Анатолий Тосс - Женщина с мужчиной и снова с женщиной
И вот так, глаза в глаза, без какого-либо специального объявления начал загипнотизированный Инфант зачитываться стихами своего же собственного изготовления под сдержанное дыхание сиюминутно притихшего зала.
Может быть, от волнения, а может, и от нескольких фуршетных фужеров, но я плохо запомнил конкретные поэтические строчки. Хотя общее впечатление осталось.
Во-первых, все стихи начинались приблизительно одинаково: «Ехали медведи…» – ну и так далее. Дальше шли рифмы, но я их тоже не больно запомнил, только те, которые касались нас с Илюхой и Жекой. Илюху, конечно, медведи первого втоптали в грязь.
Началось топтание с рифмы «шило-текила-мудила». Может, я, конечно, очередность сейчас и путаю, но идею передаю верно. Звучало там приблизительно так:Острый, как шило,
Хмельной, как текила,
А в целом – мудила.
Тут я, конечно, толкнул Илюху локтем в бок и прошептал, чтобы не нарушать замеревшую благоговейность в зале:
– Б.Б., – прошептал я, – похоже, это про тебя так. Образ схвачен цепко.
– Ты думаешь? – пожал плечами Илюха, который как к цельному Инфанту, так и к Инфантову творчеству не мог относиться с обидой.
– Больше не про кого, – попытался ответить я, но тут на меня зашикали и зацыкали из соседних рядов. Мол, не нарушайте, гражданин, тишину, поэзию слушать мешаете.
Дальше Инфанта с его поэзией вообще понесло вразнос. Рифма«Илюха – спелое брюхо»
не проскочила не замеченной ни для нас, ни даже для Аллы Леонардовны, которая посмотрела на моего товарища с нескрываемым восторгом.
– Он его увековечил, – горячо шепнула она мне непосредственно в ухо.
Следующая запавшая в меня рифма была совсем конкретна:Белобородов,
Обуза российских народов,
Результат преждевременных родов, —
продекламировал Инфант с горящими от творчества глазами. А может, еще от чего горящими, может, его, например, не кормили долго.
Я посмотрел на Илюху – не обиделся ли он за жесткий переход на личности. Но он не обиделся.
– Ну и что, – снова пожал он плечами. – Да, я родился семимесячным. Я и не скрываю. Подумаешь, зато у меня родовых травм головы не было, как у некоторых. – Он кивнул на разчитавшегося автора. – Да и вообще, мы, семимесячные, стойкие ребята, привыкшие цепляться за жизнь.
– Не волнуйся, – пообещал я ему. – Мы тебя и таким ценим. Недоношенный, переношенный – какая разница? Главное, чтоб человек душевно выношен был в полный срок. Вот как ты, Б.Б. Хотя с другой стороны, все про тебя теперь немного понятнее стало. Видимо, ты эти два недобранных месяца по-прежнему у жизни пытаешься силой отобрать.
Илюха посмотрел на меня, задумался над моей догадкой и вновь пожал плечами.
Стихотворение тем временем катило напролом. И вот рифму к аббревиатуре «Б.Б.» я вообще здесь приводить не буду, не для таких рифм мое повествование.
А когда про «Ехали медведи» закончилось, то сразу перевалило в следующую фазу, которая начиналась тоже аллегорично:А за ними жабы,
Мне таких бы кабы…
– Это, похоже, теперь уже про тебя, – повел я другим локтем, упираясь уже в Жекин приятный бочок.
– Она там дальше, наверное, царевной становится, эта лягушка, – предположила оптимистичная Жека, но ошиблась.
Царевной никто в Инфантовой поэзии становиться не собирался. Наоборот, рифмы все уплотнялись и уплотнялись. Например:«Хвостик – агностик»,
или, что еще круче:
«Хвостики – агностики».
– При чем тут агностики? – повернулась ко мне Жека, полностью игнорируя возмущенное шиканье со стороны.
– Да просто слово для него незнакомое, новое. А он ведь к ним тянется, к новым словам, вот и использует, чтобы запомнить быстрее. Метода такая по изучению новых языков, – пояснил я. А потом снова пояснил: – Вообще-то надо будет у самого автора узнать, что именно он хотел сказать в данном стихотворном контексте.
– А вот Иосиф Бродский говорил, что поэту не обязательно, чтобы читатель понимал его. Главное, чтобы сам поэт себя понимал. И Анна Андреевна Ахматова с ним соглашалась, – вмешалась Алла Леонардовна.
– Вот и проверим, – пообещал Илюха.
– Что? – не поняла сразу ДаВинчивна.
– Понимает ли сам поэт. Потому что у меня лично – очень большие сомнения.
Я в их диалоге не участвовал, потому что скоро должно было начаться про меня и мне надо было подготовиться. И началось! Без какой-нибудь подготовки, просто с ходу выстрелил Инфант рифмой:Он Розой
В мою судьбу вошел занозой.
А потом сразу:
Пусть некоторые зовут его «А.М.»,
Не в имени хлеб и соль,
Пуд соли с ним все равно не съем,
Для меня он – пустейший ноль.
Тут с двух сторон, как я и ожидал, в мои бока уперлись локотки. Причем тот, что слева, был острее и кольче.
– Ноль, кстати, изобрели в Индии, – уточнил я для присутствующих. – До этого человечество вполне обходилось без нуля, а сразу начинало отсчет с единицы. В Индии до сих пор изобретение нуля считается основным достижением индийской науки. Так что я не в обиде, – довел я мысль до ближайших соседей. – Ни на ноль, ни на Инфанта.
И действительно, ничего такого, уж очень оскорбительного, в Инфантовых стихах не было. Ну, прозвучало у него потом:«Лапуля – дутая дуля».
А дальше совсем неоднозначно наехало:
«А.М. Роз – Агитцен паровоз», —
что, кстати, вызвало в зале одобрительные смешки, похвальные реплики и даже редкие аплодисменты. На которые Инфант не обращал никакого внимания.
Он все читал и читал, и глаза у него светились божественным небесным огнем, будто действительно обожрался он семечек с мифического острова Лотос. Ну теми, от которых все забываешь напрочь.
Но всему приходит конец. Вот и моя одинокая тема исчерпала Инфантово воображение, и он тут же окунулся в сплошную групповуху. В смысле, сразу заскочил на всех нас троих, одним махом, не разбирая, одной, но мощной рифмой:«Пигмеи – Лицедеи – Офигели».
А потом присовокупил еще слово:
«…Бордели…», —
хотя именно здесь, в этом месте, рифма показалась мне несколько натянутой.
– Это он снова про нас, – нашептал я Алле Леонардовне.
– Вы все его так вдохновляете! – восхитилась она снова. – Поразительно, трудно даже поверить, что мужчина может так обильно вдохновлять другого мужчину.
– Бывает, особенно в искусстве, – вздохнул я философски. – Моцарт тоже Сальери вдохновил, а что в результате получилось? К тому же среди нас и женщина затесалась, – кивнул я на Жеку. – Но и Дездемона, если вы помните, в некотором-то роде вдохновила Отелло. И тоже ничего хорошего не произошло.Вскоре, однако, Инфант перешел на любовную лирику. Потому что у него следом за медведями и жабой покатили киски, и белочки, и зайчики, и еще птички. Короче, много было найдено образов, сравнений и метафор, и все для одной-единственной Мани.
Но вот именно данная часть, именно любовная лирика нам показалась надуманной и, может быть, даже немного вторичной. К тому же тот фуршет, который мы захватили с собой в концертный зал, давно исчерпался. И мы чувствовали сильную потребность перейти в соседний зал, где тетя в фартуке наверняка по-прежнему разливала.
– Пойдем, – потянул я за подол Аллочку, потому что больше ее тянуть было не за что – платье начиналось приблизительно на уровне подола.
– Ты что, – заморгала она на меня, – как я могу пропустить?! Он ведь про любовь читает, – проговорила она вдогонку моей удаляющейся фигуре.
В фуршетном зале не было практически никого – только знакомая нам гостеприимная тетя, которая действительно наливала по требованию. Мы и потребовали.
– Ну что, погибает Инфант, – выразил первым общую мысль Илюха. – Если дальше так пойдет, то, глядишь, действительно скульптуры лепить начнет.
– Или вдруг в оперу подастся, – встревожилась в свою очередь Жека.
– В оперу – это вряд ли все же. В оперу его могут не пустить, – засомневался я, так как, повторю, слышал однажды Инфантову распевку.
– Кто его знает, глядишь, станет еще одним «накручивающимся» солистом в ансамбле ее папани. Он ведь, если разобраться, колоритный, можно даже сказать, фактурный, сценический. А поют они все сейчас «под фанеру», – возразил Илюха.
– Да, внешность у него, конечно, запоминающаяся, даже очень. Но там ведь чисто девичье трио, – продолжала тревожиться Жека.
– С парнями сейчас чего только не делают, – вздохнул я в обиде за парней.
– Да… – вздохнула за мной Жека в не меньшей за них обиде. А скорее всего и в большей.
– Вызволять Инфанта надо, просто необходимо. Без нас ему самому не выбраться, клинический случай, – поставил диагноз доктор БелоБородов.
– Ну что может быть проще, – пожал я плечами. – Надо ему девушку симпатичную подставить, Аллу Леонардовну, например. Которая тоже будет накручивается, но теперь в обратную сторону. Чтобы скрутить Инфанта по той же самой, Маней же и нарезанной, резьбе.
– Сомневаюсь, что он добровольно скрутится, – засомневался Илюха. – Похоже, у Мани резьба с секретом. Вы видели, как она в него свой взгляд вкачивала? Он зомби теперь безвольный и ни на кого не реагирует, во всяком случае, пока петь в опере не начнет. Или в филармонии. Потому что филармония, она, знаете, из любой амнезии выведет.
