Владимир Романовский - Шустрый
– Насколько я понимаю, Барон, упомянутая барышня – ваша сестра. … Все думают, что дочь, и я тоже так думал, а на самом деле – сестра … Вам следовало сразу об этом сказать, а не морочить мне голову ветхими письмами и взываниями к справедливости. Теперь, когда я узнал о вашем родстве и происхождении, я, разумеется, на свидание с нею не пойду. Вас же я смиреннейше прошу в благодарность за это не подсылать ко мне наемных убийц. Это было бы с вашей стороны совершенно неэлегантно.
Он отпустил Барона и встал. Барон поднялся на ноги. Азиат продолжал лежать на полу, держась за голову. Барон подошел к нему, наклонился, потряс его за плечо (Азиат замычал от боли) и сказал:
– Вставай, жопа. Да будет сие мне уроком. Брать с собою следует людей проверенных. Вставай, тебе говорят!
Азиат поднялся.
– Прощайте, сударь, – сказал Барон.
Сынок коротко поклонился.
36. На римской страде
Никакие дети Аки-Бяки, кто бы ни был их отцом, Барона не интересовали. Он не стал наводить справки. Два крытых возка – первый с художественным Женихом и ворчливой Невестой, второй с Бароном и Полянкой, устремились на юго-запад, намереваясь успеть к двухтысячелетней страде до весеннего таяния снегов, которое так затрудняет передвижение, размывая и превращая в вязкую грязь любые дороги, кроме римских. Достигнув города, стоящего на страде, пересели в кареты.
Войны велись в те годы лишь за пределами Европы. Войска северного государя рыскали по всему континенту, не допуская конфликтов, выполняя роль жандармов. Земли вздохнули свободно и занялись обычными делами – посевами и строительством – не боясь, что их вытопчет конница, спрессует сапогами пехота, сожжет артиллерия, а чудом уцелевшие всходы заберут в пользу войск, в очередной раз встающих на защиту и во славу того или иного отечества.
Римская страда привела путешественников в южные веси, к теплому, ласковому морю. Полянка восхищалась восходами и закатами, строем тополей вдоль дороги, холмистыми полями и живописными на них коровами, буйной весною. На остановках Невеста менее, чем раньше, чужалась матери, затаенная враждебность сменилась более естественным для дочери снисходительным пренебрежением. Обходительный Жених водил Полянку на вечерние прогулки на всякой остановке, угощал разными местными кушаниями, которые ей очень нравились, хоть и не без того, чтобы не упомянуть всякий раз похожие, а то и вовсе непохожие, фантастически вкусные блюда и сласти, кои готовились якобы всякий день в ее родном селении. Уж не помнила она, автором каких именно из шедевральных этих блюд был Шустрый. Всего не упомнишь.
Наконец прибыли в город, где Барон начинал свою карьеру, и в нескольких верстах от которого все еще производила популярные свои изделия изначальная пекарня. Супруга Барона с детьми вышли встречать гостей. Подтянулись из столицы одноногий Пекарь с Хохотушкой и взрослыми уже детьми.
Помытая, в свежей одежде, умиляясь и плача, Полянка приступила к завоеванию расположения внуков.
37. Парфюм
Сыграли свадьбу, Жених и Невеста отправились в свадебное путешествие в Вечный Город. Полянка некоторое время баловалась с внуками и внучками, но из-за постоянного ее присутствия в их жизни новизна впечатлений стала стираться, к тому ж невестка ее невзлюбила, а она, соответственно, невестку, как часто бывает. Привыкшая чередовать возню с малышами с делом, приносящим доход, Полянка стала слегка тосковать. И сказала Барону, что скучает по родным местам, общению с друзьями и близкими, а на тополя глаза б не глядели – куда лучше березки, хотя именно березок в ее родном селении никогда не видели, а в столице они встречались лишь изредка, посаженные любителями деревенской экзотики.
Человек практический, Барон сразу понял, в чем дело, велел матери взять его под руку, позвал карету, и поехали они к его знакомому, жившему неподалеку и управляющему фабрикой духов. Веси сии давно уж на всю Европу славились и парфюмами, и растениями, из которых парфюмы производятся. Так случилось, что Парфюмер, владелец фабрики, как раз собирался выгнать в шею своего главного счетовода, который взял себе в привычку приходить на службу в нетрезвом виде, прикладываться к бутыли во время финансовых своих занятий, и к концу дня доходить до полного изнеможения и окосения.
Парфюмер сперва не понял, о чем и речь. Где же это видано, чтобы счетами занималась женщина! Да умеют ли женщины считать? Они даже готовить не умеют, не то, что считать! Что дальше? Эдак скоро женщин и в войско брать придется, и на бирже терпеть.
Но Барон отвел его в сторону и объяснил, что данная женщина – женщина особая. И что счетоводством она занималась не где-нибудь, а в северной столице. Что поделаешь – времена меняются, и нынче даже в Африке и в Нуво Монд некоторые женщины занимаются вещами, совершенно не соответствующими их полу и воспитанию. И это помимо того, что данная женщина является ему, Барону, родной матерью, и позволив ей вести счета, Парфюмер очень его, Барона, обяжет.
Парфюмер пожал плечами и сказал, что почему бы и не попробовать, раз Барону так хочется.
Полянку усадили в кресло за столом, положили перед ней бумаги, и определили к ней помощника счетовода – ассистировать, дабы разобралась она, что к чему. Производство, заказы, плата за работу, взятки таможенникам, налоги, транспорт – по первости у Полянки аж в глазах потемнело, и решила она, что никогда во всем этом не разберется. Однако уже на третий день стала находить в предоставляемых ей бумагах описки, ошибки, а также прямое воровство со стороны служащих и партнеров. Парфюмер, выслушав ее сбивчивый отчет (многие слова она произносила на своем родном наречии, и он не всё понимал, что она говорит) и просмотрев бумаги (в этом он разбирался хорошо), пришел в ужас и восхищение. Явившемуся к полудню пьянице-счетоводу дали от ворот поворот, Полянку посадили в отдельный кабинет с окном, за которым открывался прелестный вид на город и море вдалеке.
К концу второй недели она уже без помощи Барона села в карету и отправилась на фабрику. А к концу месяца сама явилась в кабинет к Парфюмеру и объяснила ему, где и какие изъяны обнаружены ею в системе учета, и как можно их исправить, отчего и выйдет хозяину немалая экономия. Не во всем она была права, но все же права настолько, что Парфюмер тут же положил ей жалование немалое, написал на ее имя несколько доверенностей, а по окончании рабочего дня усадил в свою собственную карету и повез знакомить с банкиром, с которым имел дело много лет. К концу лета Полянке доверены были все финансовые операции фабрики, все банковские транзакции.
Внукам и внучкам своим она покупала гостинцы и рассказывала сказки, и они, увидев ее с новой стороны – как самодостаточного и полезного члена общества – воспылали к ней новой любовью. Невестка ее возненавидела, а Полянка смотрела на нее свысока.
Приблизилась осень, и Барон засобирался в столицу. Перед отъездом он, придя в церковь на службу, пожертвовал значительную сумму в пользу прихода, поставил свечу, и помолился за душу Шустрого. Из всех живущих людей, которых Шустрый когда-либо знал, он был единственный, кто вспоминал о нем почти всякий день.
Справка
Iura Humana – права человека
Амичи – друзья
Анфанс – детство
Армарио – чулан
Брошетт – вертел
Вилль – деревушка, городок
Гранеро – сарай
Жантийом – джентльмен
Жуайельно – весело
Ирритабельный – раздраженный
Какабус – кастрюля
Капабелен – способен
Ланданбайтерша – крестьянка
Мадам – вежливое обращение к замужней женщине; также – содержательница публичного дома
Майн херц – сердце мое
Мове-гарсон – плохой мальчик
Нотиция – весть
Нуво Монд – Новый Свет
Пьетон – прохожий
Ривьебату – речной корабль
Рю – улица
Страда – дорога
Суффранс – страдание
Тротель – балбес
Фемина – женщина
Ферд – лошак
Фужетивный – беглый
Шайсе – говно
Эклюз – шлюз
Эспионаж – шпионаж
Эспьон – шпион
Этуали – звезды
