Александр ВИН - Неделя холодных отношений
– Готовь текст призыва, всё устрою. Когда твой начальник планирует появиться?
– В конце следующей недели, четверг, пятница.
– Сделаем.
– Лады!
Мэр взглянул на часы, поднялся из-за стола.
– Ты какой-то скучный, Ефим. Давай, что ли, соберёмся, пивка в выходные попьём в баньке? Подъезжай, там наши будут. Панкрат с гитарой обещал. Ну, как?
– Уговорил.
По одному стали подходить члены комиссии.
Кивнул ему знакомо через стол и улыбнулся заскочивший в кабинет последним главный архитектор города.
Обсуждали вопросы для вынесения на градостроительный совет. Мэр обещал ему, что соберёт совет сразу же после Нового года, числа двадцатого. Он хотел решить вопрос по установке щитов на новой трассе к оптовому рынку, которую областные дорожники сдали ещё в ноябре.
«Готовь документы. До марта успеем утвердить».
Докладывал какой-то малознакомый клерк.
«…Раньше надо было мне с Вадимом-то решать, не доводить до такого. Жаль, что он так ничего и не понял. Ведь с самого детства всё было для него: и от рейсов выгодных в моря я никогда не отказывался, и деньги в семье всегда были хорошие, одежда заграничная, питание; да и образование у него вроде как получилось. Вот виделись, действительно, редко. Разговаривали тоже с ним мало….».
– Ефим Маркович!
– Что? А? Извините, задумался.… По дате? Двадцать первого? Да, да, нормально, обязательно, конечно! Успеем! Я распоряжусь, чтобы мои подготовили предложения.
После совещания, на выходе, в дверях, его дёрнул за рукав главный архитектор.
– Пошли, покурим.
У окна они остались одни.
– Ты в курсе, что твой сынок вытворяет?
Он вздрогнул, ожидая чего угодно, но не разговора про собственного сына.
– Вадим?
– А у тебя, что, ещё какой-то наследник имеется?
– Ладно, не до смеха. Чего он там?
Лысоватый и бледный привычным чиновничьим лицом, человек оглянулся по сторонам.
– Ходят слухи, что он пообещал свою долю в твоём бизнесе заводским ребятам продать…
– Слухи или у тебя действительно имеется серьёзная информация?
– Серьёзней не бывает. Так ты знал или нет?
Он ничего не стал отвечать и вместо этого глубоко, с жадностью, затянулся сигаретой.
Раздражение жгло и давило по всей груди.
«И здесь уже об этих его фокусах пронюхали! Нет, всё-таки я вовремя это сделал…
Я столько вложил в бизнес, а он! И из-за такой глупой твари на старость лет оставаться нищим?! Хотел пинком под зад мне, отцу!!! Свадьбу его ещё устраивал, на перспективу старался…».
Когда кто-то из знакомых людей в разговоре, преимущественно на деловые темы, говорил ему, что Вадим не похож на него, ну, в смысле, что хватка не та, не так, мол, его сын пунктуален и честен, он всегда старался побыстрее перевести разговор на другое.
«Не похож… Вам-то какое до этого дело?!».
И матушка первое время после рождения первенца пыталась тактично подсказывать ему, что никак не может быть Вадим похожим на него, ни лицом, ни характером. На рейсы его длинные, многомесячные, намекала, на весёлость и на красоту его первой жены…
«Любыми способами не допущу продажи посторонним!».
Докуривая уже в одиночестве у коридорной урны, он успокаивал себя и настраивался на то, что самое главное для него сейчас – оградить от всех излишних и преждевременных слухов Николая.
«Партнёр-то он партнёр, да, конечно.… Но знать о том, как Вадим обходился с этой…, нет, Николаю это совершенно не нужно!».
Прохожие текли мимо служебной автомобильной стоянки мэрии постоянным тёмным потоком.
В любой другой день, в таком же привычном ожидании старика, Анатолий достал бы авторучку, кроссворд и принялся бы его методично, со вкусом, разгадывать.
Сегодня всё было не так. Он часто шевелился, не отрывая невнимательного взгляда от ветрового стекла, нервно барабанил пальцами по рулю, трогал руками влажный лоб.
Первый густой озноб уже прошёл, уступая место бешеной радости.
«Получилось! У меня получилось! Я сделал это…».
Конечно, старик много старался для него, помог тогда и с квартирой, и с работой. Он по-своему, молчаливо, всегда уважал старика, но сдержаться не мог.
«Классно, всё-таки получилось! Только вот какое-то брезгливое лицо у него, догадывается, что ли, о чём? Да нет, вроде, и голос такой же, как всегда, только молчит как-то странно старик сегодня…».
Анатолий не выдержал, пошарил рукой в кармане на водительской дверце.
«Ну что, дружок…».
Небольшой нож с красной пластмассовой рукояткой весело блеснул в аккуратно сложенном куске ветоши.
«Почему это – „не его кровь“?! Как же так? С подрезанными тормозами, да на такой скорости…. Тут просто выжить совсем никак, не то, чтобы куда-то ещё убежать! Шутишь, старик, всё я сделал как надо, а твой парень всегда гонял на своём „Мерседесе“ по-дурному.… Но ведь эта сволочь и тебе жизнь по-настоящему портила».
– Ефим Маркович, а вы никому не разрешали ваш джип в выходные брать?
– А в чём дело?
– Да так, пустяки.… С утра показалось мне, что ли. В пятницу-то я, вроде, не так его в гараже ставил, плотнее к дальней стене, а сегодня.… Значит, показалось.
Иногда он по нескольку дней подряд проводил у матушки.
Та радовалась таким счастливым наездам, молилась даже тайком, чтобы его Валентина подольше и почаще бывала в своих командировках.
Привычно и спокойно – то, что ему сейчас было нужно.
– Ты руки помыл?
И не очень горячий картофельный суп, и абажур, тот ещё, из детства, и даже радио, потихоньку бормочущее в углу гостиной…
Матушка привычно ухаживала за ним, он изредка отшучивался, поддерживая разговор.
– Вадим же у вас такой ветреный! Кстати, а где он? Почему ты не с ним, ведь я же его тоже приглашала ко мне на ужин?! Вы с ним такие разные… Отцовские знания и характер закладываются в ребёнке ещё в дошкольном возрасте, а ты это время общения тогда так безрассудно упустил… Валентина, надеюсь, будет вместе с нами на Новый год?
– Да, она завтра из Женевы вылетает; заглянет на один день на выставку в Москву, а потом уже – домой.
Он что-то ещё ответил матушке, кажется про рост квартплаты…
Он был брезглив, и похождения Вадима его оскорбляли. Несколько раз он пытался по-серьёзному говорить на эту тему с сыном, но тот только ухмылялся. Вадиму как-то ловко удавалось не доводить свои дела до больших скандалов, но трагедии всё-таки происходили….
– Да, да… Рис? Буду, только немного, мам, и без соуса, пожалуйста…
Никто ему не говорил, но он знал абсолютно точно, что жена Анатолия решилась на самоубийство из-за Вадима. Хороший, всё-таки, у него водитель, спокойный парень, рассудительный. И хорошо, что он так ничего и никогда не узнает о своей жене и о Вадиме.
«И почему Вадиму нравилось гадить именно вокруг себя? Ещё и эта…».
Опять жжёт.
Он украдкой, вытерев пальцы салфеткой, помассировал под рубашкой грудь.
«Зря ты, капитан, не взял с собой в лес моего Вадима, напрасно…. Пожалеешь, ведь, капитан, ох как ещё пожалеешь!».
Та просьба была обоюдной. Вадим хотел на несколько дней позабыть про многие свои проблемы, да и ему самому нужно было выиграть время, удалить сына от тех, других, опасных людей, предпринять чего-нибудь в его отсутствие.
«Суетятся молодые. Без опыта, по-глупому. Наш финансовый Кирюша тоже что-то с москвичами любезничает…».
– Ефим! Ты ужасно невнимателен, – матушка в третий раз переспрашивала его про добавку. – И вдобавок рассеян сегодня. В твоем возрасте уже необходимо заботиться о здоровье. Пожилые мужчины обязательно должны с осени носить тёплое белье. Кстати, ты в этом чудовищному снегу не промочил себе ноги? Шарф я тебе приготовила другой, зимний, завтра наденешь. Вадим не заболел?
– Нет.
– А где же тогда ваш сын в таком случае?
Он устало закрыл глаза и в молчании откинулся на спинку кресла.
«Он там, где и должен сейчас быть, мама…».
День третий
ВТОРНИК
Отделение воды под твердью, появление всходов растений и деревьев плодоносящих.
Тяжело упал с неизвестного дерева замёрзший ещё мокрым лист.
Опустился к его лицу далёкий запах тёплого дыма.
Показалось?
Будто бы он стал дышать редко-редко, слышать и чувствовать тонко и тщательно.
Глеб прочно встал у обрыва.
Из-за кромки дальнего леса над заливом приподнялось узким краем густое в морозном воздухе солнце.
Днём это небо станет чистым, а пока позади солнца, как необязательная временная декорация, продолжала висеть полоса задержавшихся ночных туч.
И вот оно….
Глеб ждал этого всё утро.
Солнце ещё не выглянуло и на половину своего красного диска, а от него вверх, ложась на высокую серую пелену, как на занавес, плавно и высоко поднялся язык розового пламени. Сначала волшебный свет был узким у основания и совсем острым ближе к своей вершине, но в следующие минуты, пока солнце окончательно не оторвалось от горизонта, эта высокая полоса жёлто-оранжево-розового света упрямо выпрямлялась, стройнела, уходила ввысь, минуя рыхло лежащую полосу некрасивых туч, и становилась похожей на неподвижный вертикальный свет гигантского театрального прожектора.
