Людмила Загоруйко - Куклы Барби (сборник)
Сама по себе грусть нахлынула не внезапно, а вела в недавнее прошлое, жила воспоминаньем, от которого никак не отделаться.
Шубу, её гордость и главный зимний гардеробный козырь, в конце изнурительно ремонта вынесли случайные мастера. Пропажа обнаружилась недавно, но подозрение, что в шкафу чего-то не хватает, потому как даже на ощупь нет обычной плотности, мучило ещё с лета. Чего именно, она никак не могла понять. Когда и кто вынес объёмную вещь – тоже не ясно. Слишком много людей прошли через квартиру. Поток. Мельтешение лиц. Мастера, в основном, милые, симпатичные люди. Некоторые – с высшим гуманитарным образованием. Когда закончил «гладить» стены Кирилл, она даже чуть всплакнула. Парень – красавец: высокий, атлет, умница. Он повязывал на лоб косынку и тотчас превращался в американского актёра с бицепсами (как же, дай бог памяти, его зовут?), но тот, актёр, без интеллекта, один мускул и повязка, а этот – просто мечта. Она так любила наблюдать за его красивыми движениями (ремонт, оказывается, тоже можно делать артистично), что вышла из берегов и заказала ему «венецианскую» штукатурку, потом какой-то писк моды с мраморным эффектом, потом ещё и ещё… Кстати, бицепсы у Кирилла тоже нехилые и ходят ходуном вживую. Так что реально существующий мужчина брал верх над кинодивом.
Излишества на стенах были хороши и новомодны. Один недостаток – слишком дороги, но как он их творил, ну просто демиург. С Кириллом они вели длинные беседы об искусстве. Так, в рамках дозволенного, соблюдая протокол. Ведь он не только хороший мастер, интеллектуал, но и примерный отец двух очаровательных девочек.
К концу ремонта интеллектуалы ушли, и её окружила пошлая, грубая мелочь. Не мужчины, а мешки с песком. Ни мысли, ни созидания.
Вор был не сведущий, никудышный. Рядом висел каракулевый полушубок, оставшийся ей в наследство от мамы. Шуба же была бросовая, дешёвая, но необычайно ей шла. Где-то она вычитала, что главное в мехе не мех, а умение его преподнести. Если женщина ходит в норковом манто скукожившись, с чувством вины и хмурым лицом, то это не истинная женщина. Свою дешёвенькую шубку она носила, строго следуя рекомендации автора, уверенно, чуть небрежно, с гордо поднятой головой.
Многие знакомые даже спрашивали, что за зверь у неё на плечах? Мех служил обманкой, не давал возможности неискушённому обывателю заметить, что в последние годы её материальное положение несколько пошатнулось, придавал облику внешнюю значительность и в некотором роде заменял ей мужа, потому что в шубе она чувствовала себя защищенной и уверенной, как при порядочном супруге ухоженная жена. Вот почему расставаться с воспоминанием о бывшем тёплом и нежном друге было особенно трудно.
Пропажа обнаружилась в один из первых холодных вечеров. Пришла приятельница и пригласила на вечернюю прогулку. На улице было слякотно и мерзко. Тогда-то она и полезла в шкаф. Шубы не было. Она поначалу подумала, что виной её вечная расхлябанность и забывчивость: куда-то закинула и вот теперь не найти, но тут вспомнила подозрительные пустоты в шкафу и, наконец, поняла, рассердилась, натянула мамин каракулевый перпердень и вышла на улицу. Полушубок чуть прикрывал бёдра, и она зябла, ёжилась, ворчала. Осенний вечер в дымке фонарей её не трогал. Он был по-своему хорош, журчал речным течением вкрадчиво и безучастно где-то внизу. Её жизнь тоже текла медленно и незаметно, вспомнить толком нечего: ни семьи, ни шубки, ни дорогого белья.
Мама всегда боялась: случится несчастный случай, почему-то обязательно на улице, заберут в больницу, разденут, а она, вот незадача, выбралась пройтись в стареньком белье. Маму волновал не сам факт болезни или небытия, смерти (тут главное событие оставалось незамеченным, отступало на второй план), а конфуз. Невозможно, неприлично показаться на людях в застиранных трусах или рваных колготках. К выбору исподнего мама всегда относилась серьёзно. Она покупала дорогое бельё даже в пожилом возрасте, за пенсионные деньги, в ущерб себе и еде, и таинственно говорила: «на случай».
Наконец, тоска по пропаже схлынула и отпустила, и она твёрдо решила купить что-то стоящее, но не сразу, а чуть попозже. Теперь, в предчувствии холодов, лёгкое раздражение вернулось.
Доллар в тот месяц вдруг снова удивил страну неслыханной эрекцией, осрамив фригидную национальную валюту. Обидно, что всё в нашей жизни в итоге сводится к сексу. Если так пойдут дела, думала она, то я останусь без шубки и с пустыми бумажками на счету, а если ещё помедлить, их может хватить только на беретку. Женщиной она была запутанно начитанной и снова вспомнила трогательный эпизод из повести не то Владимира Маканина, не то Андрея Битова, в котором бабулька продала дом и перед смертью велела соседям передать внуку кэш, но паренька поглотила воронка мегаполиса, то есть Москва, и он исчез. Деньги пережили реформу 1961 года и нашли адресата совершенно случайно. Осчастливленный наследник купил на них какую-то мелочь и бутылку водки, которую тотчас же распили, помянув старушку и её добрые, но, увы, не осуществившиеся намерения. Мораль – на государство, как на мужчину, полагаться совершенно невозможно. Надо всегда быть начеку, иначе…
Наконец, она выбралась из дома, побежала по улице вся в мыле и на взводе, опаздывала. Краем всевидящего женского ока она заметила выставленные манекены в добротных кожаных пальто с воротниками из чернобурки до самого пупка.
– Стоп. По-моему, мой размер. Надо обязательно сегодня примерить. Обязательно. Не сейчас. На обратном пути.
Ближе к вечеру зарядил скучный осенний дождь, на который она не рассчитывала. Впрочем, дождь всегда заставал врасплох. Зонтов она не любила, считала, что они ограничивают свободу, уменьшают человеку радиус обзора. Зонты отвечали ей взаимностью и долго не служили, переходя, как красное знамя, к более рачительным хозяевам. Она старалась их удержать, всё-таки стоят денег и нужная в доме вещь, но, как ни старалась, обязательно забывала новый зонтик непонятно где, ровно через две недели после приобретения.
Она всё переживала, как выйдет под дождь, но вдруг вспомнила о манекене на крылечке. Подумала о нём, как о живом существе: если его, сиротку, не заберут, то дождь превратит в драную кошку весь мех. – Манекен? Какой манекен? Ах, да, пальто! Непременно надо примерить.
Если бежать, то намокнуть можно и не успеть. Идти было недалеко, из конца улицы – в её начало, минут десять. Женщина шла быстро, но дождь и ветер уже достаточно потрепали волосы, капельки ручьём стекали с носа, вода застилала глаза. Стоически держался, не промок пока насквозь только пиджак. Осталось ровно половина пути. Что делать? Может, не стоит рисковать и поехать домой? Но тут она увидела своё спасение.
Он шёл навстречу ей в плаще, своей неизменной шапочке-колокольчике, осторожно, по краю тротуара, семенил шажком. Мужчина явно был расслаблен, руки держал в карманах, зонтик – под мышкой, шапчонка – по самые глаза. Нельзя сказать, что он был для неё кем-то, но и никем он тоже не был: знакомец, одинокий художник, чуть неудачлив, излишне скромен, чуть чудаковат, всегда в образе, не стильном, больше причудливом. Его сейчас явно занимали какие-то свои мысли, и даже всё усиливающийся дождь не мог их рассеять. Весь в себе, нахохлившийся воробей. Она встрепенулась, выкинула из головы весь накопленный за жизнь скепсис и недоверие к мужскому полу и бросилась к нему решительно и громко.
– Спаси меня, дружок!
– Н-дааа?
– Там – пальто, мечта жизни. Продадут, закроют магазин, конец рабочего дня. Размер, размер. Подходящий. Наверное. Не знаю. Надо примерить. Срочно. Дождь. Видишь, волосы мокрые. Нужен твой зонт и ты впридачу. Пожалуйста.
– Гм-ууу.
– Что ты мычишь, разворачивайся. Спешишь?
– Гм-ууу. Да я, собственно…
– Так это несколько минут. Раскрывай зонтик. Дай я тебя под руку возьму, чтоб удобней было. А деньги, деньги в банкомате. Ещё найти банкомат, но, может, дождь перестанет, а если пальто подойдёт, то до завтра отложить. Да?
– Да-да-да.
– Что-то не очень удобно тебя под руку держать. Ты несколько коротковат для меня и равновесия в природе.
– У-уууу?
– Ну, вот, пришли. Я же говорила – недалеко. Ты не верил. Правда, не вслух.
– Что не вслух?
– Не верил.
– Гм.
– Вот этот манекен. Думала, весь вымок, а он под козырьком, на крылечке. Смотри, хоть куда. Красивое?
– Что?
– Пальто.
– Э-ээээээээ. Я…
– Тебе нравится? Скажи. С мужской точки зрения.
– Да.
– Прекрасно. К тому же, наконец, что-то вразумительное. Так я пойду, примерю. Ты меня тут подожди. Я мигом. А то неудобно. И так твои планы сорвала, а вовлекать в сам процесс с моей стороны было бы дерзко. Лучше ты участвуй в нём косвенно.
Про себя она подумала: «Пригласить зайти в магазин? Не стоит. Слишком семейно. Неприлично интимно. Ещё подумают: муж. На мужа явно не тянет, на любовника – тем более. Лучше пусть подождёт». И он покорился, застыл живым манекеном по ту сторону тротуара.
