Анатолий Гладилин - Тигрушка (сборник)

Десять шагов!

Пять шагов!

Ну?

– Ну что, Медведь, – говорит Ленька, – твой «Спартак» горит синим пламенем?

– Поздравляю, – говорит Мишка. – А с каким счетом вчера припухло твое «Динамо»?

И пошел «футбол» на два часа.

Маша и Юра сели в такси. Юра опустил стекло, машина рванулась, Юрка что-то крикнул, высунулся в окно, но, очевидно, Маша дернула его сзади, и он сел и больше не оборачивался, хотя ребята еще смотрели вслед удаляющейся «Волге».

Медведь снял кепку, Ленька, Сашка и Яша сняли шляпы, Руслан, который вообще ничего не носил на голове, просто вытянулся, и ребята застыли на минуту в скорбном молчании. Потом Пятерка сказал:

– Один из нас ушел!

– Кто мог подумать, что так быстро, – сказал Руслан.

– Хороший был парень, – сказал Сашка.

Через полчаса они разошлись. Ленька пошел прямо домой и заперся в комнате. «Буду работать», – сказал он родителям. Мамаша удивилась. Пришел со свадьбы – и сразу за черчение! Но чертил Ленька недолго. Не хотелось. Он закрыл готовальню. Тоже мне свадьба! Суматоха в загсе, обед, и уже в пять вечера молодые улизнули на дачу. Понятно. Потом, конечно, они устроят пышную свадьбу. Но только для своего курса. Для знаменитостей. А нас уже не пригласят. Маша сказала: «Зато вы первые». Велика честь! Скверное настроение. Недопил? Да нет. Уходят лучшие люди. Теперь пойдут дети, пеленки. Впрочем, Маша, наверное, спешить не будет. Не из тех. Странно, еще год назад о том, что кто-то из ребят может жениться, говорили как о путешествии на Марс. Быстро взрослеем. Так что Юрка молодец. Не растерялся. Если бы только не эти суффиксы… И как Юрка может говорить: «Машенька, папочка, милочка, деточка»! Застрелиться можно.

Любовь? Когда-нибудь, наверное, придет и Ленькина очередь. Он взял чистый лист бумаги и карандаш. Вот какая она должна быть. Классический профиль Венеры Милосской. И глаза, как у той студентки, с которой он однажды танцевал на вечере. И ноги соответственно. И рост. Что-то вроде Люды Ненаховой? Нет, к черту ее. Клясться Леньке в любви, а потом целоваться в коридоре с… Слишком много, мол, выпила. Знаем мы эти номера. С Ленькой они не проходят. Хорошо, что он больше ей не звонит. Нет, его девушка, та, настоящая, а не эти, с которыми он проводит время, должна быть умной, строгой, насмешливой, спортивной.

Он нарисовал женскую голову. Примерно так. Возьмем ее за образец. Представим, что это лицо – идеал. Найдешь такое, черта с два. Например, Нина. Тоже, наверное, за основу взяли идеал. Но… потянули за нос, удлинили верхнюю губу, брови начертили небрежно. Глаза вдавили, уменьшили и придали им глупо-удивленное выражение. Полюбуйтесь!

А Тамара, новая его знакомая из ГУМа? Вероятно, тоже отталкивались от идеала. Но совершенно обесцветили брови, волосы, глаза. Черты лица правильные, но все в них бледно, робко, незаметно.

А Медведь? Как проектировали Медведя? Взяли идеал, чуть изменили форму носа (сделали с горбинкой), подрезали щеки, несколько растянули рот. В глаза добавили кое-что от болота, синьки и мировой тоски. Получился этакий застенчивый чемпион страны по художественной гимнастике.

Голов на бумаге становилось все больше. Ленька увлекся. Ну, а наш декан? Опять же идеал, но первым делом прибавили растительности, чтобы сохранялось вечное ощущение небритости. Сузили, уменьшили лоб. С носом долго мудрили. Потянули вперед, но он получился слишком большим. Тогда ударили, и он опять в лепешку. Плюнули. Так сойдет. На верхнюю губу места не осталось, а с подбородком получилось просто неприлично.

Ну, а Маша? Сейчас сведем счеты и с ней. В основе ее лица лежала просто матрешка. Как можно шире, как можно меньше выпуклостей. Надеюсь, у тебя хватит ума не показывать это Юрке?

В дверь постучали.

– Леню к телефону.

Ленька спрятал листок, раскрыл готовальню. Полная иллюзия напряженной работы.

Звонила Тамара. Нет, сегодня он очень занят (на той стороне телефонного провода обиженно вздыхают). Но завтра обязательно. (А где деньги достать? Ладно, перехвачу у Руслана до стипендии. Надо же как-то вести личную жизнь.)

– Мама?.. Да, я останусь здесь ночевать… А что делать? В понедельник два листа сдавать. А мы тут с Петькой на пару. Часов до трех. А там спать… Домой? Ну, мама, куда я пойду ночью? Транспорт не работает… Да, у него раскладушка… Привет. Утром позвоню.

Ленька вешает трубку. Рядом с ним за столом Тамара. Чертежей что-то не видно. На столе бутылка и банка консервов. Мать Тамары сегодня ночует у тетки. Не каждый день это случается. Мы же люди взрослые.

Он проснулся в середине ночи. Громко тикал будильник. Непривычный звук. Дома Ленька обычно запихивал будильник в шкаф и накрывал полотенцем. Хотелось пить. И хотелось домой. Все-таки лучше спать дома. Вечером еще было как-то. А сейчас… И зачем? Ну вот, пошло интеллигентское самобичевание. Так надо. Он посмотрел на часы. Четыре утра. Девушка тихо посапывала во сне. Ленька встал, выпил воды, подошел к окну. Незнакомая улица. Скорей бы утро! Может, действительно лучше было бы чертить? Ведь листы-то надо сдавать. И черт его дернул проснуться! Надо спать. К девяти в институт, и там уж засядет, это точно.

Утром он быстро оделся. Никому не нужные, обязательные слова…

Чуть не забыл, надо позвонить домой.

Изменившийся голос матери:

– Леня, приезжай, с отцом очень плохо. Сердце.

– Что? Ты можешь мне сказать?

– Приезжай.

– Сейчас. Но не паникуй. Все будет в порядке. Я выезжаю.

Нет, этого не может быть. Ерунда. Вдруг сердце. Отец никогда не жаловался. Ну, он ведь такой, старой закалки. Нет, не может быть. Но уже понял.

Мать бросилась навстречу:

– Леня!

Ленька не заплакал, он только сказал:

– Значит, так.

Ночью отцу стало плохо. Вызвали врача. А в четыре утра второй удар. Последний.

Два страшных дня. У Леньки сухие глаза. Он теперь старший, на нем семья. Сестра в школе. Да, пока она учится, будет пенсия за отца. А он пойдет работать. Нет, мать говорит: «Ни за что. Ты кончишь институт. Это мой долг перед отцом». И опять слезы.

Родственники, сослуживцы, плач. Два страшных дня. А у Леньки сухие глаза. Полное отупение. И еще почему-то чувство вины. Острое. Хотя что бы он мог сделать? И все-таки. В четыре утра.

Похороны. Речи. Музыка. Но Ленька не может. Не имеет права. Он в наглухо застегнутом плаще, около матери. А где сестра? Рядом с тетей Верой? Хорошо, только зачем ее сюда привезли?

Последние минуты. Рабочие деловито опускают гроб. И тут с Ленькой что-то случилось. Он согнулся и заревел. Ничего не мог с собой поделать. И ничего не хотел. Минута беспамятства. Уже падают комья земли. И дождь, дождь пополам со снегом. Мокрое лицо. Ну и пусть. Где мать? Где сестра? Там, в толпе. Он должен быть с ними. Он не может. Он опять утыкается в чье-то плечо. Его кто-то держит. И этот оркестр. Им-то что? Заработок, «играют жмурика», кирпичом бы. Но чем они виноваты? Чем? Вот так все кончается. И нет отца. А деловитые работяги уже хладнокровно заравнивают холмик.

Кто-то его не отпускает. Зачем? Все. Ленька выпрямляется. Рядом с ним стоит Бутенко.

Сзади остальные ребята.

– А, Руслан, – сказала она, – ты меня еще помнишь?

– Да так, знаешь, случайно, вдруг, решил позвонить. Как жизнь?

– Прекрасно. Бывает такой прекрасный момент, когда хочется повеситься. Две минуты назад я поругалась с одним человеком. И этот кретин спокойно сел в машину и уехал. Тебе это интересно?

– Весьма. Хочешь его догнать?

– Он укатил за сто километров. А то бы я ему сказала пару слов.

– Любопытно. Куда же он так быстро?

– А тебе что?

– Да уж начала – продолжай.

– Есть такой дом отдыха ВТО. По Минскому шоссе.

– Понял. Ровно через пятнадцать минут спускайся вниз. Я подъеду.

– Ты так говоришь, будто у тебя большой черный лимузин.

– Нет, трехколесный велосипед. Но мы его догоним.

– Не болтай ерунду.

– Значит, ровно через пятнадцать минут. Я вешаю трубку.

Когда Алла вышла на улицу (мальчик просто захотел меня увидеть, нашел подходящий момент, сейчас мы ему выдадим), у подъезда стоял длинный черный автомобиль.

Руслан открыл дверцу:

– Садись.

Она села рядом с ним, еще ничего не понимая, а он уже погнал по осевой, обходя таксистов, проскакивая на желтый свет, резко тормозя у перекрестков.

– Откуда у тебя машина? – наконец спросила она.

– А что ты обо мне знаешь?

– Ничего. Слушай, подожди… Ты серьезно?

– Да. У него что?

– «Москвич».

– Номер помнишь?

– Узнаю.

– Отлично.

Они были уже у Поклонной горы.

– Ты очень быстро ведешь. Тебя не остановят?

– «ЗИЛ». Государственная машина. Ездит только большое начальство.

– А ты?

– А я просто шофер у начальника.

– Ах, вот как… Я думала, ты учишься.

– Учился, а теперь работаю.

Когда он лихо вывернул из-за автобуса, Алла вскрикнула. Потом была маленькая пробка из-за двух грузовиков. «Победы» и старые «москвичи» тащились за ними. Он обошел их по левой стороне.