года, а до того как и вы жил в солнечном, тёплом Ташкенте. Не собирался покидать его и после выхода на пенсию. У меня ведь там хорошая квартира была недалеко от метро «Чкаловская». Знаете, я вам даже завидую, что вы в любой момент можете собраться и вернуться туда. А я вот, увы…
– Вы меня вызвали, чтобы просто поговорить! – сдержанно, но достаточно зло перебил Икрам.
– Да нет, просто я искренне полюбил Ташкент за двадцать восемь лет жизни там.
– И кто вас гнал, оставались бы.
– Это верно, официально никто не гнал. Но, знаете ли, я не привык ощущать себя существом второго сорта, а после развала Союза все русские там именно таковыми стали.
– Но и здесь, гляжу, не больно-то вам хорошо.
– Верно, и здесь не фонтан, – Прохоров вздохнул. – Живу у сестры, образно говоря, «за печкой», из милости. Деньги еле наскребаем, чтобы дочь и внук комнату могли снимать. Слава Богу, старший сын ещё раньше в Россию перебрался, он в Тюмени живёт. С пенсией тут тоже проблемы были. Пока в Ташкент запросы посылали, пока то, да сё.
– Ну и что же вы от своего переезда выиграли? – продолжал со скепсисом в голосе спрашивать Икрам.
– А то, что здесь пока ещё ни меня, ни моих детей никто не называет русскими собаками, не говорят, езжай в свою Россию, ну и главное – у детей и внуков здесь есть будущее, а там его уже нет и быть не может. Потому я ни минуты не колебался, за квартиру ташкентскую держаться не стал, по дешёвке продал.
– Вам не кажется, что мы совсем не о том говорим. Вы ведь обещали, что-то мне сообщить, только предупреждаю, если вы опять вздумаете шутить, как в прошлый раз…
– Да нет Икрам, шутки кончились. Я просто хочу вам сказать, что я в курсе всех дел, что творились в Узбекистане до девяносто второго года. Ведь в восьмидесятых я работал уже в республиканской прокуратуре. И с Гдляном общался, когда он со своей командой приезжал «хлопковое» дело распутывать.
– Извините, у меня не так много времени и я не желаю слушать, как вы общались с этой сволочью, который ненавидел всех узбеков. Только не подумайте, что я так говорю оттого, что кто-то из моих родственников пострадал от Гдляна. В том сфабрикованном деле ни мой отец и никто другой из моей семьи замешан не был, это я точно знаю.
– Верно, в этих делах ваши родственники не участвовали. А вот когда случились погромы турок-месхетинцев… тоже никто? – Прохоров спрашивал как бы с издёвкой.
– Погромы… какие погромы? При чём здесь турки? Это же в Фергане, а не в Ташкенте случилось, – опешил от неожиданного поворота Икрам.
– Верно, в Фергане. А ваша матушка, она разве не из Ферганы родом?
– Из Ферганы… А откуда вы… и вообще, при чём здесь моя мать?! Она как вышла замуж за отца, так и живёт в Ташкенте. Вы что специально изучали мою семью, чтобы меня шантажировать?
– Да нет, не специально, а по долгу службы. То, что я в курсе ваших семейных дел – это чисто случайное стечение обстоятельств. Просто разбирая дело о тех погромах, я выяснил, что девичья фамилия вашей матери Сафаралиева, и она родная сестра Ислама Сафаралиева. Верно ведь?
– Да… Но откуда… зачем вы всё это узнавали? – раздражение Икрама всё возрастало.
– Оттуда же, по долгу службы. Просто ваш дядя по материнской линии, увы, тоже проходил по делу о погромах месхетов, и как это не парадоксально, мне пришлось принимать участие и в этом расследовании. Я сопоставил эпизоды из моей служебной деятельности шестьдесят шестого и конца восьмидесятых годов и уже здесь в Москве, когда увидел вас на футбольном поле, соединил всё в единую цепь. А тогда в Ташкенте я разбирал жалобы пострадавших турок и в них как один из организаторов тех побоищ часто фигурировал Ислам Сафаралиев. На него завели дело, и мне пришлось подробно изучить его биографию, всех его родственников. Здесь я и вспомнил, что муж его сестры, ваш отец, тоже был фигурантом одного из моих дел. И даже вы Икрам тогда тоже попали в поле моего зрения, правда всего лишь как племянник подозреваемого. Вашего дядю не привлекли по той же причине – не захотели накалять межнациональную обстановку в республике. Союз ведь и так уже трещал по швам: события в Алма-Ате, в Новом Узене, Баку, в Оше. Ещё одного взрыва недовольства никто не хотел. Турок спешно вывезли и все дела прекратили. Но если ваш отец действительно был непричастен, тогда в шестьдесят шестом, то дядя очень даже. Лет на десять за разжигание межнациональной розни он вполне мог загреметь, если бы делу дали ход.
– Мой дядя не преступник, а герой узбекского народа. И вы напрасно пытаетесь очернить его имя. Он поднял людей, чтобы отомстить бандитам, которые терроризировали целый город, просто не давали жить, насиловали узбекских женщин, убивали мужчин, не позволяли узбекам торговать на рынках. Разве вы, сидя у себя в прокуратуре всего этого не знали? – чёрные глаза Икрама неколебимо упёрлись в выцветшие зрачки собеседника.
– Да, всё это истинная правда, – удивительно легко согласился с Икрамом Прохоров. – Я действительно всё это знаю… даже больше вашего знаю.
– Что вы можете знать? Вам русским, на унижения узбеков было наплевать, всё равно кто бы над нами не издевался, армянин ли этот, турки ли. Думали, что у нас бесконечное терпение?
– Да нет Икрам, не наплевать. А знаю я то, что там, где компактно проживали месхеты, действительно все представители других наций подвергались самому настоящему террору со стороны турецкой молодёжи и конечно чаще всех узбеки, ведь вас же было большинство. Я знаю, что узбечек насиловали даже в кинотеатрах, во время сеансов, постоянно провоцировали драки с поножовщиной, на улицах демонстративно оскорбляли пожилых людей. И вы не поверите, я тоже удивлялся, сколь же терпелив ваш народ. Вон казахи не стали терпеть кавказцев в Новом Узене, как только те начали борзеть, все поднялись, а заставили их выселить. А когда, наконец, и ваши озверели, поверьте, я искренне зауважал узбекский народ. Всё верно, действительно ваш дядя герой, и я с удовлетворением тогда закрыл его дело.
– Так в чём же сейчас-то дело, что же вы от меня-то хотите?! – Икрам заёрзал на скамейке, дрожа мелкой дрожью от охватившего его в процессе разговора возбуждения.
– Дело в том, что те самые месхеты, родственники пострадавших, погибших живут сейчас в России, в Краснодарском крае. Я не сомневаюсь, что там они ведут себя не лучше, чем в Узбекистане. И это имеет прямое отношение к вам. Если они узнают, что известный московский футболист Икрам Хайдаров родной племянник Ислама Сафаралиева, который во многих месхетских семьях является кровником … Вы понимаете, что тогда за вашу жизнь поручиться будет очень затруднительно. В лучшем случае вас выкрадут и потребуют обмена на дядю, в худшем просто подвергнут мучительной смерти. Надеюсь, вы понимаете, что это уже не пустой шантаж, как в первый раз. Тогда я просто немного подготавливал вас. Я ведь и когда работал, любил этакие многоходовые комбинации проворачивать с подследственными. Вы уж извините меня, что по старой памяти не удержался. А о первом разговоре, забудьте. Действительно, даже если бы ваш отец и был замешан… Кто станет мстить за изнасилованную тридцать лет назад русскую женщину. Да хоть и не тридцать лет, а вчера. Мы не тот народ, может и поделом нам за это. Но турки… они не русские, они обязательно отомстят. Вы меня хорошо понимаете?
– Понимаю, вы всё-таки хотите вытрясти из меня эти сто долларов?
– Триста… триста долларов в месяц. Тогда я шутил, а сейчас говорю серьёзно. Думаю жизнь и благополучие ваша, или вашего дяди стоит много больше, этих пустяковых для вас денег, – в голосе Прохорова слышались повелительные «прокурорские» нотки. – Даю вам на обдумывание и консультации с родственниками неделю и ни дня больше. Если вы согласитесь, деньги лучше передавать из рук в руки, на этом же месте. Можно вперёд за несколько месяцев, как вам удобнее. Если же нет, то я найду способ, как оповестить заинтересованных лиц. Я ведь помню имена тех, кто писал жалобы на вашего дядю, чьи родственники тогда погибли в Фергане…
Икрам Хайдаров так и не доиграл, в общем, удачно складывающийся для него сезон в московской команде. Осенью он вдруг, без видимых причин резко сдал, стал тренироваться спустя рукава, без «огонька» и играть настолько плохо, что был переведён сначала в «дубль», а вскоре вообще отчислен из команды и уехал домой. Такое резкое ухудшение качества игры подающего надежды футболиста специалисты объясняли непривычной для него осенней промозглой московской погодой, к которой выросший в сухом и тёплом климате юноша так и не смог приспособиться.
Безопасный патриотизм
1
Федя Пырков евреев ненавидел, сколько себя помнил, с детства, не особенно задумываясь о том, что же всё-таки лежит в основе той ненависти, ненавидел и всё. Впрочем, так же, наверное, как и большинство евреев не удосуживаются озаботиться размышлениями, за что же именно их ненавидят так много людей, едва ли не всех населяющих планету прочих народностей, разве что довольствуются стандартным объяснением – за то, что мы умные очень.
