Елена Арсеньева - Мужчина в пробирке
Ирина Филимоновна принялась мыть посуду, кивнув с хозяйским видом (она явно уже вполне освоилась в этой квартире):
– А вы идите в комнату и поговорите там.
Они прошли в комнату. Тяжелые шторы были по-прежнему задернуты, но Артем сначала проверил их, а только потом включил свет.
– Что, опять шифруемся? – хмуро усмехнулась Лиза, подошла к шкафу и достала свежую блузку. Свитерок и майку, в которых она провела день и в которых спала, девушка сняла, совершенно не стесняясь Артема.
Он, несколько оторопев, уставился на ее грудь, ощущая, как пересыхает в горле.
«Она опять забыла, кто она на самом деле, это ничего не значит», – уговаривал Артем самого себя, делая невозможное физическое усилие, чтобы отвести в сторону глаза.
Лиза начала просовывать руку в рукав, чертыхнулась:
– Доктор, посмотри, что у меня там такое? Чешется, зараза, сил нет! Ну? Что ты сидишь?
– Прикройся, очень тебя прошу, – с усилием выговорил Артем, глядя в сторону. – Грудь прикрой. А то потом опять скажешь, что я гомик и к тебе клеюсь.
– Да брось… – начала было она запальчиво, но вдруг осеклась, прижала к груди блузку. – Все, можешь смотреть.
Он подошел. Да, грудь-то она прикрыла, но голые плечи, и тонкие ключицы, и нежное горло, и россыпь родинок у впадинки между шеей и плечом, и легкий, женский (невероятно женский, а вовсе даже не мужской!) аромат ее тела – от всего этого у него темнело в глазах. Схватить бы ее, зацеловать, повалить на диван…
Он попытался убедить себя, что Лиза тут вообще ни при чем, что точно так же он чувствовал бы себя рядом с любой полуобнаженной женщиной – просто слишком много неистраченного желания накопилось, грубо говоря, сперматоксикоз его одолевал! – и если бы тут оказались полуголые Наталья или Галя, он ощущал бы то же самое… и даже, может быть, перед Викой он сейчас не устоял бы… но отлично знал, что врет самому себе. Хотел он именно эту женщину, именно Лизу, которая его не только не хотела, но даже не понимала, что перед ним нужно стесняться!
Для нее он – просто гомик, мужчина, которому захотелось… мужчину.
Кошмар какой-то…
Надо в этом разобраться, в том, что происходит, разобраться и покончить со всей этой гадостью, хотя бы для того, чтобы можно было сказать Лизе – Лизе-женщине! – что он ее хочет до темноты в глазах… а она?..
– Эй, – услышал он осторожный Лизин голос, – ну, ты посмотришь мою руку?
Артем тяжело вздохнул и перевел взгляд на ее руку. Предплечье расчесано до крови…
Стоп! Он уже видел это сегодня. Он видел почти так же расчесанную руку, даже еще сильнее. Это была рука Людки, которую они отправили в психиатрическую больницу с «танковой бригадой». Людки, которая вдруг ни с того ни с сего приревновала не мужа к соседке Ляльке, а соседку Ляльку – к мужу… И кричала: «Она моя, не трогай ее!»
Кричала так, как будто вдруг ощутила себя мужчиной.
Бред, полный бред!
– Артем! – раздраженно окликнула Лиза. – Ты спишь, что ли?
Он очнулся, вынырнул из сонмища догадок, одна другой нелепее. А может быть, и не столь уж нелепых…
– У тебя есть что-нибудь вроде перекиси водорода? Надо обеззаразить. Откуда это у тебя, не помнишь?
– Нет. Клопов вроде в квартире не водится, комаров домашних тоже нет…
– А когда это появилось?
– Да не помню я! Перекись у меня есть.
– Принеси, я смажу.
– Да я и сама могу, – буркнула Лиза, уходя в ванную комнату.
Артем вздохнул.
Не доверяет…
И правильно делает.
Он вынул телефон и позвонил на подстанцию:
– Наташа? Это Артем Васильев. Скажи мне номер Ковалева из «танковой бригады», пожалуйста. Ну, которого ты нам сегодня под подмогу посылала, на улицу Бориса Панина.
– У тебя что, бессонница, хочешь попросить у него чего-нибудь успокоительного? – хихикнула Наташа.
– Догадливая ты! – буркнул Артем.
Наташа продиктовала номер.
– Чего тебе надобно, старче? – сонным голосом простонал Ковалев. – Только прилег, понимаешь…
– Извини, Паша, у меня вопрос насчет больной, которую вы с улицы Панина забрали. Что с ней?
– Шизофрения, как и было сказано, – зевнул Ковалев. – Или тебе подробный диагноз нужен? Воображает, что она мужчина. Переубедить ее невозможно. Еле утихомирили. Привезли в больницу уже в бессознанке, такой и сдали. К утру, может, прочухается, а может, и нет. Но лечить ее – это уже не моя забота. А что? Хочешь ее навестить? Тогда по утряночке – на Ульянова, с апельсинчиками и яблочками.
– Издеваешься?
– А как же! – хохотнул Ковалев. – Ты меня разбудил, должен же я тебе хоть как-то ото-мстить!
– Слушай, Паша… ты в своей практике с такими необычными случаями сталкивался? – осторожно спросил Артем.
– А что тут необычного? – удивился Ковалев. – Воображают себя то Агатой Кристи, то женой президента Саркози, то рыбой-пилой, то мужчиной… Какая разница?
– А в последнее время были такие случаи еще? Ну, чтоб – мужчиной?
– Женщина – мужчиной? – уточнил Ковалев. – Не было, честно. Наоборот – было. Неделю назад, в позапрошлое дежурство.
– В каком смысле – наоборот? – насторожился Артем.
– Да в каком, в самом просто-ом! – протяжно зевнул Ковалев. – Мужик возомнил, что он – женщина. Ни с того ни с сего ворвался в спальню жены, начал рыться в ее белье, выбрал гарнитурчик из «Эстель», красненький, с розовыми цветами на лифчике… Я почему это запомнил: у одной моей постельной дамы такой же, очень возбуждающий! Начал копаться в ее платьях, но ничего ему не понравилось… устроил истерику на вечную бабскую тему: «Мне нечего надеть!» – тут жена сообразила, что дело неладно, вызвала нас. Ко времени нашего приезда мужик был совершенно не в себе. Увозили мы его в смирительной рубашке. Он теперь там же, на Ульянова, заодно можешь и его навестить. Между прочим, главный редактор газеты «Новости Поволжья»! Говорят, раньше он был известен как страшный бабник, ну просто бабник-рекордсмен! А теперь сам бабой стал… Шуточки психики, да?! Как это акулы пера еще в него не вцепились и не начали полоскать в лохани желтой прессы?.. Ну, что ты замолчал-то? Вопросов больше нет? Можно мне еще чуток вздремнуть?
– Подожди…
Артем был так поражен, что не мог собраться с мыслями.
Красненький гарнитурчик с розовыми цветами на лифчике…
Алые трусики в руках самоубийцы!
Мысли путались, он с трудом смог вернуться к разговору.
– Паша, ты помнишь… на предплечье у этой женщины, которую увозили вчера, был расчес?
– Ну… вроде был. А может, и нет, не помню. А что?
– Слушай, а ты не можешь вспомнить, ничего такого не было на руке этого бабника, который вдруг решил, что он женщина?
– Хм, – озадаченно сказал Ковалев. – А должно было быть?
– Не знаю. Я тебя спрашиваю!
– Не помню, слушай… Помню! – вдруг закричал Ковалев. – Когда его жена рассказывала, как это случилось, она говорила, что он еще за день до того был нервный, раздраженный и все время руку себе чесал, злился, что его кто-то укусил, ругал ее, что она клопов развела…
– Бог ты мой, – пробормотал Артем.
– Что ты говоришь? – переспросил Ковалев.
– Ничего. Спасибо, Паш.
– Не понял за что, но – пожа-а-луйста, – зевнул тот и отключился.
– Бог ты мой… – медленно повторил Артем.
– Ты что такой сидишь? – спросила Лиза, появляясь в дверях.
– Какой – такой?
– Ну, мешком шарахнутый.
– Значит, шарахнули.
– Что-то случилось? – спросила она встревоженно.
– Да много чего случилось, только не пойму пока, есть ли…
Он хотел сказать: «Есть ли тут какая-то связь, или это просто моя фантазия», – но не успел. Зазвонил телефон.
«Пашка еще что-то вспомнил?»
Но это была Вика.
– Артюш…
Голос ее звучал робко, прямо-таки дрожал, словно Вика еле сдерживала слезы.
– Что?
– Артюш, ну когда ты придешь? Ты ведь уже не на работе, я знаю, я звонила на подстанцию…
О-о, как говорится! Чем дальше в лес, тем толще партизаны. Опять же – как говорится…
– В течение часа приеду, – буркнул Артем и отключился.
– Это она звонила? – резко спросила Лиза.
– Кто?
– Дед Пихто! Твоя девушка? Которая тебя ко мне приревновала? Она? Спрашивала, когда ты притащишься в ее постель?
– Ты что?! – изумленно уставился на нее Артем.
– Ничего!
Она была вся красная и злая до того, что, казалось, ее каштановые волосы искрятся.
– Ну давай, вали отсюда! – крикнула Лиза. – Чего сидишь?
У нее был такой вид, словно она сейчас набросится на Артема с кулаками.
И вдруг он понял.
– Лиза… – выдохнул Артем недоверчиво. – Ты меня что – ревнуешь?! К ней?
– Н-ну? – неприветливо буркнула она. – А что, нельзя? И если ты назовешь меня еще раз Лизой, я тебе в ухо дам!
Ему было так смешно и так вдруг стало хорошо на душе! Обнять бы ее сейчас, прижать к себе, расцеловать эту веснушчатую, до невозможности милую и почему-то такую родную, до слез, до боли родную мордашку!
– А почему мне тебя Лизой нельзя называть? – спросил он, лишь бы хоть что-то сказать, чтобы не рассмеяться – счастливым смехом, торжествующе, с надеждой…
