Виктор Ерофеев - Акимуды

Мертвые души были только механически человеками, они отравляли общую картину, сбивали с толку рабов и предотвращали глобальную революцию, в частности направленную и против самого Акимуда.

Кто были помощниками Акимуда, его верными друзьями? Можно подумать, что это – священнослужители, призывающие служить Акимуду под разными масками. Однако Акимуд был ими недоволен. Они передергивали, превращая службу во власть, и наслаждались этой властью. Порой, при смене мифических поколений, когда Акимуд менял маски, чтобы не надоесть человечеству, неофиты были самоотверженны и достойны уважения, из их рядов вылуплялись даже святые, которые, как слепые котята, тыкались в истину, однако все это не задерживалось и пропадало.

Акимуду приходилось выпускать в жизнь скептиков и охлаждать порывы. Тем более что он знал: эти порывы бесполезны. Нет, в чем-то они были, конечно, полезны.

Например, в укреплении канонов новой веры мученики играли свою роль, но нельзя было перебарщивать.

Акимуда также волновали умственные качества человека. Человек с его любопытным носом совался в разные щели мироздания, попутно разоблачая старые мифы, развешенные Акимудом. Конечно, командовать человеком было удобнее, когда тот считал, что земля – центр Вселенной, но человек предпочел это оспорить, и даже если он оказался неправ, Акимуд дал ему право насладиться новой игрушкой.

С течением времен человек все больше обрастал бесполезными и опасными игрушками. Началось ли все с колеса? Или с теории Дарвина, над которой хохотал Акимуд? Теория Дарвина была одной из самых глупых идей человека. Акимуд, который по заданию начальства создал человека в рекордные сроки, видел в Дарвине законченного идиота, но он не стал особенно возражать. Дарвин в какой-то степени был нужен ему для того, чтобы запутать человека и замести следы.

Среди бесчисленного количества молитв, которые получал Акимуд, лидировали жалобы на болезни, старость и безвременную кончину. Акимуд не остался безучастным к теме. Да, конец человека невесел и оскорбляет эстетические чувства. Наверное, нужно было придумать что-то другое, но это другое не удалось, потому что нужно было сдержать божественные наклонности человека, который с самого начала хотел быть богом.

Чтобы огорошить человека, Акимуд придумал функцию Сатаны, которую втайне взял на себя. Однако он считал, что поступает гуманно, когда ведет человека по пути падения агрессии и увеличения лекарств, медицинской помощи. В ответ на озлобленные вопросы, Акимуд пожимал плечами. Он всегда колебался между гуманностью и жестокостью. Но не он ли выдал человеку пенициллин и продлил жизнь в обмен на собачью нравственность? Не он ли разрешил хирургические операции и промывки желудка? Хотя – что значит разрешил? Он мог растерзать хирургов, наслав на них диких медведей, как он порой поступал с неверными (даже с глупыми детьми), но он не сделал этого. Поколебавшись между фанатиками веры и прогрессом, он выбрал прогресс, хотя сам процесс шел криво.

Прогресс шел криво. А где-то и вовсе все шло по кругу. Ну, например, Россия. Николай Иванович любил Россию, как все отвязные существа. Не зря он населил Россию красивыми бабами и безответственными мужиками. Не зря он превратил ее историю в пыточный станок. На первый взгляд, он сделал из России дурацкую страну. Но это только на первый, неверный взгляд! На самом деле он превратил Россию в свой полигон.

Каждый царь сходит с ума по-своему. Наш Главный сошел с ума на трансвестите. И на песьих головах, похожих на египетские изображения. Главный принял Посла Акимуд в Кремле.

– Мы готовы развивать с вами дружеские отношения. Мы любим далекие страны, порою загадочные, как Венесуэла. У вас, говорят, тоже много энергетических ресурсов?

– Наш главный ресурс – это чудеса, – признался Посол. – Наши возможности неограниченны.

Главный хотел спросить Посла, что делать с Россией. Он все позже и позже приезжал на работу – так врач не спешит к смертельно больному пациенту, однако стремится оттянуть его кончину согласно профессиональным обязательствам. Позади остались либеральные шалости, мелкий карлик либеральной поры, мечтавший о России с улыбающимся лицом. Главный знал, что Россия – не жена и не муж, а трансвестит. По ночам трансвестит приходил к нему в голову и мучил его своими изломанными капризами. То ему солдатского пороха дай, то заерзает и запричитает, как баба. Главный вставал и гулял с ним до утра по просторам своего имения. Охрана дивилась этой парочке, рассказывала шепотом о снежном человеке, который на самом деле главный. Начиналось утро, пора было возвращаться домой. Главный знал, что его ждет. Они долго стояли на пороге, не в силах расстаться, а затем вступали в полутемный дом и молча шли в спальню.

Знает ли об этих встречах Посол? Судя по глазам, да. Попросить его о помощи, чтобы избавиться от наваждения? Но Главному было стыдно за свои отношения с трансвеститом. Он начал издалека:

– Известно ли вам, что у нас в стране за Уралом в некоторых местах живут люди с песьими головами?

Посол кивнул головой. Главный продолжал:

– Что мне с ними делать?

– Ничего. Пусть живут.

– Они мне мешают. – Он перешел на шепот: – С Востока потянулись люди с песьими головами.

– А что трансвестит?

Главный помолчал, вздохнул:

– Приходит каждую ночь. Ломает мне кости. Он мне делает больно! Я не могу пожаловаться даже жене. Стыдно!

– По-моему, вы получаете друг от друга удовольствие.

Главный посмотрел в сторону:

– Он меня заставляет. Подталкивает к мести. Требует наказывать, чтобы мне не дерзили. Я, в сущности, добрый, а он требует!

– Значит, вы оба живые. Но не будьте все-таки так мстительны и невеликодушны, – сказал Посол. – И все изменится к лучшему.

– Это вы к чему?

– Да к тому.

Главный нахмурился:

– Так вы кто?

– Сами знаете.

Главный не любил смотреть людям в глаза, а тут, нахмурившись, посмотрел на Посла, и тот ему не понравился.

В то самое время, когда Денис Утробов, переваривая по дороге съеденные им за обедом spaghetti alle vongole, шел по набережной мелкой реки, с деревенскими берегами и дебрями водорослей, в центре Рима, держа путь в Ватикан, где он намеревался с особым пристрастием рассмотреть «Страшный суд» в Сикстинской капелле, поскольку тема Страшного суда его в последние месяцы увлекала, его молодая белокурая невеста Катя Вовякина, по кличке Венера Мытищинская, стремительно, по-спортивному раздевалась перед незнакомым мужчиной в районе метро «Фили». Незнакомый мужчина профилем и глазамимаслинами был похож на исполненного сил исламского пророка, и звали его Али. Денис Утробов стал жить с Катей в прошлом году и предложил ей сделать три вещи: укоротить красные секретарские ногти, перестать носить замшевые мини-юбки, именоваться только Катериной, а никак не Катей, Катюшей и, ясное дело, не Катькой. Вовякина изменила не только длину ногтей, но и выражение лица, однако Денис Утробов попросил ее еще об одном одолжении: заняться кожей лица, которая своими порами выдавала картофельно-макаронное детство Вовякиной. В остальном же лицо Катерины было безукоризненно. Проводив Утробова в Рим, Катерина отправилась в клинику заниматься порами. Войдя благоприобретенной уверенной походкой на каблуках в кабинет косметолога, она привычно столкнулась с заинтересованным мужским взглядом.

Денис Утробов обнялся со своим старым другом, российским послом в Ватикане, который за время пребывания на своем апостольском посту превратился в отъявленного атеиста. Высокие, как баскетболисты, папские гвардейцы в потешных униформах отдали им честь, и друзья нырнули в музеи без всякой туристической очереди. На музейной лестнице посол поймал Утробова за безымян ный палец с обручальным кольцом из белого золота и спросил, как плейбой плейбоя:

– Ну, как?

– Женюсь, – был ответ. – Верная, любящая.

Посол России понимающе кивнул, с легким недоверием.

– Это у вас натуральный цвет волос? – спросил косметолог.

Катерина улыбнулась. Прошло еще несколько времени, и косметолог заговорил о неприятных вещах. У Катерины, как оказалось, очень жирная кожа. Катерина вспыхнула. Если о порах она готова была говорить, то даже себе она отказывалась признаваться в жирной коже. Казалось, врач видит ее насквозь. Но врач пошел еще дальше. С цепкой озабоченностью он заговорил о папилломах, этом стихийном бедствии для бледных девушек с жирной кожей. Катерина хотя и считала себя теперь красавицей, однако еще не так давно, в школе, когда она любила браслеты с шипами, Катька казалась себе дурнушкой и эти браслеты носила как обереги. К тому же, она панически боялась таких чудовищных явлений, как прыщи, угри, чирьи, а тем более бородавки и папилломы.