Ольга Столповская - Куба либре

Старик прокричал петухом в третий раз.

В дверь постучали.

Алехандро замер. Хотел выключить сериал, но не стал, неохотно поднялся, подошел к двери и оглянулся на меня.

– Одеться? – зачем-то спросила я.

Алехандро оглядел меня, послал мне воздушный поцелуй и открыл дверь.

Я выбежала в спальню, в гостиной послышался какой-то шум. Я не нашла платье, просто обернулась цветастым покрывалом.

Когда я вернулась в гостиную, там уже все кончилось. Двое полицейских надели на Алехандро наручники, выкрутив ему руку назад, третий стоял с ржавым пистолетом наготове, а полицейский постарше, очевидно начальник, дымил сигарой.

– Я даже не успел пожать тебе руку, – сказал ему Алехандро.

– Я обойдусь, – был ответ.

Амая вышла в гостиную, оглядела всех, вращая сонными глазами, и не проронила ни звука.

– Амиго, ты выбрал самый неудачный момент. Это моя любимая девушка. – Педро посмотрел на меня. – Давай решим проблему, как старые знакомые?

– Твою проблему можно решить только одним способом, – ответил полицейский, указав головой на дверь, – тюрьмой.

Алехандро посмотрел на сестру. Подошел ко мне и поцеловал меня в губы. Долго, долго, долго.

– Жди меня, – сказал он и вышел вместе с полицейскими.

Я даже не успела спросить, что случилось. Все казалось мне каким-то нелепым розыгрышем.

В гостиной повисло тяжелое облако сигарного дыма. Амая молчала. Я надеялась, что Алехандро сейчас вернется.

– Что случилось? – Я старалась произносить английские слова четко, в надежде, что она поймет. – Почему полиция? – Она скупо отвечала по-испански, но понять я ничего не могла и только механически повторяла: – Он вернется? Скажи мне, он вернется?

Она курила и молча кивала, звонила куда-то по телефону, с кем-то о чем-то говорила.

Конверт с тысячей евро так и остался лежать на диване. Рядом с кремом против грибков. Я подобрала с пола крышечку от крема, закрутила.

Всё бессмысленно. Жизнь бессмысленна.

Приехали Ариэль с женой, сказали, что отвезут меня в отель. Я села в их облезлый двухдверный «Понтиак Фаерберд».

К машине подошел седой старик с дредами. Петух у него в руках время от времени хлопал крыльями. Старик долго говорил с женой Ариэля. За что-то благодарил, о чем-то сокрушался. Все, что я поняла из их слов – Педро взяли «за бизнес», а меня отвезут в аэропорт.

– Мне надо поменять дату вылета на ближайшее число.

– Сестра, мы решим любую твою проблему, – ответил Ариэль.

В представительстве «Аэрофлота» меня уже приняли как родную. Всего за семьдесят куков дата вылета была снова изменена, на этот раз на ближайший рейс. «Сегодня», – твердила я. И разглядывала огромную картину, которая висела за стойкой менеджера, возившейся с моим билетом. Эта нелепая картина врезалась мне в память: обнаженная девушка спит на кроваво-алом волнистом покрывале, утопая в его складках. У нее на спине сидит черный петух с алым гребнем. Точь-в-точь такой же был у нищего утром. Петух клюет тело спящей девушки.

Сегодня вылет в Москву. Когда Алехандро нет рядом, все потеряло смысл. Жара, офис «Аэрофлота», деньги, даты, все кажется бессмысленным, запутанным сном.

Я не понимаю, что мне говорят по-испански, только киваю.

Сегодня так сегодня. В аэропорт так в аэропорт. Надо собирать чемодан. Да, надо…

Я попросила Ариэля позвонить в отель «Тропикоко», узнать, сколько я должна заплатить, чтобы не менять в банке лишних евро.

Женщина на том конце провода долго что-то уточняла по-испански, и я забеспокоилась: а хватит ли оставшихся денег?

Ариэль еще раз переспросил у меня номер комнаты.

– Уже оплачен, – сказал он.

– Как оплачен?

– Она говорит, что ваш муж уже оплатил.

– Мой муж не знает, где я!

– Она говорит: он оставил записку.

– На русском?

– Она говорит, что на испанском.

– Что там написано?

Я открыла блокнот, и Ариэль записал с ее слов текст, который я перевела со словарем. Получилось что-то типа: «Прости меня, королева, за мою любовь. Ты навсегда в моем сердце. Так хочет Бог. Алехандро».

Это звучит, как наивная подростковая рифма, но в моей голове словно помыли окна. У меня случилось омоложение сознания, и теперь меня обуревают шекспировские чувства, которые испытывают лет в семнадцать.

Ариель и его жена что-то бурно обсуждают всю дорогу. Видимо, их сильно впечатлило, что Алехандро оплатил отель. Из их слов я понимаю только «амор» – любовь. Типа: «Вот это амор! А у нас с тобой разве амор?»

На дне чемодана я нашла вилку от зарядного устройства для айфона. Как я ее не заметила раньше? Бросилась заряжать.

Когда все было упаковано, легла на кровать на минуточку. От жары сильно кружилась голова.

Айфон ожил и запищал эсэмэсками. Приглашение в московский ночной клуб, в магазин на презентацию новой коллекции. Две эсэмэски от мужа: «Получил журналистскую премию. Ура!» и «ХВ, любимка!».

Я увижу его сегодня, вдруг опомнилась я. Надо вставать и идти в машину.

Что-то зашевелилось и проползло по моей ноге. Я вздрогнула и задрала юбку. Струйка крови расползлась пятном на белой простыне. Месячные.

Ничего не осталось на память, подумала я. Но на душе стало легче – не придется нести ответственность за чью-то новую жизнь.

Изразец с сердцем и венком я зачем-то положила в ручную кладь. Боялась: вдруг потеряется вместе с багажом. И еще думала, что в самолете станет грустно и я буду трогать шероховатое оранжевое сердце, разглядывать орнамент по бокам.

Полная темнокожая кубинка с заколкой в волосах, такой, какие носят у нас ультрарелигиозные дамы, попросила меня открыть ручную кладь и уставилась на изразец.

– Что это?

– Сувенир.

– Где вы это взяли?

«Ну, всё, сейчас обвинят в разрушении исторического наследия», – подумала я и вспомнила, как вручила песо кубинскому малышу.

– Купила.

– Я не могу разрешить вам взять это с собой в самолет.

– Почему?

– Не положено.

– Но это просто безобидный сувенир, на память. Он очень важен для меня! – Я готова была расплакаться.

– Я вынуждена его у вас забрать, – сказала женщина с явным наслаждением.

– Пожалуйста, разрешите мне его отдать бортпроводникам на время полета! Я сделаю это прямо сейчас при вас! Поверьте, я не собираюсь им никого убивать, просто это важный для меня памятный сувенир.

Я попыталась дать ей десять долларов.

– Уберите ваши деньги. Я не могу пустить вас в самолет с этим предметом. Покажите мне ваш паспорт!

Я протянула ей паспорт.

– У вас на фотографии другой цвет волос!

Я встретилась взглядом с негрилой в форме офицера таможенной службы, который пожирал меня глазами, и поняла, что кубинка просто ревнует.

– Светлые волосы могут быть на фотографии темнее или светлее, это зависит от того, как на них падает свет. Вы этого не знаете, вероятно, потому, что у вас не такие! – нанесла я ответный удар с самой обаятельной улыбкой, на которую была способна. – Это мой натуральный цвет.

Я провела рукой по волосам и посмотрела на офицера.

С изразцом пришлось расстаться. Так у меня не осталось ничего на память о Пипо-Педро-Алехандро.

Русские туристы в самолете громко обмениваются впечатлениями:

– Ну и как вам Варадеро?

– Унылое говно.

– А мы взяли машину на неделю. Всю Кубу увидели.

– Ну и как?

– Да так, ничё особенного. Деревня деревней.

Никак не могла сообразить – кресло G у окна или, наоборот, в проходе. Уточнила у бортпроводницы. Села.

Появился потный полноватый дядька лет пятидесяти:

– Алфавит не знаете?! – спросил он тоном школьного учителя и уставился на меня.

– Извините, я перепутала. – Я встала.

– Да сидите уж там, где сидите! – рявкнул он.

А я-то думала, что я красивая женщина и мужчина его лет, увидев меня, должен улыбаться и мило шутить: нам ведь двенадцать часов сидеть бок о бок.

Русские граждане стремительно напивались.

Ханурик в соломенной шляпе, проходя мимо загорелой скуластой девицы, болтавшей со своей подругой в проходе между рядами, покачнулся. Может, самолет тряхнуло или паренек сам уже с трудом держался на ногах, но он ее задел. Несильно, слегка задел, я видела.

Девица, недолго думая, толкнула его в спину, со словами «Нехуя толкаться, мудила!». Ханурик пролетел вперед по проходу и ударился головой о туалетную дверь, его соломенная шляпа покатилась под ноги пассажирам.

Никто не обратил на это внимания. Весь салон дружно ржал над шутками из «Бриллиантовой руки».

Соседка с другого ряда сообщила, что ей еще в Питер лететь. Я, чтобы поддержать разговор, сказала, что Питер, конечно, очень интересный город. Кубинцы, к примеру, мечтают увидеть именно Питер, который все еще называют Ленинградом.

Соседка посмотрела на меня с прищуром:

– Я, вообще-то, из Нижнего. Работаю в Питере…

«Везет мне на Нижний Новгород», – вспомнила я Тамару, пытавшуюся впарить мне эликсир вечной молодости, и глянула на соседку с подозрением. Надо самой задать тему разговора: