Людмила Матвеева - Бабка Поля Московская
На всех восьми конфорках обеих газовых плит дружно кипело и шкворчало праздничное «угощение»: щи с салом и курицей, вареная картошка, – и чищеная, и в мундире; котлеты – да не мелкие «магазинные, из отонков», а большие домашние, с тертым чесночком и даже с провернутым через мясорубку зеленым луком, специально выращенным у Должанских, в большущей кадке с ветвистой вечнозеленой пальмой, стоявшей в этой комнате, кажется, всегда – в углу у рояля, возле балкона.
На железных листах – по два «этажа» в каждой остывающей духовке, – ждали своего часа Полькины «пушистые» пироги.
* * *И вот раздался длинный один звонок – общий – и в квартиру вплыла, сопровождаемая своим соседом Подольским, Мария Тыртова.
Оба несли по три, составленных друг на друга и накрытых сверху белыми льняными полотенцами, подноса – с посудой, со стаканами, с чашками.
Потом Подоля сбегал еще раз пять вниз, в свою квартиру, и принес множество кастрюль с готовыми закусками, кучу сумок с консервами и, наконец, занозистый тяжеленный ящик с вином и водкой.
Выложили закусь из кастрюлек на общие глубокие тарелки и блюда; раскрыли и прямо в жестяной «таре» поставили на столы банки с консервами; крупными ломтями нарезали черный хлеб, тонкими – белые батоны; расставили стаканчики и стаканы; положили ложки-вилки – всем, конечно, без столовых ножей.
Лишь для «хозяйской семьи» – бабушки-мадам Брандт, Елены Ивановны и Александра Андреевича, – а также для почетных гостей, да еще для провожаемого и обожаемого Николая Степановича – ну уж и для себя лично, а заодно, пусть и напрасно, но – как положено! – и для «нашей мамаши», Полины, – сервировала посадочные места в кухне за передним, основным, столом набором тарелок, приборами – в полном комплекте, с обязательным ножом справа, – а также фужерами – все «по-правильному» – Маша Тыртова.
В довершение «красоты» водружала она на чистые тарелки избранных – и, по ее мнению, «настоящих», гостей – фунтиками свернутые, как в «дорогих ресторанах», твердонакрахмаленные льняные салфетки, – а не ветхие обрывки хорошо выстиранных, но старых, кухонных полотенец, которые разложены были на каждом сиденье для «своих» людей: обыкновенных, привычных – и непривередливых.
Пелагея, насчитав аж три сервизных тарелки мал-мала-меньше в пирамидке на месте перед собой, а также обнаружив под обеими руками мельхиоровые тяжелые нож, вилку, маленькую вилочку и две ложки – столовую, да еще какую-то даже не чайную, а десертную – сразу от растерянности потребовала себе у Машки «ну хотя бы бокал заместо хрусталю!».
Мария сразу расстроилась, что пожалела и не захватила четыре богемских высоких бокала цветной огранки, – от отца еще оставшихся из прежней парадной дюжины …
Но Полька, тыча пальцем в милую сердцу огромную свою фаянсовую чайную чашку с толстой ручкой, увиденную вдруг на угловом столике с лишней посудой, заорала, радостно кивая Марии:
«Да вотон – он, бокал-то мой, а то к чему же еще эти лишние рюмки-то пачкать!» – и попыталась вернуть ошалевшей Марии свой нетронутый, тонкого стекла, фужер на длинной ножке…
* * *Тут в дверь опять зазвонили, все с кухни закричали:
– «Открыто, открыто у нас, проходите!» – и стала вваливаться в квартиру шумная молодежь: сам сынок Николаша – и с ним еще куча друзей из его музыкального коллектива, представившихся Польке, весело смеясь, как «семеро козлят»!
А «Серым Волком» при них явился «самолично» почтить Колькины проводы в армию своим присутствием уважаемый и знаменитый заслуженный артист – заместитель руководителя и дирижер ансамбля песни и пляски Московского военного округа, – которого тотчас же Пелагея усадила на единственный «барский» резной дубовый стул с высокой, как у трона, спинкой, во главу стола, под широким кухонным окном.
– «Пелагея Васильевна, уважаемая, спасибо – я тут у Вас сразу, хоть и полковник, а почувствовал себя, как свадебный генерал!» – засмеялся тот.
Но вот пришли Колькины товарищи по работе на заводе, вместе с бессменным начальником механического цеха, Иван Иванычем, – которого тоже усадили в торец, под окно, рядом с «музыкальным генералом».
Оба начальника вежливо пожали друг другу руки и, покашляв для приличия, – что Пелагея восприняла мгновенно и правильно, тут же поднеся им на блюдечках по «величальной» стопке водочки с пирожком, – выпили «за знакомство» и вступили в интересный для обоих разговор об уходящем в армию воспитаннике.
Несмело начали подходить к кухне, заметно стесняясь, соседи по квартире.
Полька всех усаживала на заранее распределенные места, Мария сразу же подавала кому водочки с огурчиком соленым, кому винца – кто просил.
Молодых гостей – включая самых близких «местных» друганов и подружек Колькиного детства по родному двору – ну и, конечно же, «чужедворок»: Юлищу с Нинон – Веркину постоянную «свиту», – а также чуть более взрослых соседок: Лельку с Тамаркой – дочерей Насти и покойного Сипугашника, – рассадили в коридорной части.
Там же стоял уже в уголке, почти на взводе, на крепко сколоченной солидной с виду галошнице часовщика Виндлера – нового соседа из славного города … как бишь его? ну да ладно, все равно – короче, был не из здешних – новомодный патефон, с пластинками и запасом новеньких иголок, – который, опять же, был частной собственностью упомянутого выше товарища.
Самого Колю тоже усадили вместе с молодежью – возглавлять этот противоположный кухонному – коридорный – конец общего стола, поближе к друзьям.
А рядом с Николаем, за торцевым столиком, но с краю, на месте, где должна была бы сидеть сеструха Вера, пристроилась почему-то Маша Тыртова, которая объяснила всем сразу, – а больше, понятно, удивившейся Пелагее, ведь та, было, приготовила Марии почетное место рядом с собой – что отсюда ей будет сподручнее «хлопотать насчет стола».
Колька как-то недовольно поморщился, но – промолчал.
Тут в дверь квартиры народ потянулся с лестницы «косяком» – это подошла «делегация» от приглашенных соседей по дому.
С третьего этажа спустилась Авдеиха – купчиха, бывшая владелица, а ныне – просто «старшая» по восьмой квартире.
Авдеева пришла с ровесником Кольки – сыночком Вовой, которого во дворе все иначе, как «Сопа» не называли, потому что он не только сопел вечно забитым соплями носом, но еще и ругательное слово «ж. па» в детстве так, на «с», как «сОпа», и произносил…
Сопа был слегка не в себе, и потому – непризывной «белобилетник».
Колька все детство оставался единственным во дворе, кто не бил Вовика Авдеева и относился к нему по-человечески.
Вова резким движением обеих рук от впалой своей груди протянул другу тяжелый кожаный футляр на тонком ремешке – и уселся молча рядом с Колькой, никого не спрашивая, по другую сторону от той, где пристроилась на уголке Мария.
И сразу же тихо захлюпал носом, не то от вечного насморка, не то – от горя, что Коля – друг уходит так надолго – в какую-то гребаную армию…
А все – и Колька в том числе – уставились глазами на подарок – действительно, с барского плеча: на чудесный новенький фотоаппарат.
Некоторые ребята уже было запротягивали к нему руки – но Авдеиха вдруг властно взвизгнула:
– «Николай, отдай подарок матери! Потом открывать станешь! И не вздумай его в армию с собой забирать, понял?»
Коля лишь смущенно улыбнулся и сказал, почему-то обращаясь только к Вове:
– «Спасибо огромное, Володя, вот не ожидал – большое тебе спасибо!» – и передал подаренную вещь матери.
Пелагея сразу же пошла в комнату и быстро спрятала фотоаппарат в сундук, надежно заперев на висячий замок тяжкую дубовую крышку…
Пока Полька бегала туда-сюда, пришли гости «с чердака»: тихая согнутая в дугу маленькая старушка в белом платочке вела за ручку крошечную хорошенькую девочку трех с половиной лет – Викторию, свою внучку от «загинувшей» старшей дочери, племянницу Капитолины и крестницу Коли с Верой – верных соседей.
Девочку соседка Лидия Ивановна немедленно отвела в свою комнату, ставшую на время «детской» – к дочери Гале и детям Евгении Павловны, за маленький, но как у взрослых накрытый столик, и даже с «детским шампанским» – некрепким, в темной толстой бутылке с «ненашей» этикеткой, яблочным сидром, подаренным болгарским Галочкиным папой.
По-взрослому серьезно попросив пятилетнюю дочь «присмотреть за всеми гостями – а особенно за маленькой ВиктОрой» (ВиктОра – потому что Виктор – а не Викторий – так называла она по-белорусски соседскую эту девочку – и так стали звать ее потом все во дворе), – Лидия Ивановна спокойно вернулась в шумную взрослую компанию.
Бабушку Вики усадили за стол рядом с Настей Богатыревой – Настя до этого оживленно о чем-то беседовала с соседом Пашкой-Пантелеймоном, но тут сразу же отвернулась и замолчала, не глянув даже на старуху.
Нинка, жена Пантейлемона, которой очень не нравилось, что Настька весело и вполголоса – не слышно – значит, невесть про что! – трепалась с ее муженьком, согласно кивавшим все время в ответ, как болван какой, – потянулась через Пашку, упираясь в него всей своей огромной грудью, – не без значения! – и далее через Настю, протянув руку так, что почти задела соседку по носу, – поздороваться с Капкиной матерью.
